Мираж

Письмо выпало из какого-то тома, когда она, в очередной раз обустраиваясь на новом месте, бережно размещала в шкафах свои любимые книги. Странно: никогда не хранила писем, а это вот спряталось и уцелело, чтобы попасться на глаза через двадцать с лишним лет… Зачем?

«Миленькая моя, женщина моя, судьба моя! Я принесу тебе это письмо и попрошу не читать при мне. Потом уйду – а ты откроешь его, и с листа бумаги я скажу то, что не могу произнести, глядя тебе в глаза, отвлекаясь на безупречную линию нежной шеи, на чуть слышное позвякивание цепочек, ощущая в своей горящей ладони твои маленькие прохладные пальцы, дрожа от желания сжать их до боли, боясь неловким движением причинить тебе боль… Пламя, пылающее в ледяном камине. Лечу на огонь – и гибну от стужи.

Я помню, какой увидел тебя впервые. Вернее, сначала услышал: быстрое и легкое цок-цок-цок – каблучки-шпильки по безлюдному коридору. Дверь распахивается – и ты… Нет, не влетаешь. И не вплываешь. Материализуешься в только что пустом проеме, как возникает неожиданное знамение, – и я чувствую, что теперь в моей жизни уже ничего не будет по-прежнему. Всё изменилось. Как будто я в голой степи, а ветер такой, что сбивает дыхание.

Да, цепочки… Никогда не обращал внимания на женские украшения, а здесь задело. Серебряные, разной толщины и плетения, они как будто были частью тебя – настолько подходили к твоим русым волосам, графически точным жестам, дополняли мимику и подчеркивали паузы, заполняя их своими гибкими извивами.

Каждое звено – как пузырек шампанского… Ты сама казалась мне шампанским – легким аристократическим напитком. И только залпом проглотив его, я понял, что в фужере был бархатный, но сбивающий с ног коньяк.

Если бы ты знала, как красива после любви! Очень бледное, светящееся изнутри лепное лицо, вспышка рта – и нездешние, поглощающие свет глаза, в которых отражается бездна. Руки мои впитали все узоры твоей дивной кожи, и вкус мяты обволакивает язык и нёбо, и сердце на разрыв, и жаркий ветер пустыни несет навстречу марево, мираж – тень раскидистых зонтичных акаций, шепот прохладного фонтана, облако восточных пряностей, через которое пробивается горчинка хвои, и звенят, звенят колокольчики каравана… Нет, это цепочки твои живут отдельной от меня жизнью, чуть слышно твердя, что ты опять ускользаешь…

 И мне хочется одним движением разрезать грудь себе и тебе, и прижать тебя крепко-крепко, чтобы раны эти слились и кровь наша перемешалась, и только так мы могли бы жить, а иначе оба умерли бы от кровопотери. Но я знаю, что и это бы не помогло, потому что нельзя сохранить пузырьки шампанского, нельзя потрогать перезвон цепочек, нельзя удержать тебя навсегда…

“В Макондо опять идет дождь”…

Ну и пусть.

Люблю».