Ты подставишь смуглым ладоням щёки, улыбнёшься так своему Эрнесто, что внутри расправится что-то, щёлкнет позвонок, не могущий встать на место без его присутствия, без инстинкта за его губами тянуться выше. Он, врасплох однажды тебя застигнув, только взглядом сердце из ритма вышиб. А теперь слова, опьяняя, льются, и на вкус - чилийское молодое. Баррикады внутренних революций испещряют линиями ладони; говорит спокойно, но не бывает для таких спокойствия. Это демон. Отогрелся - тотчас ему бы в Анды освежиться... Впрочем, не важно где он.
Важно то, что с ним ощущаешь силу, от какой другие с катушек съедут. С ним закат оранжево-апельсинов и черничны ночи над гасиендой, но блаженность мрака скребут цикады, а рассвет на ранки нальёт цикуты. Если можно жизнь разложить на кадры, то двойные кончатся этим утром. Будет воздух горек как дым "гаваны", и в дыму мир станет совсем бесцветен.
А тебе бы сжаться, не отдавая ни минуты этого счастья смерти. Он уйдёт неслышной походкой зверя, ты ему вослед притворишься смелым. И чем дальше в день, тем слова трезвее. И тоска, похожая на похмелье.
Без того инстинкта внутри всё стихнет, а позвать - не выродится ни слога. Будет вечер маяться под пластинку, на которой ваша звучит милонга. Вспомнишь - лбом в висок и не отрываясь, кожа в кожу вхожая как в перчатку, только ближе-дальше и вира-майна... И любовь, возвышенна и печальна. Ты напьешься так, что пропустишь вечер, но поймешь наутро - не возвращался. Будут мысли "слишком уж ты доверчив", будут мысли кислыми, словно щавель.
Днём, жарой измученным по-латински, всё случится как-то американски: кареглазый солнечный аргентинец "mi amorе" - скажет, - "buenos dias..."
Так бессовестно белозубо скалясь.
Комментарии
"Без комментариев."
+
Я знаю, герр доктор, луна растёт. От этой луны я схожу с ума...
Я вижу, как ветки кладет в костёр мужчина из племени бусурман. Он чёрен как ночь, и глаза черны, он что-то бормочет под треск огня, он что-то бормочет, но речь иных сложна, чтобы я её мог понять. Он хочет молиться, но час молитв прошёл. Доживающий до утра, он болен, герр доктор, но в нём болит не боль - ожидание новых ран. Он ищет покоя, но как искать, когда его жизнь непрерывный бой. Луна этой полночью так низка, что воину свет причиняет боль. Он жарит её на костре и сок шипит на теряющих жар углях. Он воин аллаха, но он иссох, и в нём иссякает его аллах. Он плачет, герр доктор. Его лица не видно в ладонях, не видно слёз, но так беспокоен его рысак, что тотчас бы воина в ночь унёс. Конь чует, копытами землю рвёт, конь требует всадника потому, что всадник едва ли переживёт что ночь, что такую её луну.
Он так одинок, что в его горсти остались лишь слёзы и эта ночь.
Прошу, вы должны меня отпустить.
Герр доктор, я должен ему помочь.
Комментарий удален модератором