Наша 545-я - 2

 Пока работники МУРа что-то раскапывают на пустыре, который в будущем превратится в аккуратный  обширный двор московской средней школы  № 545, перенесемся на 20 лет вперед, и посмотрим, что происходит там 1 сентября 1944 года.

 Войдем,  наконец,  в школу. Сразу за порогом, если взглянуть налево, мы увидим, что  нас приветствует беленький (потому, что гипсовый) кудрявый мальчик, знакомый моим ровесникам по изображениям на октябрятском значке.  Как вы уже, вероятно, догадались, это -  Володя Ульянов. Это про него был написан стишок «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках..» -  дальше не помню, -  почему-то в голову лезет «по пыльной мостовой», что как-то странно, и даже в известном смысле аполитично.

 Такие скульптуры в то время украшали школы, детские сады и скверы. В парках культуры и отдыха с ними соперничали лишь «пионер с горном» и «девушка с веслом». В нашей школе Володя приветствовал входящих и заодно, как бы по совместительству, охранял вход в раздевалку, которая находилась за его спиной.

 Поднимемся вместе с учениками по широкой лестнице на третий этаж, войдем в большой актовый зал с солидной сценой, где за столом, накрытым, как положено в торжественных случаях, красной скатертью, уже расположился президиум. Зал заполнен басовито гудящими старшеклассниками, беспокойно галдящими пятиклассниками и притихшей малышнёй, расположившейся в первых рядах.

 На трибуне – Андрей Кондратьевич Савенко, директор школы. Мне не надо сейчас размышлять, как вам поточнее описать его внешность: Андрей Кондратьевич – вылитый Никита Сергеевич Хрущев.

Дождавшись тишины, Андрей Кондратьевич начинает речь, посвященную началу учебного года, а также положению на фронтах.

Наш директор – украинец, и с русским языком у него неважно.

- Ребятка!, - несколько странно обращается он к нам, - Вы,  наш молодняк, сёгодня, первого сентября, зачинаете новый учебный год!

Директор говорит очень торжественно, с сильным украинским акцентом, с мягким южнорусским  «г».  Он рассказывает нам о том, что школа хорошо подготовилась к новому учебному году, классы приведены в порядок, парты покрашены,  замечательные учителя ждут нас в своих классах. Потом переходит к делам на фронте, к доблестной борьбе Красной армии, которая уже освободила почти всю территорию нашей Родины, и гонит фрицев дальше, чтобы разбить врага окончательно.

  - Гитлер заявлял, - говорит он, -  что наша страна – колосок  на глиняных ногах (Андрей Кондратьевич так и говорит - «колосок» вместо «колосс), -  который рухнет после первых ударов германской армии. После этой фразы директора я пытаюсь мысленно приделать глиняные ноги к колоску. У меня, в отличие от директора,  это никак не получается.

 -  Но гитлеровцы просчитались,  - продолжает директор. -  Под мудрым руководством товарища Сталина Красная армия продолжает победное наступление, чтобы  добить врага  в его собственной берлоге.

 После этой фразы учителя, сидящие в президиуме, начинают аплодировать, и мы -  тоже, а я,  хоть и понимаю, что берлогой врага директор называет Германию с их Берлином,  даю волю воображению, которое услужливо рисует мне картину, как наши бойцы спрыгивают в берлогу и дубасят фашиста,  который туда зачем-то забрался.  

Доклад директора закончен, и мы расходимся по классам.

Наш – второй «А», учительница у нас – Анастасия Герасимовна Снежкина, худощавая пожилая женщина лет  -  с прямыми,  еще не седыми тогда волосами, спокойная и какая-то домашняя и добрая, вроде моей бабушки. Она учила нас до пятого класса, и я не помню, чтобы хоть раз она повысила на кого-нибудь голос.

 Я в классе – новичок. Мне сейчас кажется, что особых трудностей при переходе из ивановской школы в московскую я не испытывал. Разве что поначалу хуже других ребят шел у меня устный счет: в московском первом классе, видно, ему обучали лучше. А еще я, в отличие от москвичей,  по-ивановски «окал». У меня получалось так: «к дЕвЯти прибавить пять – пОлучится чЕтырнадцать».  Анастасия Герасимовна мягко поправляла меня: - Володя, надо говорить «к дивити». Зато я меньше делал ошибок при письме, - просто потому,  что в ивановском говоре слова произносятся так, как их положено писать.

 Между прочим, говоры – удивительно интересная вещь. Сейчас любой может просветиться на эту тему, открыв нужные статьи в Интернете.  Я никогда серьезно говорами не занимался, но некоторые дразнилки, передающие особенности русских говоров, кажутся мне замечательными. Например, рязанского  - « А у нас, в Рязани – грибы с глазами: их бяруть, а они бягуть, их ядять, а они глядять»

Или – про вологодский говор, с его крутым «О»: «А на нашей вотчине, на Вологодчине, - все слова на «О», кроме одново – КАРАСИН».

 Говор, усвоенный в детстве, очень стоек. За время моей  учебы  в Москве он у меня почти исчез: я стал «акать», как и все мои товарищи, однако до сих пор безошибочно узнаю жителей Ивановской области, едва заслышу родную речь.

 Чем запомнилась учеба в московской начальной школе? Тем, что  военной зимой мы мерзли в классе, и на уроках чистописания наши буквы, написанные перьевыми ручками, выглядели вовсе не так, как  в «прописях», выдаваемых нам для образца, -  из-за того, что руки дрожали от холода. Анастасия Герасимовна не снижала нам за это оценок, по-матерински нас жалея.

 Еще помнится, какими вкусными были бублики и ириски, которые начали нам в школе выдавать на завтраки. И конечно – победные сводки и приказы Верховного главнокомандующего, которые зачитывал  Юрий Левитан, - тот самый знаменитый диктор, которого собирался повесить Гитлер после взятия Москвы.  Почти каждый вечер он  сообщал о взятии нашими войсками новых городов и салютах в Москве  в эту честь – из 124 или 224 орудий – в зависимости от того, был ли это просто город или столица республики или европейской страны.

 Существует легенда о том, откуда возникла эта цифра именно – 124 орудия: будто бы при решении о проведении первого салюта Сталин спросил у командующего Московским военным округом, сколько орудий можно привлечь для организации салюта. Командующий, подумав, сказал, что более ста.

- Сколько именно? –  недовольно спросил вождь, не терпевший неточностей в докладе.

- Сто двадцать четыре, товарищ Сталин! -  поспешил уточнить командующий округом.

 Ну, и, что касается воспоминаний,   конечно, нельзя не рассказать о том, чего никак не забыть, хотя нам было тогда по девять лет –  о праздновании дня Победы в Москве.  Но это, а также то, какие перемены произошли в школе после войны, как она превратилась в образцовую и экспериментальную – отдельная история.