Сердюков как первый потерпевший от логики Воссоединения

Бывшего министра обороны России, скорее всего, ждёт наказание.

Если сначала казалось, что Анатолий Сердюков пал жертвой внутриэлитных разборок, то теперь всё больше вырисовываются контуры исторических процессов, в эпицентр которых попал экс-министр.

Если бы Сердюков был министром обороны во время позднего Ельцина или Путина 1.0, то его схемы вряд ли бы вскрылись.

А ведь по мере разворачивания следствия мы видим, что в коррупционные сети включены чиновники всех уровней – дело уже не только в самом Сердюкове.

Государство вступило в конфликт с обществом. Потому что в основе любой коррупции лежит самоорганизация чиновников с негласной поддержкой в обществе, которую государству не так легко подавить.

Каждое коррупционное сообщество по внутренней архитектуре является сектой, работающей на нелегальных условиях. Такие секты могут существовать только в слабом государстве. Как только государство приходит в себя — коррупционные язвы вскрываются на каждом шагу.
Почему восстанавливается государство

Итак, министру Сердюкову не посчастливилось находиться во главе коррупционной секты в исторический момент, когда государство стало восстанавливаться. Не повезло. Бывает.

Куда интереснее разобраться вот в чём: а почему, собственно, в государстве происходят необратимые изменения?

Почему при Путине 1.0 коррупционная секта Сердюкова, если бы и вскрылась, то явно не с такими последствиями? Десять лет назад государство было просто неспособно на такого рода операцию по удалению коррупционного гнойника.

Но сегодня конфликт государства и общества неизбежен. Государство должно и будет переформатировать общество «под себя» – под новые исторические задачи. Потому что если государство этого не сделает, то общество предложит ему знакомые нам всем по 90-м годам формы общественной самоорганизации: ваххабиты, братва, феодалы из бывшего начальства и прочее.

Специфика ситуации в Евразии в том, что на сегодня государство сохранено в трёх национальных государствах — РФ, РБ и РК — ядре Евразийского Союза. И то, что мы сегодня называем Евразийской интеграцией, на самом деле является ни чем иным, как восстановлением государства. Постройка ГЭС в Киргизии, единый российско-белорусский оборонзаказ, союзный орган по борьбе с наркокартелями в Средней Азии, единая система ПВО с Казахстаном, слияние МАЗа и КАМАЗа, – это всё звенья логики Воссоединения.

Евразийская интеграция тем и отличается от других типов интеграции, что проходит в рамках единой страны, пусть и разделённой когда-то сдуру на «незалежные государства».

Именно поэтому ключевое требование для Евразийской интеграции — это наличие государства. И только в тех национальных государствах, где правящий класс это понял — пример Киргизии, — она возможна.

А там, где государство умирает – пример Украины или Молдавии, – Евразийская интеграция невозможна в принципе. И не потому, что кто-то не хочет видеть молдаван и украинцев в Евразийском союзе. Просто если союзное государство будет интегрироваться с неофеодальными вотчинами вроде Украины и Молдавии, то это угроза в первую очередь для самого Союза.

Как работает Евразийская интеграция

Если рассматривать Евразийскую интеграцию как восстановление государства, то многое становится на свои места.

Россия, интегрируясь с государствами ядра будущего Союза, неизбежно будет адаптировать лучшие образцы белорусской и казахской моделей. Мы неизбежно будем адаптировать наиболее эффективные и востребованные образцы: суть и смысл Евразийской интеграции заключаются в том, что подобное усиливает подобное. И Белоруссия, и Казахстан сегодня являются главными локомотивами интеграции для России (собственно российская модель себя изжила — все её ресурсы были исчерпаны ещё при Путине 1.0)

Невозможно интегрировать российскую и белорусскую армии, не проведя массовых репрессий среди генералитета и чиновников Минобороны. Ирония судьбы заключается в том, что именно Сердюков самую неблагодарную миссию по этой части и исполнил. Так же невозможно создать единую систему ПВО с Казахстаном, если не ставить в качестве цели безопасность среднеазиатских границ в целом.

Когда российские госкорпорации интегрируются, например, с казахскими, за этим неизбежно следует ещё большее укрепление государства, внедрение наилучших образцов. Причём адаптация союзных казахских и белорусских образцов проходит прямо у нас на глазах.

Сами по себе государственные корпорации и холдинги, на которые логично сделал ставку Путин 2.0, вовсе не являются российским изобретением. Идею крупных государственных корпораций как локомотивов экономики впервые внедрил Нурсултан Назарбаев. Причём в Казахстане пошли дальше россиян.

Так, управляются государственные активы не по отраслевому принципу, а объединены в холдинг «Самрук-Казына». Холдинг управляет различными активами: наравне с «Казмунайгазом» (казахстанский Газпром) в него входят государственные банки, авиакомпании, аэропорты, ГЭС и научно-исследовательские институты. Всего «Самрук Казына» управляет более 500 госкомпаниями, где работает почти 300 тысяч человек. Активы — под 100 миллиардов долларов.

Но капитализация и доходы в нашем, евразийском, случае не главное. Главное – что государство в Казахстане восстановилось до такой степени, что способно не только контролировать свои активы и управлять ими, извлекая доходы для госбюджета. Государство в Казахастане уже способно задавать долгосрочные цели: «Самрук Кызына» планирует свою деятельность на десятилетия.

Государство не может восстанавливаться до обеда по четвергам. Запущенные процессы интеграции в Евразии может остановить только очередная цветная революция, бунт и прочие неурядицы, которые нам обещала госпожа Клинтон. Потому что в Евразии возможны лишь два процесса — либо восстановление государства, либо его фрагментация на более мелкие национальные осколки.
***

Вот в этом и беда Сердюкова. И не потому что он попал под «модную кампанию». Наоборот: экс-министр обороны, занимая высокий государственный пост, так и не смог разглядеть процессы, которые проходят в самом государстве. И поплатился, как сказали бы в 30-е годы ХХ века, за «непонимание сути исторического момента». Что, собственно, соответствует действительности.