Сергей Роганов: Дебаты о смерти

В 50-е годы весь мир облетели фотографии лабораторных собак: большая собака, а у неё на шее приживлена голова маленькой собачки.

Сергей Роганов, философ, публицист:

Биоэтика. - На собственном опыте убедился: об этом слове слышали, но (я беру сейчас и академическую общественность, и чиновников и т.д.) имеют весьма смутное представление о том вообще, что это такое, и откуда это взялось, - вот это междисциплинарное пространство такое.

Здесь и исследования, здесь и практика здравоохранения, здесь и новые медицинские биотехнологии, здесь и новое право, т.е. новые законы, которые необходимо принимать, разрабатывать, понимать в связи с тем, что биомедицинские технологии активно шагнули в повседневную жизнь западных стран, в отличие от России.

Толчком к формированию биоэтики как сферы и культуры, и права, и государственной политики были знаменитые дебаты американские в 1968-м году. Американские дебаты, когда появился принципиально новый критерий смерти человека - смерть мозга.

Сейчас в мире, в том числе и в России (у нас 1992-м году этот закон был принят) существуют два равноправных критерия смерти человека. Т.е. критерии, на основании которых можно констатировать смерть человека.

Это биологическая смерть - традиционная многовековая (понятно: остановилось сердце, дыхание, вот труп, трупные пятна и т.д.)

И смерть мозга - когда мозг разрушен, необратимо разрушен. А мозг - это самый главный интегрирующий орган всего человеческого организма. Это именно тот орган, благодаря которому человек есть человек.

Сознательная деятельность, психическая деятельность и вся остальная, любое проявление жизнедеятельности вашего организма - это интегрируется, объединяется и, вообще, контролируется мозгом, головным мозгом, сложнейшим образованием. Единственный орган, который невозможно пересадить. Т.е. мы можем пересаживать сердце, почки, лёгкие, сейчас медицина - пожалуйста, а мозг невозможно пересадить.

Именно поэтому если мозг погибает - либо в результате травмы, либо аварии, либо… тут не будем вдаваться в подробности, - всё. Констатируют смерть человека, и перед нами тот же самый труп, но необычный труп. Когда мозг разрушен необратимо, погиб, то тело человека можно подключить к аппаратам искусственного дыхания и кровообращения. Вот в таком трупе совершенно спокойно бьётся сердце, дышат лёгкие, кожа розовая, тёплая, но самое главное - именно из такого тела можно брать органы для трансплантологии.

Вот та самая большая трансплантология, которая-то и появилась после 1968-го года. Сначала она закрепилась в Америке, распространилась в Европе, распространилась во всём мире. В результате, естественно, понадобилось сразу менять право, менять законы и менять не просто законы, но и представление о том, что такое живой человек, что такое мёртвый. И эти дебаты ведь шли не только среди врачей, среди хирургов, это были дебаты между политиками, теологами, общественными организациями, на национальных уровнях, центры по развитию.

Вообще, центры биоэтики - исследовательские, научные, образовательные - существуют при любом университете и в любом университете США. Они существуют в виде, так сказать, отдельных центров или университетских. То же самое - в Европе.

В России нет ничего. Это объяснимо, но не оправдывает, естественно, ситуацию. Там работа и развитие биоэтики основана на огромной системе здравоохранения и социальном страховании и т.д. В России же просто нет сейчас этой системы здравоохранения в том виде, чтобы мы могли говорить всерьёз о биоэтике. И в результате если, например, ежегодно в США пересаживают порядка 37-40 тысяч почек, то в России ежегодно пересаживают 450-500 почек.

Но вот что самое обидное, что без советской медицины, без советской науки биоэтика и трансплантология просто не смогли бы существовать. Потому что и реаниматология, и все те научные исследования, на основании которых можно было ввести этот новый критерий «смерть мозга», они появились у нас, появились благодаря работе нашей медицины.

Вообще, реаниматология - это советская наука. Она была предложена в 1961-м году на заседании Всемирной организации здравоохранения. Её утвердили как отрасль. Первый институт реаниматологии появился в Москве. И уж если вспоминать о наших гениальных хирургах, к которым в пятидесятые годы мир ездил стажироваться, - знаменитый хирург Демихов.

В пятидесятые годы весь мир облетели фотографии его лабораторных собак: большая собака, а у неё на шее приживлена транстлантированная голова маленькой собачки, и обе головы открывают пасти, и так сказать, их могли кормить.

Знаете судьбу этой собаки? Её убили, в университетском дворике убили. А сам Демихов даже профессором не стал. Зато когда американцы приехали консультировать, прилетели консультировать Ельцина в 1996-м году, то одним из первых вопросов к свите Ельцина был: «А покажите нам академика Демихова». А никто из свиты не знал, кто это.

Вот на проспекте Мира на одном из домов висит доска мемориальная «Сергей Брюхоненко». Кто такой Брюхоненко - не знает никто. А вот что такое «аппарат искусственного дыхания» - знают все. Он во всём мире есть. Это сделал Сергей Брюхоненко.

Это была сталинская лаборатория, и вот в этой сталинской лаборатории будущий академик Неговский, собственно, и начал бороться со смертью. Он решил препарировать это мгновение смерти, и исследовать всё, что ведёт к этому состоянию: каким образом оно проходит, и каким образом, собственно, можно воскрешать, восстанавливать, реанимировать человека.

В 30-е годы, это была всего лишь лаборатория, а к 60-м годам это уже была отрасль мировой медицины. Благодаря Неговскому мир узнал…

Правда, те же самые американцы, с которыми мне приходилось неоднократно беседовать в американских университетах, не знают. Они знают прекрасно, что такое клиническая смерть, что такое биологическая смерть, но когда я спрашиваю вообще, кто эти критерии разрабатывал, вводил, закреплял, - они не знают кто. А это академик Неговский. Это тоже из той же сталинской лаборатории 30-х годов. Вот они это делали.

У нас всё это, так сказать, в зачаточном состоянии существует, и, естественно, какой-то биоэтики, какой-то отрасли исследования не существует.

Сейчас на Западе именно благодаря биомедицинским технологиям биоэтика - мощнейшая отрасль и здравоохранения, и исследования. Потому что всё, что может быть связано только сейчас с проникновением новых биотехнологий в нашу жизнь - это и клонирование, это и эвтаназия, это и новые препараты, это и новые, так сказать, исследования, - целиком меняет наше представление и о здравоохранении, и о медицине и о том, что такое человек.

Знаменитый случай 1994-го года, например, который неизвестен в России. Я просто этот случай использовал в качестве метафоры. 28-летняя Триша Маршалл в Калифорнии ворвалась ночью в дом американскому инвалиду и, угрожая ножом, хотела его ограбить. Он схватил винчестер и ей в голову разрядил всю обойму, и тут же вызвал полицию. Приехала полиция, приехала бригада реаниматологов, и констатировали Триши Маршалл смерть мозга, - вот ту самую смерть мозга.

Её переместили в госпиталь в палату интенсивной терапии. Мозг был необратимо разрушен. Да, сердце дышало, в смысле - лёгкие дышали, сердце билось. А что с ней было делать дальше? Только отключить от этих аппаратов? Она ещё была наркоманка и алкоголичка. Отдать, собственно говоря, похоронному бизнесу? Это уже не дело медицины. Но явились родители Триши Маршалл, и оказалось, что она беременна на четвёртом месяце, и плод в её утробе, мертвой утробе, продолжает жить, шевелиться и т.д. И родители сказали: «Это не наши проблемы. Мы хотим получить внука». Им сказали: «Но ведь это только четвёртый месяц беременности! Пятый месяц беременности,… ещё четыре месяца!» Они сказали: «Это не наши проблемы. Мы хотим получить внука».

И вот четыре месяца этот труп – дышащий, с бьющимся сердцем - Триши Маршалл поддерживался в палате интенсивной терапии Калифорнийского госпиталя, пока с помощью кесарева сечения не достали мальчика Дариуса. Бабушка и дедушка забрали его, а Тришу Маршалл отключили от аппаратов. И на её могиле стоят две даты смерти: первая - когда она получила ранение в голову, выстрел винчестера, а вторая - когда её отключили от этих аппаратов.

Это не единственный случай в практике, когда мёртвая по современным критериям женщина, труп, собственно говоря, является сосудом, вместилищем (как хотите это называйте) для вызревания плода.

Этот случай Триши Маршалл в 1994-м году породил бестселлеры, породил национальные дебаты и международные, породил массу вопросов. Сколько было обвинений врачам, сколько было криков в сторону политиков! «Вы используете трупы в качестве инкубатора, вообще, посягаете на традиции – вековые, тысячелетние традиции – культуры!»

Но, как шутят сами американские трансплантологии о том, что биоэтика появилась из дебатов о смерти. Но дебатов о смерти не так, как принято это у нас в России, а  так, как это понимает медицина и современные биомедицинские технологии. Нам, к сожалению, в России, очень далеко до этих дебатов, поскольку я уже говорил о нашей практике здравоохранения.

Но будем надеяться (мы, же должны на что-то надеяться!), что в конце концов мы вернёмся в нормальное рабочее состояние. Уж что-что, а наша медицина всегда была одна из «номер один» на планете