Одна ночь в рассрочку на 18 лет...

Олег ЗОИН

Одна ночь в рассрочку на 18 лет...

Отрывок из романа

Вот написалось, что Загогулин хватанул два одеяла, но любопытные читатели, уверен, расстроились – зачем Киму Маратовичу такой расход, да и о какой московской дочурке печётся образцовый провинциальный семьянин Загогулин. Придётся рассказать историю падения Кима Маратовича хотя бы кратко.
Ещё в 72-м, когда Московская дирекция ТопАЗа только разворачивала свою бурную деятельность, многих топазовцев прикомандировали к ней на два-три года, пока не завершится подготовка производства автомобилей, а в Топтунах не построят город и комплекс заводов.
Так появился на Таганке и Ким Маратович Загогулин, заместитель начальника управления, моложавый, спортивный, весёлый, перспективный. Конечно, он оставил в Топтунах, как местный кадр, жену и двух пацанов, о которых поминутно рассказывал москвичкам, работавшим под его началом. И очень даже имел среди них успех, как интересный рассказчик и редкостно порядочный человек.
И Татьяна Дрюкова, симпатичная женщина лет 35-ти, заслушивалась монологами Кима. Ну, вы же понимаете, – вначале было слово.
Однажды выпало, что с работы Ким и Татьяна пошли вместе. Вместе постояли на остановке в ожидании 16-го троллейбуса, вместе нырнули в метро на Таганской.
Татьяна жила на Волгоградском. На этом же направлении располагалась и общага Кима. Естественно, джентльмен он и на Волгоградском проспекте джентльмен.
Провёл Татьяну до подъезда, а она, в свою очередь, не будь дурой, пригласила воспитанного мужика на чашечку кофе. Так, без всяких там пошлых намерений. Просто отблагодарить хорошего человека за его любезность в троллейбусе и метро.
Жила она в приличной двушке на шестом этаже ещё новой, брежневской девятиэтажки. Одиноко и скромно. Родители где-то в Калуге, а она вот, после филфака МГУ, осталась в Москве, вышла замуж, но не сложилось. Оказался гуляка, да и к тому же не хотел обременяться детьми. Но зато оставил квартиру и всё барахло. Встал и ушёл. Такие вот в наше время муженьки. И приходится одной пробиваться по жизни…
Время пролетело быстро, и Ким Маратович, чтобы не заявляться в общежитие неприлично поздно, засобирался отчаливать домой.
– Спасибо, Тань, за бесподобный кофе и приятный разговор. Ты интересная, умная женщина, и у тебя всё ещё наладится и образуется!.. Какие твои годы!..
Татьяна приготовилась уже было отпирать дверь, чтобы выпустить гостя, как вдруг её лицо озарилось какой-то сильной внезапной мыслью.
– Ким, а что если я попрошу тебя о небольшом одолжении? Сделаешь, не пожадишься?
– Таня, что за вопрос! Если это в моих силах, то для тебя – сделаю! Потому что тебя уважаю! Так в чём проблема, говори, а то мне уже пора бежать на метро.
– Знаешь что, Ким, сделай мне ребёнка!..
Ким оторопело уставился на хозяйку.
– Как это, Таня? Ты в своём уме? Подумай, что говоришь! Я ведь женат, у нас дети и живём отлично…   
– Ну и что! Я же не призываю тебя изменить жене или разойтись с ней. Я вообще ни на что не претендую. Просто я хочу родить ребёнка. Мне ведь уже 35. Бабий век короток.
Хочу иметь ребёнка не от московского пьяницы или хулигана, а от умного, красивого, порядочного человека.
Рожу, и к тебе никаких вопросов, никогда и ни при каких обстоятельствах, понял? Только помоги, будь человеком!..

И Ким не устоял. Он остался. И помог бедной Татьяне…
Конечно, Татьяна не Брижит Бардо, но и уродиной её не назвать. Всё при ней в разумных пределах. Разве что язычок тот ещё, но язвительность объясняется дружбой с Иркой Длинной Лошадью.

Ким неделю ходил, как в воду опущенный. Сгорал от стыда за свою минутную слабость. Случайный каприз Татьяны больше не повторился, провести её после работы как-то не складывалось, да, если честно, Ким старался и не попадаться ей на глаза лишний раз, чтобы не попасть снова на кофеёк.
Татьяна вела себя так, как будто между ними ничего не произошло. И Ким успокоился, посчитав, что, кажется, пронесло, и никакой беременности не последовало.
Но через пару  месяцев по Управлению прошёл слух, что  Дрюкова беременна и ждёт не дождётся малыша. Ким испереживался, но Татьяна молча проходила мимо него при встречах, никак себя не выдавая ни словом, ни взглядом перед другими сотрудниками. И даже при редких встречах наедине лишь осторожно улыбалась, ничего не говоря.
Природа неумолима, и через восемь месяцев Татьяна ушла в декрет и в положенный срок родила весной 74-го года прелестную дочурку. Назвала Оленькой. Коллеги тепло поздравили счастливую маму, а Ким Маратович находился в странном волнении.
Вроде и не касалось его Танино  материнство, но в  то же время и какая-то гордость от тайной сопричастности к событию имелась. И не маленькая.

Прошло несколько дней. Однажды Длинная Лошадь затронула Кима Маратовича на выходе из трапезной.
– Ким Маратович, у меня для вас хорошая новость. Вы включены в список допуска для возможного оформления  загранкомандировок в капстраны.
Если не трудно, захватите завтра с собой паспорт, вдруг мне понадобится уточнить анкетные данные…
– Ирина Ивановна, без проблем. Паспорт, партбилет и военный билет  у меня всегда с собой.
– Вот и отлично! Хотя это я для перестраховки. Вряд ли понадобится что-то уточнять, ведь список уже не раз проверялся в Минавтопроме…

 Следующее утро одарило отличной июньской погодой. Москва смотрелась городом из сказки. Ким Маратович, упруго шагая по Таганской улице на любимую работу, напевал “Утро красит нежным цветом стены древние Кремля..” и, как ребёнок, смотрелся в свежевымытые витрины магазинов, подмигивая собственному отражению.
И нисколько не обиделся, когда ему хлестанула по ногам тяжёлая струя из-под машины-поливалки. Он только шутливо погрозил кулаком водителю, отряхнул штанину и, продолжая напевать, ускорил шаг.
Антонова ещё не было, и вся интеллигенция управления дружно осела в курилке под столетней липой, наслаждаясь кто первой, а кто и не первой сигаретой. Тары-бары-растабары… Костя Костенко-Красный что-то вычитывал во вчерашней Вечерней Москве. Инспектор Первого отдела Ирка Длинная Лошадь о чём-то крепко спорила с Гретой Зиновьевной. Народ ещё толком не проснулся и шевелил плечами, разминая их в потягушечках.
Галка Бочонкина подошла к Загогулину, улыбаясь от уха до уха.
– Ким Маратович! Через две недели нашему Управлению исполняется два годика! Юбилей. С Вас статья в стенгазету! Лучше – к концу дня. Самое крайнее – завтра!..
– Сделаем. Вот прямо сейчас, до планёрки, сяду и накатаю! – Пообещал Загогулин, направляясь ко входу в бывший храм господен. Он курил редко, раз в году, своих сигарет в карманах не держал, и поэтому интереса для курильщиков никакого не представлял.
Когда он поднялся в трапезную, там ещё почти никого не было, одна Инга Изотовна подбирала какие-то материалы для доклада Антонову.
Ким Маратович отпер кабинет в алькове, где он обретался с Антоновым и Рабиновичем, и уселся за свой письменный стол, намереваясь достать из тумбы бумагу и начать сочинять заметку.
Зазвенел телефон, и пришлось взять трубку.
– Доброе утро! Ким, ты очень занят? – Спросила трубка  голосом Татьяны Дрюковой.
– Ннет… А что случилось?..
– Ничего не случилось. Сегодня я несу регистрировать Оленьку. Ты не мог бы мне помочь дотащить её до ЗАГСа, а то коляски ещё нет, а я боюсь, справлюсь ли. Это недалеко от меня, два квартала… Постоишь у ЗАГСа, пока я зарегистрирую…
– Что за вопрос! Я сейчас подъеду. Напомни номер твоей квартиры.

– 59-я. Шестой этаж. Но тебе не надо никакого номера, я буду ждать у подъезда. Хорошо?
– Да, выходи через полчаса. Я уже иду. Доберусь  тролликом и на метро…

Когда Загогулин добрался до дома Дрюковой, она уже ждала его у подъезда с нарядным конвертом из розового байкового одеяла, опоясанным широкой красной лентой. Внутри что-то слегка попискивало и робко шевелилось.
– Хочешь посмотреть на своё произведение? – Спросила Татьяна.
– Покажи! – Покраснел Ким.
Татьяна приоткрыла уголок конверта, и Ким увидел миленькую розовую мордашку.
– “А ведь моё!..” – С некоторой гордостью подумалось Киму.
– Похожа? Или не узнал? – Засмеялась Татьяна. – Держи! Осторожно!!! Ты что, никогда младенцев в руках не держал? Кто же так держит! Вот так надо! Левую руку под дитя, а правой придерживай! Пошли, а то опоздаем!..
Идти получилось, действительно, недалеко. У ЗАГСа никакой очереди не оказалось. Ким приготовился отдать ребёнка маме. Она, было, потянулась к конверту, а затем, виновато улыбнувшись, тихо сказала:
– Ну, вот, зайду я сейчас, как дура, одна с дитём… Одноночка лимитная да и только. Стыдобушка! Может хотя бы зайдёшь и подержишь девочку, пока я бумаги оформлю?
– Конечно, пошли! Что за вопрос?
Зайдя внутрь учреждения и разобравшись, в какой кабинет надо обращаться, Татьяна и Ким очутились, наконец,  перед регистраторшей, толстой бабой свирепого вида.
– Давайте бумаги и паспорта! Мне на планёрку пора бежать…
Татьяна подала пачку бумаг, а регистраторша  стала в них разбираться, заполняя какой-то журнал.
– Так. Кто у нас отец? – Строго спросила она парочку, не поднимая глаз.
– Я… – Робко ответил Ким Маратович.
– Понимаю, что вы, а не Аркадий Райкин. Паспорт давайте!
Ким Маратович крепче прижал дитя и, изловчившись, достал из внутреннего кармана пиджака паспорт.
– Так. Подождите на диване. Я заполню бланки…
– Только, пожалуйста, – попросила Татьяна, –  напишите Олечке мою фамилию. Мы с Кимом Маратовичем не расписаны…
– Вижу, не слепая,  – парировала регистраторша, – вот же у него штамп о браке с другой дамой!..  Да и детей успел настрогать!..
Ким и Татьяна дисциплинированно присели на обитый коричневым кожимитом диван. Татьяна прижалась к плечу Кима, уткнувшись лицом в рукав пиджака от “Большевички”. Из дивана разило дустом, а от недавно вымытого линолеумного пола пахло помойным ведром и хлоркой.
– Готово! Подойдите и распишитесь в получении Свидетельства о рождении Ольги Кимовны Дрюковой. Поздравляю!..

Когда Ким и Татьяна вышли на улицу, мир опять принял их в ряды всего прогрессивного человечества. И солнце опять засияло ласково и справедливо.
– Ну, вот, а ты боялся… – Улыбнулась Татьяна, забирая конверт с Оленькой у своего подъезда.  –  И никто никогда не узнает, как ты меня выручил… Беги на свою любимую работу, а то мне уже пора её кормить…

Следующие дни навалились на Кима Маратовича бесконечными заседаниями, командировками, небывалой жарой в июле и августе, что очень тяжело переносилось в Москве белокаменной.
Однажды из Топтунов до Кима Маратовича дозвонилась жена и срывающимся от гнева голосом велела ближайшим самолётом лететь домой.
– Зачем? Что за спешка? У меня же дел невпроворот! – Попробовал  отложить Ким, но жена была непреклонна, и он договорился с Антоновым, что завтра с утра полетит арендованным самолётом выяснять, какая муха укусила жёнушку.
Но лишь только Загогулин вошёл в квартиру и увидел жену, идущую на него в атаку с какой-то бумажкой в руке, как сердце намекнуло на самое худшее, на такое, чего никак не может быть…
– Так вот как ты строишь ТопАЗ! Скотина непутёвая! Развратник! Собирай свои кальсоны и трусы, и чтобы я тебя больше не видела! Лети в свою Москву и наслаждайся жизнью с профурами столичными!..
Полина зарыдала и упала на диван, содрогаясь от обиды.
Ким поднял с пола бумагу и быстро пробежал глазами текст. Это был исполнительный лист, обязывающий его ежемесячно выплачивать на содержание   дочери Ольги Кимовны Дрюковой 25 процентов заработка до достижения ею 18-летия…
Но ведь Таня обещала, что ни одна живая душа… никогда… ни при каких обстоятельствах…
Какое предательство! И он, Ким Загогулин, действительно скотина неблагодарная. Хорошо, что сыновья в школе и не видят этой мерзкой сцены!..
Значит, так. Мужчина должен позор принимать молча, по-мужски, в лицо. Объяснения излишни, Полина не заслуживает извинительного скулежа и неискренних утешений. Любые слова будут ложь и словоблудие.
Ким молча принёс из кухни табурет и достал из антресоли старенький фибровый чемодан. Сходил ещё раз и вернулся с мокрой тряпкой. Протёр. Открыл. Проверил замок.
Из платяного шкафа достал, сколько рука взяла, трусов и маек, с плечиков снял выходную рубашку и летний, кофейного цвета, вельветовый костюм. Пару неодёванных капроновых носков с фабричным ценником, подарок Полины ещё на 23-е февраля, сунул в карман на крышке чемодана. Туда же пошли и несколько галстуков с навечно завязанными узлами.
Полина недвижно сидела на диване, изредка всхлипывая и шмыгая носом.
Ким закрыл чемодан и поднял его правой рукой. Всё. Это – конец счастливой, дружной жизни. Конец планам и ожиданиям. Конец всему. А впереди партком, профком, товарищеский суд, и карьера наперекосяк…
– Ну… – Выдавил из себя Ким. – Прости меня, Полечка! Так вышло…
Он повернул к двери, чтобы сделать последние шаги в своём доме и первые в неведомое одиночество.
– Ким, погоди! – Остановила его Полина. – Ты же не рассказал, что случилось? Тебя охмурили? Как было дело? Говори, я постараюсь хотя бы понять…
Она подошла к Киму, отобрала чемодан и усадила мужа на диван. Села рядом, как бывало всегда, когда он приходил, истерзанный хамскими планёрками или партийными разборками. Как ребёнка, прижала его к груди, ласково обняла.
И он начал свою исповедь, плача и  глотая слюну обиды и подлости. Честно всё рассказав, уткнулся лицом в тёплое, родное тело жены и замолк.
– Знаешь, Ким, я, конечно, знала, что ты романтик, джентльмен, глубоко порядочный человек, иначе я бы за тебя не вышла.
Но что ты такой простодушный дурак, никогда бы не подумала…
Мой руки и иди на кухню. Я как раз пельменей наделала, пока умоешься, и обед готов будет. Да и мальчики скоро из школы нагрянут. Давно отца не видели…   

Вот так и получилось, что Полина простила своего бестолкового Кима, и теперь у него две жизни. Одна в Топтунах – там он воспитывает двух сыновей, а другая в Москве, где растёт очаровательная Оленька.
Татьяна Дрюкова даже разрешает Киму раз в полгода видеть дочку. И такие дни для Загогулина – праздник.
Общественность и Московской дирекции, и Управления в Топтунах поначалу бурно обсуждала нестандартный сюжет, даже некоторые осуждали коварную Татьяну, но большинство оказалось на её стороне, дескать, а как бы вы на её месте поступили? Дитя ведь надо растить, а мужик должен был понимать, на что подписывается!..
И в курилке самостоятельные мужики тоже долго смеялись. Надо же, на какую дорогостоющую, прости господи, даму нарвался Ким Маратович. Всего одну ночь щупал, а 18 лет будет платить, как миленький…
Сам Ким сделал выводы из романтической истории, посвятив себя жене и сыновьям. Он и до того практически не пил и не курил, а теперь так вообще начал вести спортивный образ жизни, экономя на всём. Даже стригся “под ноль”, как зэка.  Короче, заработал сдвиг по фазе.

Отрывок из романа "Дирижабль СОЮЗ"