это мишура и помойка.

ВЗГЛЯД: Михаил Юрьевич, ваше отношение к организаторам шествия и к самому мероприятию?

Михаил Маркелов: Какое у меня к этому может быть отношение? Мы из года в год с семьей 19-е число проживаем в «предвкушении» очередной порции мерзости. Сколько можно склонять фамилию моего брата и притягивать за уши различные политические ситуации? Использовать его фамилию и нашей семьи для совершенно мерзких, низменных политических целей?!

ВЗГЛЯД: Как бы отнесся ваш брат к лозунгам, которые готовят организаторы шествия?

М. М.: Да, мой брат имел самое непосредственное отношение к такой организации, как «Антифа». Со многими был знаком там и сотрудничал. Но к политике в чистом виде, к этим оголтелым правозащитникам, людям, которые сегодня поднимают его фотографию и носятся с требованием свержения государственного строя, смены режима, – вот к ним он никакого отношения не имел и всегда относился либо с иронией, либо с пренебрежением. Более того, с омерзением.

В силу профессии – он работал адвокатом – ему приходилось общаться с самыми разными людьми и организациями. Он был очень хороший адвокат, профессионал в своей профессии и симпатизировал только «Антифе», но никак не этой совершенно ошалелой публике, которая пытается сделать из него политическую икону.

Все это, конечно же, вызывает не только у меня, но и у всей семьи чувство омерзения и брезгливости. Никто не давал им такого разрешения использовать фотографию брата во время этих шествий: ни его вдова, ни я, ни кто-то другой из наших родственников.

В ответ отдельные товарищи говорят мне, что фамилия моего брата мне не принадлежит. Да неправда. Принадлежит. Она моя, потому что я ношу эту фамилию, мой сын носит эту фамилию, моя дочка носит эту фамилию – фамилию нашей семьи. Я научен горьким опытом – никогда не вступать в полемику с этими идиотами.

К следующему году я буду обращаться в судебные органы для того, чтобы запретили использовать изображения и фотографии моего брата во время любых публичных мероприятий либо чтобы это делалось бы с согласия семьи.

Самое нормальное, что можно сделать: прийти на кладбище и положить цветы, что мы как родственники делаем регулярно. Все остальное – это мишура и помойка. Я не думаю, что он одобрил бы такие действия, все эти игрища в политику...

В сослагательном наклонении трудно говорить: где бы он оказался, по какую сторону баррикад, чем занимался бы.

Неважно. Человека нет.

ВЗГЛЯД: Меняется ли с годами ваше отношение к деятельности, которую вел ваш брат? Может, вам кажется, что он напрасно так рисковал?

М. М.: У меня ни в коей мере не меняется никакого отношения, потому что это была его жизнь, его работа. За это время я успел пообщаться со многими людьми. Да, мы были разными, но мы все равно были одной семьей. Собственно говоря, он выполнял свою работу – и не более того. Конечно же, по-человечески очень тяжело. Его семья живет отдельно, очень далеко – вынуждена жить в другом государстве.

Самое главное – убийцы найдены. Я этого добивался в течение очень долгого времени. И спасибо тем людям, которые помогали мне в этом. Это в большей степени силовики, которые были заинтересованы раскрыть преступление. Это было делом чести.

Все получили по заслугам, кто имеет отношение к этому жуткому преступлению. И уж не говорю я про несчастную Настю Бабурову... Тоже известный политический деятель в стране, понимаете ли. Молодая, маленькая девчонка – журналистка. И точно уж ни в какую политику она не ввязывалась...

В отличие от этих ребят, которые получают западные гранты и бегают сегодня по улице, мой брат всего один раз за границей был – в Швеции. Никогда не получал никакой грантовой поддержки. Вот разница между моим братом и этой швалью.

ВЗГЛЯД: Со временем у вас не смягчается отношение к тем, кто был осужден за его убийство? Не появилось желания простить? Или, может, возникли сомнения по поводу их виновности?

М. М.: Слово «простить» в этом контексте неверное. Есть закон. По закону они осуждены. Сплю ли я спокойно? Не всегда. Не потому, что меня обуревает чувство ненависти, а потому, что я вспоминаю многие эпизоды из нашей жизни.

В последние годы мы общались не так часто, как хотелось бы. Когда мама была жива, это происходило регулярно. А когда мама ушла, мы строили планы, как жить дальше и что делать...

А эти люди понесли наказание. Я не сторонник того, чтобы на всех местах свастики выжигали. Один сидит в тюрьме пожизненно, вторая – 18 лет. Они добивались суда присяжных, и вердикт выносил суд присяжных, поэтому «виновен или невиновен» – у меня нет никаких сомнений с самого начала процесса. Я бы не допустил, чтобы за смерть моего брата пострадали невинные люди.

Текст: Андрей Резчиков