Два мира - два Шапиро.

Еврейская фамилия с нееврейским именем – Шапиро Генрих.       Это было потрясающе!       Вы спросите – что в этом потрясного?       Три тысячи человек стояли и аплодировали, то есть хлопали в ладошки: из-за кулис на ярко освещенную сцену вышел богато наряженный в ордена Леонид Ильич Брежнев. Год 1968 – награждение Грузинской Советской Социалистической Республики орденом Ленина с прикреплением оного к Красному знамени республики в честь ее пятидесятилетия.       Все стоят, а он сидит – Шапиро Генрих. Корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс. Белая рубашка с короткими рукавами, черный галстук, пиджак сзади на спинке кресла. Никто уже не смотрит на дорогого Леонида Ильича – все смотрят на Шапиро Генриха. Он один сидит и, представьте себе, не аплодирует.        Это было зрелище!

                                            У Генриха Шапиро усы как у Сталина. Плечи как у Гриши Новака. Сидит спокойно и смотрит целеустремленно на сцену, как пророк, заранее предвидевший комедию.       Москва, два года спустя. Это уже по рассказу Георгия Осиповича Осипова. На достоверность можно положиться полностью – все годы советской власти свободно выезжавший во все заграницы, кое-что несомненно знавший человек.       Москва, Тверской бульвар, старое здание ТАСС, без четверти шесть утра по московскому времени. Наш старый знакомый Шапиро Генрих выгуливает своего дога и внимательно оглядывается по сторонам. Дог "отмечает" путь своего следования у каждого столба и грязной урны. У здания ТАСС дог сделал свое дело.

          Но Шапиро Генрих остался недоволен – у решетчатого светового окна на панели, как всегда с выбитыми глазницами, он заметил сквозь одну из них дымок (удивительное дело: стекла по большей части выбиты были по всему Советскому Союзу, хотя они были десятисантиметровой толщины и чтобы их выбить, нужен отбойный молоток),.       Продолжая свой путь, американский Шапиро думал – с чего бы быть дымку с подвального этажа ТАСС. Поэтому обратный путь он провел бегом, заметив, что дымок идет все более интенсивно. Это уже очень не понравилось догу, но он был на поводке, и у него не было выбора.

 На квартире в соседнем переулке наш Шапиро Генрих бросился к телетайпу (был в то время такой аппарат для быстрой передачи мыслей из страны в страну телеграфным способом).

Его сообщение было кратким, в силу обстоятельств, и содержало всего четыре слова: "В Москве горит здание ТАСС".       Москва, восемь часов утра по местному времени. В большой кабинет Генерального директора ТАСС входит многолетний и несменяемый ни при Сталине, ни при Хрущеве и ни при Леониде Ильиче товарищ Логунов. Возле стола стоит референт с пачкой телетайпных сообщений из телеграфных агентств мира. Одним из первых было сообщение из Нью-Йорка, из агентства Ассошиэйтед Пресс: "По сообщению нашего московского корреспондента Генриха Шапиро, в Москве горит здание ТАСС".       – Вы читали это сообщение? – вопрос референту.       – Да, – отвечает референт, – очередная провокация.       – И все-таки, – замечает наученный быть осторожным Логунов, – кто у нас дежурный по пожарной части?       – Старший дежурный Шапиро, очень бдительный и заслуженный человек.       – Вызовите его, пожалуйста.    

                 Через пятнадцать минут еле разбудили охранника  Шапиро…       Когда Шапиро входил в кабинет Логунова, за ним ворвался вихрь черно-сизого дыма. В соседних кабинетах заработали телефоны. Все звонили по номеру 101. Этажи все были в дыму, а снизу очень подогревало.       Пожарные вовсю работали брандспойтами и топорами. Подвальный этаж ТАСС со сгоревшими десятилетиями хранившимися архивами превратился в грязный плавательный бассейн…

После того как этажи ТАСС очистились от дыма, а пожарные уехали рапортовать о выполнении своего долга, у Логунова собрались ответственные начальники отделов – на планерку.       – Слава богу, обошлось. – на большее у Логунова не нашлось слов.       – На сегодня хватит. – И когда последний из ответственных товарищей покинул кабинет, Логунов, уверенный что он в одиночестве, в сердцах произнес: "Два мира – два Шапиро!".       Уже к 12 часам дня по московскому времени эта распечатанная в двух экземплярах фраза лежала на столе у руководителя КГБ Семичасного и у начальника ГРУ.       Дело решили замять.

Руди Портной.