ЛАРЬКА

   Всколыхнуло Ларису Ивановну, да так всколыхнуло, что она, три дня после разговора с четырехлетним детдомовским мальчишкой Сашкой и еще по одной причине, собраться не могла.

   Крепко вздернули  ее нервы. Послабить бы их хотя бы маленько.  Да как тут  послабишь, когда приходит она  на работу в детдом, а на входе стоит Сашка, словно сторожит ее, сверлит глазенками, губы сжимает и ничего не говорит, а ждет ответа, а ответа у Ларисы Ивановны нет.

    Возвращается с работы та же ситуация. Как будто и не сходил мальчонка с места.

- Что ты стоишь, как привинченный, - скажет,  бывало, Лариса Ивановна.

   А в ответ ни слова.

   Посмотрит Лариса Ивановна иной раз на мальчишку, прижмет его. Сердце ходуном зайдется, словно из грудной клетки вырваться хочется. В глазах черные мошки замелькают, а возле висков светлые пятнышки, погладит по голове, поднимет его на свой рост, хочется ей, чтобы поскорее Сашка вырос, как и она, потом шепнет: подожди, Сашка, подожди, скоро приедут…

   И замолчит. Так и обнявшись, стоят молча, пока прогулка не начнется.

    Разомкнет тогда Лариса  Ивановна  руки, легонько подтолкнёт и снова успокаивающе  шепнет: не горюй, дружок, нужно уметь ждать…

   А Сашка вздернет глаза на Людмилу Ивановну, а в глазах вопрос; почему ждать? Ведь обещали!

   После окончания педагогического института попала Лариса Ивановна по распределению воспитательницей в один  детдом, да там и осела до пенсии.

   Любила она детскую разноголосицу, непосредственную смекалку, не выдуманные навороты про солнечные ромашки, да летающие букашки, нарисованные калявы – малявы,  глядя на которые она видела смешной, радостный мир, полный любви и надежды, картавое «р», « я с тобой дружу, я с тобой не дружу», незлопамятные обиды: « У Насти десять женихов, а у меня один»…

   Все, что говорили и делали дети, все оседало в ее душе. И порой казалось Ларисе Ивановне, что она такой же ребенок, как и они. Только заброшенный  среди серых стен и обсаженных пылью окон.

   Вышла замуж Лариса Ивановна после института. Муж умер от водки. Загорелось внутри, почернел и распрощался. Сама вырастила сына и дочь, да подались дети в Москву. На заработки.

   На работу Лариса Ивановна никогда не жаловалась, хотя и зарплата была скудная, да и отношением другие воспитатели  ее не баловали: Ларька, да Ларька. Только дети Лариса Ивановна или Лалиса Ивановна.

   Случалось называли и по другому. Заходил, бывало, отец – пьяница, лишенный родительских прав, и орал.

- Ларек а, Ларек. Ты мне сынишку продай, а я тебе бутылкой водки за него заплачу. Сторгуемся. 

   Срывалась Лариса Ивановна от этих слов. Что попадало под руку, то и хватала и гнала за калитку.

- Убьешь когда-то кого – то, - говорили ей.

   Ничего не отвечала Лариса Ивановна, но по сверкающим глазам было видно, что и убить может.

   Через полгода Ларисе Ивановне на пенсию, а ей не до пенсии.  В голове все; Сашка, да Сашка и его вопросы: Лалиса Иванова, а когда…

   Судьбы у Саши не простая.  Мать по пьянке зарубила отца топором, а потом сама повесилась в камере. Родственников больше не было. И попечительский совет через суд направил  Сашу в детский дом.

   Лариса Ивановна, хотя и была  воспитательницей, но обустраивала детдом, как свою квартиру. После смерти мужа и отъезда сына, и дочери поснимала со стен все ковры, которые были, скатала паласы на полу и отвезла в детдом. Почистила квартиру, на что  соседи ей сказали.

- Дура, баба. Наживала и все спустила.

   В ответ услышали.

- На что мне одной столько. Детям нужнее. Я тепла уже за свою жизнь набралась, а детям нужно еще набираться.

   Уж больно обшарпаны были стены и полы в детдоме. Мастеровых можно было пригласить. Да скудные деньги в детдоме водились.  Вот и упирались своими силами.

    Со стен свисала лохмотьями  штукатурка, а пол был устлан линолеумом  с дырами. Шагают в рядок ребятишки, зацепится передний за дырку и все, как фишки домино валятся. Мала, мала. С ссадинами, но без реву.

   И малярила Лариса Ивановна, и пол чинила. А кто помогал? Сашка. Увидит, как  Лариса Ивановна по пальцу махнет,  подойдет, скажет: так дело не пойдет. Поставит гвоздок, и молоточком прицельно. И утонула шляпка.

- Молоток, ты, Сашка.

   А Сашка  и улыбается, и за второй гвоздок хватается. А на музыкальных уроках, как услышит  музыку, выскакивает и так на полу наворачивает ногами, что заплетается.

   Прирос мальчонка к душе Людмилы Ивановны.  Она и читать научила его, и мало -  мальски писать.

   Дворовый садик не радовал. Не цветочницы, а прорехи. Лариса Ивановна подсаживала, старалась делать гуще, чтобы детишкам повеселей было, высаживала деревца, чинила сама и горки, и качели, а в ответ, как всегда: Ларька, да Ларька, да изредка крики ребятишек: Лариса Ивановна или Лалиса Ивановна.

   На четвертый день после разговора с Сашей не выдержала Лариса Ивановна и  прямиком в кабинет к заведующей Светлане Алексеевне поговорить о Саше.

   На полдороге и вынырнул Саша.

- Лалиса Ивановна, а когда меня заберут новые мама и папа.  Они через месяц обещали меня забрать, а уже и месяц прошел.

   Что могла ответить Лариса Ивановна?

   Погладила его по голове, скороговоркой бросила: скоро, Сашенька, скоро.

   В кабинете разговор Ларисы Ивановны с заведующей Светланой Алексеевной  ее надежды не оправдал.

- Что я могу сделать, - сказала Светлана Алексеевна, посмекалистей  в мыслях  она была, чем  Лариса Ивановна и от компьютера не отлипала.

   В приемах Светлана Алексеевна не церемонилась  и так прижала голову Ларисы Ивановны к экрану компьютера, что у той в глазах расплылось.

- Читай.

   А что читать. Перехлест слов. И каждый свое выворачивает. А на каждый выворот свой выворот. Так что и не поймешь, что и к чему.

-Не приедут за Сашкой. Поняла, почему. Амбиции оказались дороже  дела. Детей – сирот пешками сделали, заложниками своего честолюбия и своего «Я».

   Не церемонилась Светлана Алексеевна и в словах. И горяченького  могла подкинуть. И подкидывала.

 - Эти… Не адекватный ответ получился.  Из наших воспитателей  Сашку никто не возьмет. Зарплату еле, еле сводим. А помощь от государства на мизинец не натянешь. Да и как это Сашке объяснишь? Почему не взяли.  Можно, конечно. Враньем.

   Попыталась было Лариса Ивановна: я же обещала ему, я сама пойду по инстанциям. Да Светлана Алексеевна обрезала: круто взяла, наобещают и свои же общения сожрут, тебя же дурой выставят и коленки к одному месту подведут…

   Лариса Ивановна не отставала: я возьму Сашку.

- Да  тебе скоро на пенсию. И сама с голоду помрешь и Сашку загубишь. Никто тебе его не отдаст. Ты материально не обеспечена. Еду откуда будешь таскать. С наших котлов. Ее и так другие воруют. На какие шиши ты воспитаешь.

   И пошли в ход: шиши, да шиши… А для большой выразительности еще и крутеж пальцами.

   Билась Лариса Ивановна и так, и сяк: я же обещала ему. Он мне поверил. Какая же у него вера в людей будет.

   А ответ  был один.

-Он еще не раз поверит и еще не раз разочаруется.  Нет, Ларька. Не зарекаюсь, но жить, наверное, Сашке до  взросления в нашем детдоме. Они говорят, что мы сами о детях – сиротах беспокоиться и обеспечивать будем.  Это позор: отдавать на усыновление другим. Да. Позор.  Но если мы только говорим, но ничего исправлять не желаем или не можем – это хуже позора. А то, что у нас чуть ли не миллионы беспризорников  - не позор. Не позор, что довели семьи до такого состояния. Что детьми торгуют и продают, на свалки выбрасывают и в подъезды подкидывают. Конечно, выпрямимся мы, не все время будем карабкаться по оврагам, да ухабам, не  в нашей природе на коленях стоять и поклоны  бить, но, сколько времени на это потребуется.

   Добавила Светлана Алексеевна словцо покрепче и махнула рукой.

  С надеждой вошла в кабинет Лариса Ивановна, а вышла с отчаянием и с трещиной в душе. Да такой, что застучала в голове думка,  безрадостная.

   Встретила Сашку на выходе из детдома, погладила по голове, всплакнула, отвела глаа и стремглав домой, чтобы удержать засевшую в голове мысль. Бежала, как бешеная, боялась остановиться. Откажется от созревшего рещения.

   Дома осмотрела голые стены, достала из единственного шкафа на кухне тетрадь в линейку, шариковую ручку, вырвала листок бумаги, крупными буквами написала: не вини, Саша. Нашла бельевую веревку, сделала петлю, привязала на крюк для люстры, подставила стул и, когда вставала на стул, поскользнулась…

- Ах, какая я неловкая…