3 глава."ВОЛШЕБНАЯ ПЛИТКА" (Окончание)

   Через год в кабинет администратора влетела дамочка. Начав голосом скрипки «откуда у вас?», она закончила голосом разъяренного контрабаса «этот дурак экскурсовод? Из его анкеты следует, что я бабочка-капустница, а я известная балерина и скоро буду счастливой!»

            За дамочкой в кабинет ворвался еще один посетитель. Первую часть возмущения он изложил открыто, обозвав Ариона «совершеннейшим дураком с указкой», а вторую часть - шепотом на ухо администратора.

            Посетители осаждали хранителя музея и требовали мер к дураку экскурсоводу, пока хранитель музея не оглох от крика, шепота и не отсырел от слез.

            Дамочка была первой жертвой Ариона. Он год рыскал по социологическим институтам, выдавая себя за диссертанта-соискателя, год блуждал в жидких социологических анкетах отечественного и заграничного происхождения и разрабатывал свою анкету.

            Он хотел абсолютно точно уяснить место человека Ариона в этом мире и его сверхмогущественных идей, потерпевших крах в музее древностей и музее исторических реликвий.

            От имеющихся анкет пришлось отказаться. В них был такой же хаос, как и в социологических институтах.

            Арион бросил сводить концы с концами, когда понял, что нужно начинать с нуля, как начинал он в свое время с полочек, стеклянных футляров и ботфортов императора.

            Экскурсовод соскреб железной щеткой со стены колесницы с охотниками и их жертвами, выбросил на свалку машину времени, распродал ремесленнический инструмент по производству исторических реликвий и археологических ценностей и занялся чисто теоретическими исследованиями.

            За год каторжного труда Арион высох как скелет доисторического животного и покрылся известью, словно череп неардентальца.

            Новая идея требовала колоссального напряжения сил. Истощенные силы Арион восстанавливал натюрмортами неизвестных и известных художников и бесчисленными настоями из трав.

            После года упорного труда Арион зашел в хозяйственный магазин, купил на последний целковый белую кафельную плитку и, возвратившись домой, высек на ней свои размышления.

            В воскресенье, когда солнце, словно желтый зонт, нависло над городом, Арион поставил кафельную плитку перед собой и спросил с трепетом сердца: кто он, человек Арион? И с удовольствием услышал, что он, человек Арион, еще не самое худшее в природе.

            Плитка знала о бурной деятельности экскурсовода в музее древностей и музее исторических реликвий. Его сверхмогущественные идеи она охарактеризовала как идеи далекого будущего.

            Арион поинтересовался нижневолжской вазой и плитой неизвестного фараона.

            Нижневолжскую вазу отправили в антикварный магазин, где ее купил заатлантический гость, коллекционировавший предметы старины: иконы, средневековые мосты, замки, и увез вазу Ариона за океан в полной уверенности, что это фаза времен фараона Рамсеса Великого.

            Плиту неизвестного фараона привинтили болтами к стене и исписали до невозможности именами фараонов, но не нижнеегипетских, а нижневолжских. Администратор музея древностей вместе с представителями государственной комиссии продавал колесницы, охотников и их жертвы и пьянствовал с того самого дня, когда Ариона выставили из музея.

            В музее исторических реликвий моль пожирала соболиные шубы, червь разрушал кареты и коляски. Ботфорты императора растоптали до лаптей. На деревянный пьедестал, наспех сколоченный пьяным сторожем, выставили сапоги из Средне-Русской возвышенности, придав им императорский вид и императорскую осанку.

            Плитка оказалась совершеннейшим чудом. Она знала явное и тайное: эпоху молодости хранителя музея с тремя шпилями в духе суровой и воинствующей готики, который в эпоху молодости мечтал о рубленой избе, а в эпоху старости выстроил двухэтажный особняк из космических пришельцев и обманывал народ, показывая вместо метеоритов булыжники.

            Арион чувствовал себя отлично, пока не понял, что кафельное чудо обладает существенным недостатком. Оно могло рассказывать, но не показывать.

            Еще год Арион упорно бился над обратной стороной своего чуда. Он просветлел, увидев на оборотной стороне кафельной плитки изображение патрона, который сидел с удочкой возле искусственного озера в метеоритных берегах.

            К вечеру даже в недрах мироздания для Ариона не оставалось ни одной нераскрытой тайны.

            Мин, некогда обширный остров, превращался для него в крохотный островок, который размывало время. Оно теснило человека к извечному концу.

         Наступал Апокалипсис.

            Арион слышал скрип времени, которое разрушало труд человека, возвращая первозданности ее обычную жизнь, отторгнутую рукой человека, скрежет земного ядра, дыхание подземных вулканов, которые расшатывали земную твердь, чтобы расколоть ее и бросить в бездну, утыканную раскаленными звездами.

            В окружающем мире не было совершенства и не было бессмертия. Это было горькое и грустное подтверждение древних умирающих истин и таких же древних умирающих легенд, возвратить к жизни которые не могло даже само время.

            Арион уже не сомневался, что смертная участь настигает человека без размера тех пядей, которыми обладает человеческий лоб, что человек смирился с окружающей действительностью, и если он воюет с ней, то только затем, чтобы продлить свои мучения и умереть не сегодня, а завтра.

            Человек рождался для того, чтобы постигать науку ползать, слепнуть, глохнуть в мире, которому не было никакого дела до того, кто умер, кто родился.

            Над одним покойником рвали волосы, наказывая собственную голову, но не настоящего виновника. Другому покойнику плевали вслед. И когда его проносили по улице, открывались окна в заглохших домах, оживали цветочные магазины. Люди разгребали пыль и извлекали из пыли свои человеческие привязанности. Дома становились веселыми и цветистыми, и так до тех пор, пока они вновь не вымирали, словно от чумы, а цветы сохли от тоски людей.

            Арион уже не верил, что смерть человека вносит изменения в вечный порядок вещей. Он пытался уловить исходную точку изменений и отказался, поняв, что этой точкой могла оказаться зазубрина от топора на дереве, выбранного для гроба, который проходил сложный путь от первой стружки струганном до последнего усилья последнего червя, сглатывающего последний останок последнего человека.

            Перед Арионом вставала грандиозная картина гигантской перестройки мирозданья. Наступало бессмертие, но не для человека, а для бесчеловечного бытия.

            Ариону становилось грустно. Он смотрел на стены комнаты, которые на его глазах покрывались слизью, потолок - мхом, окна - плесенью. Перед ним был мир угасающих вещей.

            Но в этом мире для Ариона существовали вещи, достойные его человеческой привязанности: керосинка с неярким светом, чистые белые листы бумаги, ручка и кафельное чудо. Арион прислушивался к своему сердцу, которое жило не по воле Ариона, а по собственным законам и по этим же законам оно должно было умереть.

            На следующий день ровно в полдень Арион одел шубу из свалявшегося собачьего меха, сунул плитку в коробку из-под шоколада, спрятал в карман и направился в музей.

            По дороге он завернул в парикмахерскую, чтобы сбрить бороду. Она напоминала лошадиный хвост.

           В парикмахерской Арион прошел сквозь очередь, как таран, смял мужчину, который вздрогнул от его слов, что парикмахерша возьмет с него за бритье и стрижку в три раза больше, и сел в кресло, бросив:

- Сбрить!

            Из зеркала на Ариона смотрел человек, который владел тайной кафельной плитки.

- Могли бы, и раздеться! - сказала парикмахерша. - Здесь зеркала, а не пивные стойки.

            Взгляд ее Ариону не понравился.

- Дело не в шубе, - грустно ответил он. - Дело в том, что ты затеряна среди флаконов с шампунью и кусков туалетного мыла, а дома среди пеленок и распашонок.

            Парикмахерша раскрыла рот.

- Закрой рот! - бросил Арион. - И посмотри в зеркало. С закрытым ртом ты выглядишь лучше.

            Изумленная парикмахерша посмотрела в зеркало. С закрытым ртом она действительно выглядела лучше.

- Спасибо, - с благодарностью прошептала она.

            В музее Арион вынул волшебную плитку. Через час он знал о бывшем соборе все. Вплоть до духовных отцов с золотыми крестами и тех, кто ставил кресты на духовных отцах. Имени архитектора, по проекту которого строили собор, и имени архитектора, по проекту которого собор перестраивали под музей.

            Среди посетителей экскурсовод произвел сначала легкое замешательство.

            Арион оставил посетителей, когда среди них стал зарождаться циклон, взял курс к недрам музея и прошелся по кабинетам служащих. Вышел Арион оттуда пропахший каплями Зеленина и с распухшей головой, словно прочитал сто томов достовернейших мемуаров.

            Плитка, словно совершеннейший локатор, улавливала паразитический дух. Арион был близок к белой горячке. А кафельное чудо было красное и потрескивало, как раскаленная чугунная плита.

Экскурсовод, опасаясь, как бы оно не развалилось вместе с его головой, три часа охлаждался под ледяной водой в личной душевой администратора.

Речь Ариона в кабинете администратора была торжественной. Экскурсовод, как всегда, начал с самых мощных интонаций, сказав, что только благодаря своей колоссальной воле и фанатическому упорству он, Арион, понял, что человек творит зло потому, что слишком много галлюцинирует и слишком долго живет и успевает за столь долгий жизненный путь передать свои галлюцинации наследникам, что неплохо было бы укоротить срок земного существования, в котором человек отмечало бы рождение нового человека с чашей, наполненной не вином, а родниковой водой с цианистым калием.

- Совершенно оригинальный обычай! - сказал Арион.

            Экскурсовод изложил и другой вариант, как искоренить в человеке зло.

            Человеческое бессмертие! И тогда никому и никогда не придет в голову лишать другого человека жизни по той простой причине, что бессмертного человека невозможно ни задушить, ни повесить…

            Еще с полчаса экскурсовод перечислял все блага бессмертия, в котором нельзя было замерзнуть от стужи, умереть от голода или жажды.

            Последним благом оказалось непостижимое богатство человека. Даже самый нищий, собирая по копейке в миллиард лет, стал бы могущественнее всех существующих сейчас администраторов. Он хотел сказать фараонов.

- Но я не знаю, как это сделать, - грустно закончил Арион. - И мое чудо тоже!

- А я знаю! - ответил администратор и потянулся к телефону, чтобы вызвать человека в белом халате.

- А вот это напрасно!

            Арион продемонстрировал администратору свое чудо, которое показало хранителя музея с удочкой на озере в метеоритных берегах, где плавали мраморные рыбки, но проклятое чудо вместо добродетелей рода человеческого показывало одни галлюцинации. Даже сторож, который был вызван администратором, дабы оценить чудо Ариона, увидев свои галлюцинации в винных чертогах, заявил, что Арион - человек, который крепко заслуживает по зубам.

            Из кабинета хранителя музея Арион вышел подавленный, с остатками кафельной плитки, которая треснула после десяти часов титанической работы найти святого человека, а не галлюцинатика.

            Приниматься вновь за бумажный труд Арион больше не мог. Буквы «Ф» и «А» вызвали у него сильнейшую головную боль.

            Экскурсовод до вечера бродил по музею, пока в его голове не проклюнулась очередная идея.

            Свою вавилонскую башню Арион выстраивал неусыпным наблюдением за администратором и пришел к потрясающему открытию.

            Патрон находил «Служебный вход» только по шуму вертушки, установленной в проходной. Арион провел пробный эксперимент и остался доволен, когда утром, вырубив пробки, лишил механизм его электрической жизни.

            Администратор так и застыл с растерянным лицом на мраморных ступеньках. Арион прошелся по музею. Эксперимент превзошел все его ожидания. Вахтерши спали, забросив шерстяное хозяйство, над которым усердно трудилась моль. Служащие не замечали его, словно Арион был бесплотным человеком. Экскурсовод даже лишил их пишущих орудий и подсунул палочные. Они все также писали сухими вишневыми веточками. Бухгалтер, щелкавший на деревянных счетах, прощелкал по пуговицам Ариона, когда тот изъял счеты. И кадровик усидел на своем месте, хотя Арион и вытащил из-под него кресло.

            Через неделю Арион убрал все посторонние звуки из музея, дабы эксперимент оказался совершенно стерильным. Он ввел строжайшее табу даже на шепот среди посетителей и пожертвовал собственным языком, пришпилив его сапожной иглой к нёбу.

            В полночь перед понедельником Арион тайно проник в музей, снял вертушку, положил ее на байковое одеяло и, благословив себя крестным знамением, двинулся к входу для посетителей.

            Вертушка была тяжелой. Ноги скользили по паркету. Сто метров, отделявших «Служебный вход» от входа для посетителей, Арион преодолел за три часа.

            Утром торжествующий Арион включил вертушку и увидел, как хранитель музея, а за ним и служащие направились на шум вертушки, прошествовали через вход для посетителей, где работала вертушка, и вместо того, чтобы отправиться по своим служебным местам стали рассматривать метеориты.

            Патрон не узнавал Ариона, называл его «молодой человек», «дорогой товарищ экскурсовод» и очень интересовался: а из каких созвездий космические пришельцы падают на планету.

            Арион был потрясен. Перед ним стоял человек с лицом администратора, но с мыслями пенсионера-посетителя. Возле самого большого метеорита, похожего на пушечное ядро, администратор вздохнул.

- Хочется взять на память? - ласково спросил Арион.

- Хочется!

- Так это же просто!

            Он сунул небесную вещицу за пазуху администратору со словами, что народное богатство принадлежит всем, и шепнул милиционерам, что в музей проник человек, который покушается на народное богатство. Патрона с вещицей выловили два милиционера.

- Но это же народное богатство! - сказал администратор.

- Моря и реки тоже народное богатство! - ответил Арион. - Но вы же не суете их за пазуху!

            Вавилонская башня рухнула, когда Арион оказался в администраторских покоях. За столом сидел человек не с администраторским лицом, но с мыслями администратора.

- Это же мое кресло! - возмутился Арион.

- А документ у тебя на него есть?

            Полгода Арион таскал вертушку в байковом одеяле от «Служебного входа» к входу для посетителей. Байковое одеяло превратилось в половую тряпку. Сам Арион - в крепкого деревенского мужика.

            За эти же полгода Арион сменил тридцать администраторов и всех тридцать посадил на деревянную лавку. Он сдался, обнаружив в кабинете администратора человека, который был похож на кусок льда. От него несло инеем. Новый патрон расстрелял Ариона крепкой ледяной дробью.

            Можно было сменить и этого. Но Ариону надоело таскать вертушку. Она истощала его силы, и надоело таскаться по судам, где его бывших патронов обвиняли в расхищении государственного добра.