РЯДОВОЙ

    «Мама, мама, забери меня…»

   В одной дивизии, не будем говорить, в какой именно дивизии, поскольку побаиваемся, что нас обругают, облают, пригрозят и скажут: нет такой дивизии, а скажем просто: в дивизии служил рядовой, также не будем указывать точную фамилию, имя и отчество по той же самой причине.

   Словом, служил просто рядовой Иванов в одной дивизии.

   А как он служил, вот об этом мы и расскажем.

   Попал он в дивизию два месяца назад, а до этого был Иванов поселковым парнем с поселковыми замашками. А поселковые замашки одни: вырваться в город.

   После школы он и вырвался в город. Устроился на завод. Поработал и токарем, и фрезеровщиком, и инструментальщиком, слесарем и сварщиком. Научился самостоятельно зарабатывать на копеечный хлеб.

   Набрался городских замашек и чуть не загремел в тюрьму, но вырвался из города в поселок, устроился трактористом в совхозе, снова наткнулся на копеечный хлеб и потянуло парня в армию.

   Решил стать солдатом.

- Служи, сынок, - говорил ему отец, - не позорь честь деда и мою, и свое достоинство не роняй, уронишь – не поднимешь.

   Не мало напутствовал отец. Да еще так, что крепко засели отцовские мысли в его голове, и порешил парень: оправдаю родительские напутствия.

   Снарядили парня рюкзаком, а в рюкзак положили все, что было в доме.

   Попал он вначале на пересыльный пункт. Осмотрели там, в первую очередь, не Иванова, а его рюкзак. Облегчили ношу новобранца, но про честь не сказали, а наградили кулаком в спину и бросили: понял ?                                                                                                           

   Про кулак он то понял, а вот, куда он попал, сразу не понял.

   До места назначения добирались новобранцы на барже. Вначале было шумно и весело, но дорогой поутихли и шум, и веселье и совсем стихли, когда новобранцев, высадив из баржи, поставили под ледяной душ и стали выдавать солдатскую форму.

   Выдали ее и Иванову. Он сразу и подметил: маловата.

- Она не маловата, - ответили ему. – Это ты вымахал. Укоротить нужно.

   И укоротили, как на пересыльном пункте. Только не кулаком в спину, а кулаком в место выше глаз, да так, что посыпались искры.

   Понял парень, что, если он сам не разберется с формой, то разберутся с ним.

   С тех пор и стала служба для него хуже горькой редьки.

- К кому ты должен бежать первым, когда тебя одновременно зовут командир взвода и старослужащий? – спрашивали его двухгодники.

   Вначале он отвечал по Уставу: к командиру взвода, но после поправок старослужащих отказался от Устава.

   Никак не мог связать парень честь и град кулаков, подзатыльников, которыми старослужащие награждали новобранцев.

   Как «Подъем», так все новобранцы становились в строй с расквашенными носами, как «Отбой» расквашенных становилось еще больше.

   Написал Иванов отцу, но подробности опустил.

- Батя. Не пойму, где я служу?

   А отец ему в ответ.

- Как, где. В армии. Береги честь и достоинство.

   Не удалась переписка с отцом.

   Иванов матери и снова без подробностей.

- Мам, мам. Забери меня отсюда.

   А мать в ответ.

-Нет у меня таких возможностей, сынок.

Слушай отца. Береги честь и достоинство.

   Помотался Иванов по санчасти, а когда вышел, решил податься наверх, да перехватили письма старослужащие.

   Оборвалась переписка с верхами, а сам Иванов чуть не оборвался со второго этажа казармы на асфальт плаца.

   Расквасили его после писем, да так, что вынесли в санчасть из туалета, где он ночь пролежал раздетый на полу.

   Обронил он тогда несколько слов.

- За что бьете? Я такой же, как и вы.

   Ответом оказался натертый до блеска мастикой пол в казарме, по которому проехал он на спине от одной стенки до другой.

- Не такой ты, - сказали ему, - мы стоим, а ты лежишь. Раньше мы были такими, как ты.

   Понял Иванов, что с наследственностью трудно бороться.

   В то время и взводный появился в казарме. Посмотрел на «разлегшегося» на полу Иванова, потом на кучковавшихся старослужащих и определил солдата тремя нарядами на кухню.

   Обрадовался Иванов, да напрасно. После кухни сон у него пропал.

   Одну ночь не спит парень, вторую… Жесткой кажется ему кровать, шевельнуться не может, искры из глаз летят…

   Мерещится ему поселок. Встал бы и не одну тысячу верст прошагал бы, чтобы добраться до поселка.

   После таких ночей и запала не веселая думка в голову парня и стала крутиться. Он и так, и сяк отбивался от нее, а она грызла.

   Как только парня в койку заносили, думка тут же начинала сверлить голову: достоинство, да достоинство. А в пятках холодок и душа на нитке держалась.

   Пошла рота как-то на стрельбище, а до стрельбища километра два. Старослужащие уселись на новобранцев, да еще противогазы велели надеть.

   Иванов тоже под «седлом» оказался.

   На стрельбище побродил Иванов. Кругом лес. За лесом – городок, а от городка до поселка месяц пешком. Хотел он уже нырнуть в кусты: будь, что будет, попаду в дисбат, может там лучше будет.

   И сделал бы он так, да наткнулся на одну штуку.

   Долго думал Иванов: может на себе ее примерить. И примерял бы, если б не родительские напутствия.

   Засунул он ее в сумку противогаза, а в казарме спрятал под матрацем.

   После стрельбища поставили Иванова дневальным за то, что он не так шибко бежал на стрельбище, а также еще за то, что надраил он солдатскую бляху старослужащего мелом и суконкой, да какой – то тусклой показалась она хозяину, вот его тусклой бляхой и надраили на виду всех новобранцев.

   Вынесли Иванова из туалета и воткнули возле тумбочки, а чтобы он не упал, поставили напротив его табуретку и сказали: смотреть – смотри, но не садись.

   Стоит Иванов возле тумбочки, а думка в голове так и вьется. Дождался он, когда все уснули, дотащился до своей койки, засунул руку под матрац, а потом доплелся до середины казармы, открыл рот, а там сип один.

   Вытолкнул он сип с десятой попытки, а потом так гаркнул, что стекла в казарме задрожали.

- Рота. Подъем. Тревога.

   Выскочили все из кроватей и на Иванова уставились. А он стоит и улыбается. Не понравилась улыбка старослужащим. Они в кулаки и на Иванова. А он стоит и улыбается. Потом руку в карман и гранату вынул.

   Прошел мимо старослужащих, а они в нитку вытянулись. Звенят от злости, а шевельнуться боятся. Сверлят Иванова глазами, а он гранатой помахивает и командует.

- Новобранцы ко мне, остальные на месте.

   А остальные старослужащие. Прикипели к полу и глаз от гранаты оторвать не могут. А Иванов все ходит, да ходит перед ними и гранатой перед их носами крутит, да приговаривает.

- Ну, что, суки. Если хоть раз меня тронете или других, взорву. Я с гранатой и спать буду.

   Как спалось Иванову, не знаем, но то, что старослужащие перестали спать с тех пор – это мы точно знаем.