Рассказать о своем замечательном отце

          Рассказать о своем замечательном отце побудила меня новелла «Моряк империи» знаменитого русского писателя Василия Аксёнова, вошедшая в его книгу под названием «Американская кириллица», удостоенную в США премии «Либерти».

          Василий Павлович поведал читателю об интересной судьбе Кемпа Толли – разведчика, дипломата, адмирала американского флота, с которым автор не только был близко знаком, но и проводил героя в последнее «плавание». С описания торжественной процедуры похорон (сворачивания государственного звездно-полосатого флага, снятого с гроба, залпов почетного караула американских ВМС) начинается эта книга.

          Из американского штата Мериленд, где упокоился прах доблестного морского офицера, моя память перенесла меня в Россию, в дальневосточный город Белогорск, где в 1983 году также с военными почестями проводили в последний путь моего отца Николая Ситникова – офицера Советской армии, военного переводчика (японского языка).

          Почему он был похоронен не на городском кладбище, а на так называемом «японском», где с 1946 по 1953 год было похоронено несколько тысяч японских солдат, которые после разгрома Квантунской армии советскими войсками в конце 1945 года содержались в лагерях для военнопленных? Тяжелый труд, плохое питание, не выдерживая тягот плена, они болели и умирали.

          Отец много работал, потому что все службы по обеспечению правопорядка этих учреждений нуждались в переводчике круглосуточно. Поскольку отец иногда приводил в дом расконвоированных пленных, в моей памяти запечатлелись картинки из детства: звучит японская речь маленькие, забавные люди вежливо улыбаются, уважительно называя отца «Ситников-Сан», «Николай-Сан», кланяются, с благодарностью принимая приглашение сесть с нашей семьей обедать. На столе – горячая картошка, неизменные квашеная капуста, соленые огурцы, черный хлеб – в те послевоенные голодные годы, это был праздничный стол для наших гостей. Они в свою очередь нередко приходили с подарками. Дарили мне, маленькой девочке, разные фарфоровые фигурки «нецке», открытки с морскими пейзажами, прозрачный шарф с изображением красного диска солнца я носила уже будучи подростком, вплетая его в свою косу. Со дна своих вещевых мешков и ранцев извлекались дорогие их сердцу предметы, связывающие с той далекой Родиной, куда многие из них уже не вернутся. Драгоценный подарок – изящная скрипка, долго висела на стене нашего дома - память о музыканте, который так великодушно расстался со своим инструментом. Эти люди старались, как могли, отблагодарить отца за его доброе сердце. Помню, как отец не то в шутку, не то в серьез наказывал нам похоронить его на «японском» кладбище, чтобы общаться со своими знакомыми по-японски.

          В 1987 году я посетила этот печальный погост. На едва заметных холмиках, стертых временем, не имеется никаких буквенных или цифровых знаков, но только могила отца обозначена Красной звездой, на скорбном памятнике с портретом дорогого мне человека. Я горько плакала по своему рано ушедшему (в 58 лет) отцу и по безымянным могилкам на этом скромном поле.

          Кстати, в 1995 году в «Российской газете» было опубликовано обращение г-на Сайто Рокуро, президента Всеяпонской ассоциации бывших военнопленных, с просьбой оказать им содействие в розыске захоронений японских военнопленных на территории России. Откликнувшись на это письмо, я сообщила в дипконсульство Японии об известном мне захоронении в Амурской области и получила в ответ приглашение посетить Токио за счет принимающей стороны, однако, моя мечта побывать и увидеть своими глазами «страну восходящего солнца» не осуществилась по семейным причинам. Но в моей памяти навсегда остались наши с отцом совместные виртуальные путешествия по этой удивительной земле (точнее островам в Тихом океане). Отец пытался выучить меня японскому (но тщетно), объяснить грамматическое значение иероглифов (бесполезно). Теперь я понимаю, что все способности и наклонности к иностранным языкам обусловлены генетикой! Закономерно, что именно «богатырский внук Димитрий» не только первый из нашего рода заинтересовался своим недалеким предком, но и унаследовал от него потрясающую способность к языкам.

К сожалению,меня, девочку, в то время мало интересовала «военная тема» отца, основными событиями которой была его учеба в командном военном училище в Рязани, откуда в 1943 году в свои 18 лет, он был отправлен на фронт политруком артиллерийской части. Ранение в ногу, осложненное инфекцией, привело его во фронтовой госпиталь с перспективой потерять ногу в связи с гангреной. Можно представить, что чувствовал молодой паренек, которому объявили, что назначенная на утро операция по ампутации ноги перечеркнет всю его жизнь, сделает калекой! Плакал всё ночь, молился Богу, а утром его разбудил командирский голос врача, усталой взрослой женщины с папиросой в зубах (так описал её папа), которая, не стесняясь в выражениях, выговаривала молодым докторам: «Лечить! Но не ампутировать!» Так моему отцу Господь сохранил не только жизнь, но и ногу. Вскоре он стал курсантом Владивостокского училища военных переводчиков.

          С какой целью стали обучать наших офицеров восточным языкам? Еще в 1943 году в середине войны с Германией, командование Советской Армией предусмотрительно стала готовиться к войне с Японией, потому что новая военная угроза исходила с Дальнего Востока.

Мой отец, в числе других выпускников училища, неоднократно направлялся в качестве военного специалиста, владеющего японским языком, в Манчжурию, Харбин, Китай. Сохранилась военная (или государственная) тайна этих командировок, но из писем отца к матери усматривается обширная география этих миссий. По поводу этих личных писем могу сказать без преувеличения, что они – образец эпистолярного жанра, вершина поэзии, несмотря на то, что написаны прозой. Так чувственно может писать только талантливый человек.

          С вопросом, что она знает о моем отце, я обратилась к маминой сестре Труновой Евдокии Ивановне, проживающей в Санкт-Петербурге, и которая принадлежит к категории таких моих близких родственников, которыми я не только горжусь, но и восхищаюсь. Восхищаюсь, прежде всего, потому, что она очень красивая женщина, была всегда и остается ею до сего дня, несмотря на её 88 лет! Её жизнь также связана с армией и Дальним Востоком, и по воспоминаниям моей мамы о своей сестре мне известно, что двадцатипятилетняя Дуся, обладая не только красотой, но и умом, успешно совмещая эти качества – служила в разведке (не в армейской). Я с детства перечитывала её письма к своей сестре, которые от многократного прочтения превращались в ветошь. Евдокия Ивановна, отвечая на мой вопрос об отце, написала: «Когда я получила от Коли письмо, то меня удивил и поразил его почерк, человека художественного склада, с устойчивой жизненной линией, безусловно, очень умного и талантливого. Его судьба могла сложиться очень благоприятно, если бы не одно обстоятельство. Из Москвы, видя в нем незаурядную личность, прислали вызов на учебу в Академию Генштаба. Но жена Ольга, работая в штабе Армии, скрыла от него этот вызов, не будучи уверенной, в том, что Коля возьмет её с собой в Москву. Много лет спустя она ему в этом призналась, но он в ответ не произнес ни слова!» Что тут скажешь? Такие пороки как эгоизм в совокупности с глупостью, могут сломать жизнь близкого тебе человека! В заключение своего письма Евдокия Ивановна пишет, что у меня, то есть у его дочери, всё – от Коли и в этом заключается твоё счастье, пишет она, что у меня такая наследственность.

Папа воспитывал меня нежно, исподволь, путем разговоров со мною, не назидательных, а познавательных, прибегая к литературным образам. В том, видимо, и заключается сила искусства, если таким способом можно научить человека любви, пониманию, добру. Это правильный подход к ребенку, и немногие педагоги применяют такой метод. Отец посредством своих предварительных вступлений к тому или иному произведению, - буквально «зажигал» мой интерес к литературе. Он много знал, обладал огромным талантом рассказчика. Это редкое качество – о самых обычных вещах рассказать интересно, легко, с мягкой иронией! Имея прекрасную память, он цитировал главы из «Мертвых душ», «Тихого Дона», прозу Пушкина, после его «уроков» хотелось прочитать то, о чем так увлекательно рассказывал отец. Он научил меня читать хорошие книги. Мое знакомство с Хемингуэем, Ремарком, Миллером, Набоковым в 15-16 лет составило мощный первоначальный капитал в мою душу и мои мозги. Отец был педагогом от Бога, как Макаренко, знаменитая «Педагогическая поэма» которого была «настольной» книгой семьи в прямом, буквальном смысле этого слова, потому что была постоянно читаема и путешествовала из рук в руки по нашему дому. Книга о беспризорниках, многие из которых стали настоящими людьми, была близка моему отцу не потому ли, что он сам при живых родителях, был как бы беспризорником. Из того, как взрослый мужчина с горечью и обидой вспоминает равнодушное отношение своей матери к детям, в частности к нему, вытекает моя настоятельная рекомендация тем, кто имеет детей: «Родители, любите своих детей, разговаривайте с ними, интересуйтесь их детскими проблемами. И с раннего детства учите их трудиться. Беда – если вырастет лентяй, будущему которого не позавидуешь». В 10-12 лет отец работал на конюшне, помогал конюху. Приходилось спать вместе в лошадьми, укрываться попоной в осенние дни, в заморозки. Промерзший до «костей» голодный ребенок, возвращаясь домой с ничтожным заработком, он рассчитывал на материнскую заботу, ласку, однако, мать, как говорил отец, не интересовало, где он был, что и когда он ел в последний раз. Что это – отсутствие материнского инстинкта или элементарный флегматизм? Я благодарна своим родителям за то, что, не смотря на материальные трудности того времени, полуголодное существование, моё детство прошло в теплом климате уважения к личности ребенка, окрашено в праздничные цвета, не омрачено ничем, что поранило бы детское сердце, оставив неизгладимые шрамы.

В период моего безмятежного детства с 9-13 лет мой отец служил в чине капитана, а меня называли «капитанской дочкой» (по Пушкину). Вспоминаю организованные моими родителями школьные чаепития по большим государственным праздникам. Под музыку баяниста из папиной части, мы классом пели хоровые песни, с участием солдат из воинской части, которой командовал мой отец, нас принимали в пионеры. Такие мероприятия устраивались моими инициативными родителями в каждой школе, где я училась, коих было немало, поскольку со сменой военного гарнизона отца, менялась и школа. Среди гражданского состава школьников я была единственной офицерской дочкой, чем я очень гордилась. Отца не раз приглашали в школу для проведения уроков истории, литературы. Помню, как подтянутый, красивый он «зажигал» не только моих одноклассников, но и молодых учительниц, которым стоило бы поучиться у него, как вести урок. А я, как та лягушка – путешественница из известной сказки, хвастливо твердила: «Это мой папа!»

Смогла ли я передать своим детям то жизненноважное, чем вооружил меня мой отец? Будут ли помнить меня, как я помню его и всё, связанное с ним? Написано: «Если тело твое похоронено, а память о тебе жива – значит ты жив, доколе не забудут. К матери своей храни любовь в своем сердце, прививай эти чувствования своим детям и внукам из рода в род. Так продлятся дни твои на земле и это угодно Богу» (Притчи Соломона).