СОЛДАТСКИЕ РАССКАЗЫ, ПИСЬМА, СТИХИ...

СОЛДАТСКИЕ РАССКАЗЫ, ПИСЬМА, СТИХИ…

Содержание.

1.Конверты – треугольники.

2.Сержантская школа 1963 – 1965 г.г.

3.Мои товарищи из Высшей школы КГБ 1971 - … г.г.

4.Егорка и дедовщина.

   КОНВЕРТЫ – ТРЕУГОЛЬНИКИ.

   Солдатские рассказы, письма, стихи, песни – это своеобразный мостик, пройдя по которому можно попасть из настоящего в прошлое, а из прошлого в настоящее и будущее. Это – память, которая, не умолкая, говорит нам, что мы должны быть достойными подвигам наших прадедов, дедов, отцов.

   Иван Яковлевич берет тетрадный лист. Сначала он загибает его справа налево, потом слева направо, а оставшуюся полоску бумаги вставляет как клапан внутрь треугольника.

- Вот и готов конвертик – треугольничек, - говорит он мне, - письма мы не заклеивали, их все равно цензура прочитывала, марки не наклеивали, адреса писали на наружной стороне листа.

- Письма сохранились, - спрашиваю я.

   Вот они: пожелтевшие, истертые, «побитые» временем письма. Слов почти не видно, но кое-какие слова я вылавливаю.

- Знаешь что, - говорит Иван Яковлевич, - вот бах – трах, все плохие слова в моих письмах время стерло, а против хороших слов не устояло. Время бессильно перед хорошим и добрым словом.

   Он смотрит на соседний дом. Год назад он похоронил своего дружка Гришку. Затосковал вначале Иван Яковлевич, а потом выпрямился.

   Отгородил себе место возле могилки Гришки. Жена Вера Федоровна упрекнула: тебе места на семейном кладбище не хватит?

- Я с Гришкой, - ответил Иван Яковлевич, - со станицы Советской до Берлина прошагал. Что ж ты думаешь? Я его там одного оставлю. Нет. Мы и там с ним будем вместе шагать.

- А как же я? – спрашивает Вера Федоровна.

- Я тебя на войне нашел, а там и подавно.

   Попросишь его: расскажи какую – нибудь историю, что на войне было, Иван Яковлевич не отказывает, но рассказ начинается: вот мы с Гришкой, да с Сергеем, Павлом… и заканчивается: вот мы с Гришкой, да с Сергеем, Павлом…

- Ты о самом главном, - говорю я.

- Дурак, - отвечает Иван Яковлевич, - пять лет учился в институте, за границей помотался, а мозги тыквенными остались. Ведь это и есть самое главное. Ты думаешь, что я войну по трах - бабах, своим осколкам, орденам и медалям вспоминаю?

   Он снова смотрит на дом Гришки, потом переводит взгляд на Веру Федоровну.

- Понимаешь, - говорит он, - а если не понимаешь, то ты вдвойне дурак.

СЕРЖАНТСКАЯ ШКОЛА 1963 – 1965 г.г.

   Первое письмо (выдержки).

   «Здравствуйте мои дорогие батько, мам, сестра Люда, братишка Петя. Грустно. Одиноко и страшновато. Оторвали от дома, но сержант и командир взвода говорят: не хныкай, парень, месяца через два втянешься, так нагрузим тебя, что настоящим солдатом и мужиком станешь, а не пипеткой».

   Второе письмо (выдержки)

   «Нагрузили. Утром пять километров. После завтрака плац. Ногу тяну до самого носа. После плаца полоса препятствия. Ползком под проволокой. Брюхом по песку и камням, как по наждаку. Мордой в воду, выпазишь на другом конце, как половая тряпка. Потом марш – бросок, десять километров то с автоматом, то с пулеметом, в противогазах, весь в пене, через кусты, да ямы, а сержант и командир взвода еще орут: молодцы, быстрее. И сами с нами. Не отстают. Если увидят, что кто – нибудь отстал, снимают свои ремни, один конец бросают отстающему, тот наматывает его себе на руку, другой конец оставляют себе, тоже наматывают на свою руку и тащат. Вчера танкодром в лесу делали. Деревья пилили. А корни глубокие, руками не вытянешь, танками выдергивали. А комаров. Снимешь сапог, а портянка вся в крови. Зато каша, какая вкусная. Добавки сколько хочешь. Старшина, правда, суровый. То подъем раз пять устроит, если кто-то на «Становись» опоздал, то отбой, но все по делу. Скоро к нам должен приехать маршал Советского Союза, Министр обороны Малиновский. Мы жухлую траву зеленой краской из пульверизатора красили. Организовали ансамбль баянистов. Полонез Огинского исполняем. Кормить стали лучше. Сливочного масла стали давать побольше. В свободное время можно взять в каптерке гитару, баян. Поиграть, попеть. Побывал я и на гауптвахте. Пошел в увольнительную, выпил. Думаю, что еще не раз побываю на ней. Посылки присылайте. Водку можете класть, можете не класть. Сержанты продукты не забирают, деньги тоже, а водку берут. Паразиты. В свое горло, а наше сухое остается. Можете и приехать ко мне. Я разговаривал с комбатом. А он: да, пусть приезжают, мы их в гостиницу устроим. А заместитель комбата по политчасти говорит: да зачем в гостиницу, я один живу. У меня и остановятся».

   Третье письмо (выдержки).

   «Год прошел. Я младший сержант. Оставляют меня в сержантской школе. Скоро молодняк (новичков) пригонят. Тоже будут вначале тосковать, как я, но ничего. Как мне говорил сержант в первый раз, так и я скажу: нагрузим тебя, парень, что настоящим солдатом и мужиком станешь, а не пипеткой».

МОИ ТОВАРИЩИ ИЗ ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ КГБ 1971 - …г.г.

   Много рассказывать не буду. Скажу только о Специальных курсах КГБ – КУОС. Сейчас это уже не секрет.

   Эти Спецкурсы являлись автономным учебным подразделением, функционировавшем, как факультет в Высшей краснознаменной школе КГБ. Здесь готовили командиров групп специального назначения (ГСН). В период обучения слушатели проходили специальную физическую, огневую, воздушно – десантную, легководолазную тактику, минно – взрывное дело, топографию, страноведение, совершенствовали навыки разведывательной деятельности и другое.

   А каким они становились после этих курсов, все в следующем.

«ЖУРАВЛИНЫЙ ДЕСАНТ»

«Журавли» - десантники – звал нас полковой.

С неба и в атаку был приказ такой.
В небе было тихо. Там не шла война,
На земле в засаде нас ждала беда.

Где мои товарищи? Где вы журавли?

Выпали из стаи в холмики земли.

--------------------------------------------------------

А бедой той были парни, как и мы.
Молодые, сильные, но для нас враги.
Было небо синее, облака вдали,
Падали на землю молча «журавли».

Где мои….

------------------------------------------------------------

«Затяжными» падали, чтоб спасти себя.
И уйти от пули меткого стрелка.
С высоты мы падали, чтоб убивать,
На земле нас ждали, чтоб свинцом встречать.

Где мои…
-------------------------------------------------------------


Снова небо синее. Облака вдали.
Снова собираются в стаи «журавли».
Снова будет небо. Снова «журавли».
Много вас останется в холмиках земли.

Где мои….

---------------------------------------------------------------

Выпал я из стаи, но остался цел,
Спас меня товарищ сам не уцелел.
Небо в парашютах, а с земли пальба.

Возносилась в небо душа «журавля».

Друг кричал мне: падай. И спасай себя,

А меня дружище примут небеса.

Я к земле прорвался сквозь метель свинца,

А мой друг остался в небе навсегда.

Где мои…

-------------------------------------------------------------------------------------------
Кто-то натыкался на свинец стрелка
Навсегда склонялась к долу голова.
Те, кто уцелели, те в атаку шли
Их следами были холмики земли.

Где мои…

-------------------------------------------------------
Снова будет небо. Снова парашют.
С неба и в атаку, и замкнулся круг.
И опять нас встретят ливнем из свинца.
И туман пунцовый полоснет в глаза.

Где мои….

-------------------------------------------------------

И опять схлестнемся с парнями, как мы
Снова будут холмики из сырой земли.
Вы мои «журавушки» в холмиках они.
Навсегда забыли голоса войны.

Где мои…

---------------------------------------------------------

Холмики, вы холмики. Из сырой земли
Без гранита, мрамора. Словно бугорки.
Неприметны холмики из земли они.
И враги лежат в них, и друзья мои.

ЕГОРКА И ДЕДОВЩИНА.

Был мальчонка: Егоркой мы звали.

Из деревни служить его взяли.

Научили держать автомат.

Приказали: Державу спасать.

Оказался Егорка у нас,

О Егорке и будет рассказ.

Мы спросили его о семье,

«Батьки нет. Неизвестно он где».

Ну, а мать, брат, сестра – где родня?

«Вся от водки она померла».

За спиной мы Егорку держали,

И спиной от свинца защищали,

Но Егорка – упрям и сердит,

Хотя был он и мал, неказист.

Как в деревне ты жил? Расскажи.

«Как в деревне? Да там все воры.

В дом зайдешь, а там все помело.

На столе самогон и вино».

«А, как раньше. Что было? Колхоз?»

«Старики говорили: совхоз,

А когда на Державу напали…»

Замолкал наш Егор. Мы молчали.

Ну, не вытянешь больше слова.

Весь насупится, скажет: братва.

Хватит нам о деревни болтать,

Мы Державу пришли защищать.

О деревне он знал кое-что,

О Державе совсем ничего.

Где-то Кремль, а в Кремле, кто сидит?

Замолчит и волчонком глядит.

Как-то раз мы в ложбинке лежали,

И Егорки судьбу обсуждали.

Он подполз, подскочил, закричал:

За Державу! А снайпер не ждал.

За Державу и пулю вогнал.

Захрипел наш Егорка, упал.

Был Егорка без племени, рода.

И тогда порешила вся рота.

Будет домом Егорке гора.

Выше всех возносилась она.

Под скалу мы Егорку снесли,

Написали: Егорка прости.

Завалили камнями все входы.

Был мальчонка без племени, рода.

О Державе никто не сказал.

Ну, а если б Егорка вдруг встал.

Что сказа бы: братва, не молчать.

   Письмо солдата в перестроечный период.

   «Здравствуйте, мои дорогие!

   25 апреля я получил от вас 10 писем сразу. В это время я был в столовой, там мы несли наряд. Там я и получил 10 ударов по шее кулаком (называется "колобаха за письма). Сейчас я лежу в медпункте с перевязанными руками.

   Руки гниют, трескаются до крови, кожа на сгибах расходится. Поэтому у меня и почерк плохой, но высылать мне ничего не надо, все отберут дембеля. С 29 апреля у нас начинается распускание дембелей по домам, но пошел слух, что они еще задержатся.

   Дембеля сейчас совсем озверели. Распускать будут до конца июня, а на их место встанут другие звери, которые сейчас нет-нет, да показывают себя... Погода очень плохая: снег, дождь, жара, снег, жара, дождь, снег.

   Сегодня мы перешли на летнюю форму одежды. Выдали тельняшки, кепки, новую форму, трусы. Забрали шапки, перчатки, штаны зимние, бушлаты, кальсоны с рубахами. Сапоги оставили. На улице идет дождь, пасмурно...

   Смотрю на тех, кто уже отслужил. Я стану тут, наверное, тоже каким-нибудь психом, дебилом или у меня будет с головой не в порядке, как у некоторых (зато они гордятся этим). Они могут избить ни за что.

   Поднять руку на человека для них - не проблема. В роте из 40 чел. у 30 чел. с головой не в порядке, они сами говорят и хвастаются, кого и чем они били (табуретом, стулом, штык - ножом, дверью, об стену, об пол и т.д.) ...

   Здесь, если часто лежишь в медсанчасти, значит - косишь, а снять со службы они не захотят, лучше сгноят, чем будут возиться с тобой. Деньги в конвертах я ни разу не получал, они до меня не доходят, больше так не высылай. ...

   Здесь, в моей роте, законы такие: пропустил человека впереди себя - бьют, помог человеку - бьют, подал человеку что-нибудь - бьют, не дал- бьют, не подчинился дембелю даже когда тебя зовет офицер - бьют. Бьют сильно.

   Но все-таки я выдерживаю. Я останусь человеком. Офицеры знают, что тут творится, но прикидываются, что не замечают. Господи, это не армия, это бордель!

   Прапорщик выкидывал валенки, а солдаты хватали их как собаки кость».