Почему так много Медведева?

Премьер-министр Медведев назвал предгрозовой ситуацию в российской экономике. Дмитрий Медведев не исключает участия в президентских выборах, раскрывает причины увольнения Анатолия Сердюкова и собирается дать интервью пяти российским каналам — еще до того, как президент Путин обратится с ежегодным посланием к парламенту. Короче говоря, премьер-министр Медведев заметно и активно расширяет свое присутствие в российском медиапространстве. А Владимир Путин его, наоборот, сократил.

Пропорции непривычны. Дмитрия Медведева много показывали по телевизору, когда он был президентом, но при этом много показывали и Владимира Путина — настолько, что трудно было разобраться, кто из них в самом деле глава государства. Потом началась предвыборная кампания Владимира Путина, а Дмитрий Медведев, объявив о "рокировочке" в тандеме, почти исчез с голубых экранов. И вернулся на них вдруг вот только сейчас. Медведева вдруг стало примерно столько же, сколько его было накануне выборов 2008 года.

Правда, впечатление он производит совершенно другое, чем тогда. Тогда все ждали от Дмитрия Медведева либеральных сигналов. И он их, надо сказать, издавал. Но в основном они так и оставались сигналами. Слабенькими, как нитевидный пульс больного, находящегося между жизнью и смертью, но достаточными, чтобы кое-кого очаровать (мы вообще привыкли смотреть не туда, куда следовало бы, и видеть там то, чего нет).

Потом пришла осень 2011-го. Нитевидный пульс прервался в один момент, когда Медведев объявил, что возвращается Путин. Вскоре после этого сигналы стали поступать вдруг из совсем другого сегмента российского политического космоса — а именно с Болотной площади.

Все еще президент Медведев отвечал на них как минимум более адекватно, чем все еще премьер Путин — не позволял себе грубостей про бандерлогов и презервативы, зато вносил законопроекты, призванные смягчить политическую систему. Но даже те, кто готов был вручить Медведеву свои надежды на либеральный поворот, уже не видели в нем маяка демократии. А видели только маленького человека с планшетником, иногда откровенно смешного, а чаще пытающегося на публике какой-то безыскусной грубостью преодолеть неизбежное в его ситуации смущение.

К Медведеву перестали относиться всерьез. Путин вернулся в центр общественного внимания: даже те, кто требовал и продолжает требовать его немедленной отставки, произносят его фамилию чаще любой другой. Путин в целом убедил всех, что в доме по-прежнему один хозяин, и этот хозяин ясно представляет себе, как должно функционировать домашнее хозяйство.

Жесткие законы о митингах укладывались в это представление. Процесс Pussy Riot некоторым казался эксцессом исполнителей, но после того, как президент России рассказал канцлеру Германии о чучеле еврея, последние сомнения развеялись.

В политологической среде зазвучал термин "персоналистская диктатура". Либеральные сигналы из Кремля поступать перестали, стал слышен довольно устойчивый и довольно внятный сигнал: "Стоять, бояться, деньги не прятать!"

Как бы подтверждая серьезность намерений, слетел Сердюков. Это была неожиданность — ведь Сердюкова поддерживали и Путин, и Медведев. Но в конторе Сердюкова, похоже, обнаружилось слишком уж явное воровство. Люди в погонах стали говорить по телевизору, что закон един для всех, и если понадобится пригласить Сердюкова на допрос, они пригласят: закон в России, оказывается, един для всех, в том числе и для министров.

Хотя самого Сердюкова хоть и не назначили ни на какую серьезную запасную должность, но пока и не посадили, это дело выглядит довольно серьезной заявкой. Это очень редкий в политической практике Путинской России удар по своим. Он вполне мог бы стать прекрасным началом кампании, которой давно ждет усталое российское общество. Большой и настоящей кампании против коррупции, с реальными уголовными делами против высокопоставленных чиновников, против реального бессовестного ворья, а не против стрелочников. Все как будто складывается: чиновников и депутатов щупают за их теплые норки за границей, за Сердюковым уже маячит Елена Скрынник.

И вдруг в этот в общем-то эмоционально напряженный момент с сигналом начинаются проблемы. Путин, вместо того, чтобы активно комментировать начавшуюся кампанию, почти исчезает из медиапространства. Зато в нем снова появляется Медведев. И буквально в течение нескольких дней успешно восстанавливает весь вроде бы забытый за полгода после выборов контекст тандема. Правда, это уже совсем не тот Медведев — после всего, что было за этот год, он лишен симпатий и не является источником надежд, а остается только объектом более-менее злых шуток. При виде премьер-министра никто уже не умиляется.

Кроме, пожалуй, тех, кого начинает не на шутку настораживать история с Сердюковым. Кто подумал, что, если все будет всерьез, то следующим может оказаться кто угодно.

Серьезные, взрослые антикоррупционные разборки в нынешней России на самом деле почти исключены — просто потому, что и все инструменты, с помощью которых эти разборки должны осуществляться, точно так же поражены коррупцией. Но общественный запрос на антикоррупционные меры огромен. И на самом верху, похоже, есть понимание, что без них физически не обойтись. Потому что коррупционная составляющая в системе переросла все остальные, и долго так не протянешь.

Но когда коррупция становится системной, борьба с ней может привести к крушению системы. Нынешний российский абсолютизм, как в общем-то и любой другой — абсолютизм мнимый. Это президента выбирают граждане. А короля делает свита. И она способна съесть любого короля, который начнет представлять угрозу ее коррупционным интересам. Если, конечно, считать, что фигура короля вообще существует отдельно от неопределенной массы свиты. Качество сигнала "из-за стенки" неожиданно снизилось, и не очень видно, как обстоят дела в настоящий момент. Мы знаем одно: если сигнал неразборчив, значит, есть проблемы.