Как корреспондент «РР» с российскими лингвистами изучала язык акебу в африканской деревне

Корреспондент «РР» отправилась в глубину страны Того, где распространены культы вуду, полигамия и колдовство, чтобы вместе с российскими лингвистами описать неизвестный доселе африканский язык и приблизиться к тайне человеческого мышления. Но прикоснулась и к другим тайнам, нарушив страшное древнее табу.

Слово «шарлатан» на местном французском совсем не ругательное. В каждой деревне есть несколько шарлатанов, к которым ходят лечиться, молиться и разговаривать с мертвыми. Медицина здесь плохая и дорогая, так что вся эта гадость, которая продается на рынке, вполне востребована деревенскими знахарями.

Но я приехала сюда не за фетишами, а за словами. И герои моего репортажа – это не колдуны и жрецы вуду, а Надя и Андрей – лингвисты московского Института языкознания РАН, которые прилетели на седьмой градус северной широты, чтобы описать практически неизвестный науке африканский язык. Вместе с ними я отправляюсь вглубь страны Того, в деревню Джон, где люди, духи и шарлатаны говорят на языке акебу.

В деревне Джон ситуация не совсем типичная: вождь умер 10 лет назад, и ему до сих пор не нашли замену. Процедура передачи власти от шефа к шефу в разных регионах разная: где-то власть наследуется, где-то нотабли назначают преемника.

В сущности, полевые лингвисты в экспедиции занимаются изучением, но решение задачи им никто не объясняет. Андрей Шлуинский – один из тех самых всклокоченных и горящих, сочетающих академическое занудство с космическим полетом мысли.

Первый день работы начался неожиданно – вместо обещанных двух информантов к нам пришли шесть немолодых и уважаемых людей. Чтобы никого не обидеть, Андрей решил опрашивать их всех.

Но первая проблема, с которой Андрею и Наде предстоит разбираться – это система тонов. Попытка сказать любое слово на языке акебу напоминает пение по нотам, причем мы даже пока не знаем, сколько в нем нот. Знаем только, что, если спеть неправильно, можно попасть в глупую ситуацию. Например, «бенде» означает «барабан», а «бенде» – «какашка». Разница, как я поняла, в том, что «бенде» нужно говорить ровно, а «бенде» – с понижением на первом слоге.

Зачем изучать язык акебу? В Африке ответ на этот вопрос очевиден: чтобы переводить на него Библию. Для африканцев «лингвист» – это практически синоним миссионера. Первым и единственным человеком, который приступил к изучению языка акебу за сто лет до нас, был немецкий пастор Франц Вольф.

– Андрей, а ведь ты за науку, за прогресс, за то, чтобы человеческий вид развивался, – говорю я. – Но в то же время ты за бережное отношение к традиционным культурам. Вот тебе пример развития: уходит одна культура – приходит другая, с другими ценностями: больницы, христианский гуманизм, социальная помощь. Можно ли при этом уберечь языки? Возможно ли гуманно относиться к сиротам и лечить людей лекарствами, а не травами и лягушками, ничего при этом не разрушая и не вырубая?

– Не знаю. Я не люблю говорить на эту тему, потому что все рассуждения заводят в тупик. Я могу сказать только одно: языки, как и некоторые виды животных, всегда вымирали и будут вымирать естественным образом. Но антропогенный фактор в последние 200 лет стал неоправданно высоким. То же и с языками.

На прощанье жители Джона устраивают для нас и для американцев символическую церемонию: свадьбу черного и белого мира. Надю одевают в традиционный наряд невесты, местные тетки начинают танцевать так, как танцуют на свадьбе – выделывают ужасно смешные и красивые акробатические коленца, пытаясь вовлечь это дело Андрея, который трогательно и безуспешно пытается их воспроизводить.  Мы окружены каким-то очень понятным и добрым деревенским весельем. В этот момент остро чувствуется, что черный мир нам и правда куда роднее, например, арабского или даже белого американского.  Из-за угла выходит наш сторож Антуан, который несет за хвост огромную дикую крысу. Если бы я осталась чуть дольше, скорее всего, мне предложили бы ее съесть. Но я сажусь на мотоцикл, втискиваюсь между чьим-то мешком бананов и спиной водителя, и мы летим по пыльной красной земле. Не надо было заходить в священный лес – дорога до Ломе вместо пяти часов заняла семнадцать. Видимо, предки не хотели меня отпускать.

Шарлатан Джонде- ему 98 лет.