Немного воспоминаний о встречах с фашизмом в России.

Всегда, как-то странно, непонятно узнавать о том, что в России, пережившей Великую Отечественную войну, существует такое отвратительное явление, как фашизм.

Слава богу, пока еще большинству не надо пока объяснять что это такое, и почему у нас к нему такое отношение.

Почему я вдруг об этом вспомнил? Неведомо как навеяло некоторые воспоминания. Говорить об этом можно много, и серьезно, но я коротенько - несколько воспоминаний из жизни.

Бабушкин рассказ о зверствах фашистов.

У меня есть дом в Тверской области. Однажды пришлось идти к местному плотнику в соседнюю деревню. Путь к ней пролегал через большое запущенное поле. Там я встретил древнюю старушку, которая пасла там свою козу. Остановился, чтобы подоробней узнать дорогу, и как найти мастера. В деревнях все друг друга знают.

Как-то разговорились, и разговор, не помню уж как, плавно перетек в ее рассказ о том, как здесь было во время войны. Бабушка, видя во мне благодарного слушателя, говорила очень красочно и искренне. Впечатление было таково, как будто я ее глазами, все это сам видел.

Для дураков и скептиков сразу скажу - в ней не было и капли старческого моразма, желания что-то выдумать, преувеличить. Сухенькая, сгорбленная трудом фигурка, умные, добрые глаза, обаятельная улыбка, врожденная скромность, … - таков ее краткий портрет.

Она водила по полю рукой, показывая где стояли сожженные фашистами деревни, где были их траншеи, где наши. Между ними, как она рассказывала, было где метров сто, где пятьдесят.

Рассказывала о зверствах завоевателей - как жгли дома, как выгоняли голыми на мороз баб и детей. Как наши солдаты мстили им …

Вот так я случайно получил огромный урок истории - лучше любого учебника, объясняющий что это было! При одном воспоминании об этой встрече, слеза прошибает, что-то начинает душить, и вскипает такое чувство ненависти …

Другое мое воспоминание, связано с событиями 93-го года - с обороной «белого дома».

Я тогда был начинающий «бизнесмен». Дела мои шли очень хорошо. Денюжки появились весьма для меня приличные. Но вот, мозги мои упрямо оставались прежними – советскими. Как угодно это назовите, но только деньги меня не изменили.

Я «гулял» в тот день с семьей (с женой и с малолетним сыном) по Новому Арбату – бывшему проспекту Калинина.

Делал всем покупки, покупал всяческие мелкие удовольствия - решил устроить маленький праздник. Как то невольно, прогулка привела нас к «белому дому». Помнится, пресса и телевидение тогда не очень-то освещали известные потом события. А если и делали это, то так, как будто стая каких-то сумашедших забаррикадировалсь в здании, и чем-то там недовольна.

То, что я там увидел, шокировало меня.

Вокруг здания жгли костры люди с повязками дружинников, или точнее - красногвардейцев. Создавалось очень яркое впечатление, что ты на машине времени попал в год 1917-й!

Люди там стояли в основном пожилые, и зрелого возраста. По антуражу внешнего их вида, это были рабочие. Было достаточно много среди них и женщин.

Настроение мое резко поменялось. Празднично прогулочное оно сменилось на очень серьезное. Я не понимал, не мог осознать, что происходящее вокруг меня не было какой-то неудачной шуткой, съёмкой какого-то фильма, миражом. Решил во всем сам разобраться. Семью девать было некуда, и я повел их за собой. Постепенно и потихоньку, сопоставляя факты, разговаривая с людьми, начинал понимать что происходит, и осозновать важность этих событий.

Во дворе «белого дома» гудела огромная толпа. Вдоль здания стояли столы, где какие-то люди записывали добровольцев. Я встал присматриваться - где очередь поменьше, чтобы тоже записаться в ряды тех, кто оборонял дом от Ельцинских властей.

У меня тогда были в собственности две новенькие «Нивы», купленные не для себя, а для сделок по бартеру, и я мысленно распрощался с ними. Я прекрасно понимал, что для успеха дела надо было ехать на заводы и фабрики, и там обращаться к народу, для свержения новых царьков. Раздумывал - как мне лучше убедить в этом организаторов, и самому активно принять в этом деле участие.

Немного расстраивало то обстоятельство, что трудно было не заметить. Некоторые люди из организаторов, и сами события, носили порой, какой-то опереточный характер.

Те, которые взялись организовывать отряды самообороны, были полны какой-то индюшачей важности. Это выражалось как в их лицах, полных значимости, так и в действиях, и надменности в разговорах с пришедшими людьми. Это впечатление особо усиливал игрушечный казачок. Мелкий, невзрачный мужичок, наряженный в казачью форму, важно расхаживал с игрушечной сабелькой на боку. У меня дома хранится большой столовый нож, как раз размером с его сабельку. Только он поширше, да потяжелее будет.

Я подавил свое раздражение этим погорелым театром, и решил про себя, что не стану обращать внимания на эти мелочи - чего в жизни не бывает. Стал искать возможность обойти вновь созданные, бюрократические барьеры, и добиться делового разговора с тем, кто мог что-то решать.

Заметил какого-то новоявленного чинушу. Подошел – стал излагать суть дела, и задавать вопросы, и предлагать …

В это время к нему подходит парень, лет так двадцати восьми, бесцеремонно перебивая меня, начинает предлагать ему свои услуги, говоря, что он представляет русских фашистов. Тут же уточняет - «мы хорошие фашисты» …

Чинуша, забывает обо мне, и спрашивает парня - сколько вас?

Нас, отвечает парень, человек сто (или – двести - забыл).

Чинуша проявляет к нему живой интерес. Их беседа живо продолжается.

Я ошарашен, и медленно отхожу в сторону … С фашистами мне всегда не по дороге …

Встреча в трамвае с «русскими» фашистами.

Третий мой рассказик будет о том, как я получил истинное удовольствие, приложив свой пролетарский кулак к фашисткой морде.

Дело было году в двух-тысячном, или в 99-м. Было хорошее, теплое лето. Гостил на даче у друзей. Воскресенье - затра на работу, или по делам. Жен с детьми, которые были подружками, и не могли натрёкаться, отправили домой пораньше, а сами задержались, якобы – по делам.

Выпили - добавили - еще добавили - еще малёк - набрались - пора домой …

Петька - «никакой» - слава богу, что идет своими ногами. Мне, почему-то, удается держаться в условной форме. Скорее всего, помогала ответственность за товарища, вышедшего из строя.

Приехали в Москву. До дома нам надо проехать на трамвае, и пешочком потопать прилично.

У ж\д станции конечная трамвайного маршрута - надеюсь Петьку усадить, так как веритально он держится с большим трудом. Как назло - куча народу, и сидячего места для нерасторопного Петьки не нашлось. Рядом с нами расселись два довольных, молодых парня. Они были одеты в черную нацистскую форму со свастикой. Это покоробило, но я смолчал.

Один из них - лет 18-ти, худенький, молчаливый. Другой - лет 25-ти пяти - 28-ми, упитанный, с наглой, нахальной мордой молодого поросенка.

Попросил их очень вежливо уступить дяденьке место, объясняя его плохим самочувствием.

В ответ от того, кто постарше, получил такую отборную брань, что ее пошлости удивился даже я, в прошлом отъявленный матершинник. Причем он наговорил при этом таких мерзостей и гадостей, что повторить их я не решился бы в самом матершинном обществе.

Я внутренне вскипел, но вспомнил наказ отца, и с трудом сдержался. Отец мне говорил - раз ты пьяный, значит ты всегда не прав. Заповеди отца были для меня святы. Скрипнул зубами, и проглотил. Но в башке все кипело.

Петьке все же, нашел местечко, и усадил его.

Через несколько остановок поднимаю с места Петьку, чтобы выйти из трамвая. Парочка ребят – фашистов, грубо обгоняя нас, становятся в проходе к выходу впереди нас. Старший из них оборачивается к нам, и громко, работая на публику, продолжает оскорблять нас отборной, грязной бранью, которую я даже вспоминать не имею желания. Стиснув зубы, молчу.

Молчу, потому что со мной пьяный товарищ, которого я обязан довести до дома, и сдать жене «на руки». Молчу, потому что бываю излишне горяч, и могу натворить бед. Молчу, потому что, помню наказ отца.  

Но и ангельскому терпению приходит конец.

Выходим из трамвая, а этот засранец продолжает изгаляться. ША!   Кончилось терпилка.

Прошу - Петя, подержи авоську. Петя смотрит на меня оловянным взглядом, но авоську берет.

В голове мельтешат мысли - нас с Петькой - два, минус полтора. Ему не только не драться, его еще и защищать надо. Их двое. Как? Мысли закончились.

Этот блюдок стоял рядом со мной - почти вплотную.

Я нанес ему классический прямой удар в челюсть!

Но вложил я в этот удар всю свою пролетарскую и, воспитанную во мне, народную ненависть к этой нечисти …

Не хочу хвастать понапрасну, чтобы вызвать недоверие у сумлевающихся, но удар у меня тяжелый.

И не хочу, но при случае зараз, по нескольку зубов в кучку выбивал. То ли в отца, то ли в деда …?

Гитлерёнок пролетел по воздуху некоторое расстояние, и удачно плюхнулся на жопу, и на спину, оставшись, слава богу, невредимым.

Как ни странно, он встал на ноги. В глазах его был панический страх. Но и было ущемленное самолюбие перед своим товарищем, мальчишкой, он был каким-то начальником, и авторитетом в своей среде, что постоянно пытался подчеркнуть.

Я стал быстро размышлять - как бы это защитить Петьку, если они нас будут окружать.

Но произошло то, чего я совсем не ожидал, и не мог себе представить.

Фашистик визливо, тонким, противным голоском, заверещал своему подчиненному - ну что ты стоишь? Ментов, ментов вызывай, быстро …

От такой неожиданной мной реакции на события, я опешил …

Я готовился к драке, понимая так - раз тебе влепили, то должен ответить. И выстоять мне надо было против двоих, охраняя пьяного товарища. Ни один парень, в моем понимании, не должен был стерпеть удар по морде от обидчика. А тут - на тебе - здравствуй бабушка, с новым годом …

Через мгновения недоуменя, я взорвался хохотом. Я буквально ломался пополам от него.

Взяв Петьку под руку, не переставая хохотать, я повел его домой. Я даже не опасался атаки со спины, понимая что такой трус, даже на это не отважится.

Петька послушно шел со мной, как зомбированный робот, ничего не понимая, и не соображая.

Минут через 15-20-ть, мы дошли до его дома. Во дворе уже бегала, встречая нас, и волнуясь, что мы где-то запропастились, его жена. Увидев нас, она с громкой бранью на Петьку, стала быстро к нам приближаться. На всякий случай я отошел от него на несколько шагов, когда она подошла к нам. И не зря. Широко размахнувшись, она влепила ему такую оплеуху, что была, наверное, не хуже моей, тому ублюдку.

Они пошли к себе домой, а я потопал к себе.

Пройдя метров сто, и осмыслив продолжение театра, я снова стал хохотать на всю улицу. Так я смеялся до самого своего дома. Там на улице меня встречала уже моя жена. Не знаю что она сказала бы, (я не Петька, и оплеух не люблю), но когда она увидела меня, не столько пьяного, сколько загибающегося от смеха, то пришла в полное недоумение - совсем мужик свихнулся …

Вот такие на меня нахлынули неожиданные воспоминания о встречах с отголосками Великой войны.

Старею, наверное …