УВАЖАТЬ ВОДКУ ИЛИ НЕ УВАЖАТЬ…

   Недавно прошел мелкий летний дождь. На небе высветилась радуга.

   На порожках дома Трептилиных сидит Иван Васильевич в цветных трусах до колен.

   Небесная красота его не трогает.

- Уважай всегда отца, - говорит он, - Дурному отец не научит. Отец всю жизнь работал на тебя, воспитывал, хребет гнул, чтоб ты человеком вырос. А ты разве человек? Белка, дворовая собака, уважает меня. Хвостом виляет, когда я с ней разговариваю. А ты. Дитя родное.

   Иван Васильевич пускает слезу и доходит до родной кровинушки, которая, вместо того, чтобы уважить отца, разлеглась на земле.

- Кто строил дом из камня, свинарник, коровник, курятник…

   По словам Ивана Васильевича выходит, что каждый гвоздь забит его рукой и каждый камень из хозяйства побывал на его горбу.

   Возле ног Ивана Васильевича валяются две пустые бутылки водки. Он поднимает одну бутылку, ставит дыбом и со злостью отбрасывает.

- Нет у тебя уважения к отцу. Мать меня уважает. Сказал ей: принеси водку, она мигом помчалась. А ты разлегся.

   Иван Васильевич поднимает коровий налыгач, потом отбрасывает его в сторону и с сожалением смотрит на пустые бутылки. Он надеется, что, может быть, они наполняться от его взгляда.

   Вчера была зарплата на каракубе. Не донес ее Иван Васильевич домой. Завернул в бусугарню, да там и оставил.

   Недалеко от порожков на земле лежит Сережка. Сын Ивана Васильевича. Двенадцать лет. Рубаха задрана до шеи. На спине красные полосы.

   Иван Васильевич, помахивая налыгачем, говорит о том, что он мастер на каракубе и чтобы не сказал ему начальник депо, он все делает, а поэтому его и уважают.

   Он все глубже погружается в уважении к себе и не замечает, как Сережка поднимается и проскальзывает на улицу.

----------------

   В посадке его ждут пацаны.

   Оскудела посадка. Хилой стала. Выгорела от жары и пожаров. Без грибов и развесистых деревьев, среди которых Сережка и его друзья раньше играли в Тарзана, перепрыгивая с ветки на ветку. Сейчас не перепрыгнешь. Вместо веток голые палки торчат. «Облысели» деревья.

   Недалеко от посадки бывший совхозный коровник. Посельчане его уважают. Коров в нем нет. Порезали, но остались кучи навоза, который они грузят в тачки и возят на огороды.

   А огороды уважать нужно, потому что без них быстро окажешься за переездом. А что находится за переездом? Если вы не догадались, то мы скажем.

- Уважили тебя, - спрашивает Колька.

- Да, - отвечает Сережка. – Водку отказался ему принести.

- Меня тоже.

- И меня…

   Сережка слушает пацанов. Всех уважили.  

- Нужно что-то делать, хлопцы, - говорит он. – Иначе засекут они нас. Если сейчас в день зарплаты бьют, то привыкнут и каждый день ни за что, ни про что молотить будут.

- А за что они нас молотят, Сережка?

- Мужик нервный стал от работы.

- А что делать? Биться с отцами. Они нас враз поломают.

- Мириться я не буду, - говорит Сережка. – Хватит. Будем биться. Или они нас, или мы их. Будем вылавливать по одному.

- И что бить?

- Нет, какие бы не были у нас отцы, бить не будем. Я вот что придумал.

----------

   После очередной получки бусугарня заполняется до отказа.

   Столы заставлены бутылками водки, кружками пива.

   На стене нарисован залихватский краснощекий молодец с кружкой пенящегося пива. И если долго смотреть на него, то вам покажется, что он подносит кружку пива не себе, а вам.

   Председательствует Иван Васильевич.

- Ну, мужики, - начинает он, - славно отработали месяц. Потаскали шпалы, рельсы… Нужно отдохнуть. Родину мы уважили.

- Да. Родину – то мы уважили, - раздается голос, - Только Иван Кузьмич спину надорвал. Наверное, инвалидом на всю жизнь останется.

   Случай не первый. Каждый месяц на каракубу налетает беда. Перебьет ноги, руку…, но не пустеет каракуба. Работать в поселке больше негде.

   Новые времена слизали всю работу и унесли в город. А город от поселка за двести верст. Чем доедешь? Автобусный парк развалился. Одни ржавые остовы машин торчат. Раньше поезда по несколько раз в город бегали. А сейчас просвистят два раза в день. Разве что купить лошадь и сделать телегу. Да ведь на лошадь и телегу деньги нужны, а каракуба их мало дает.

- Без обломков дело не проходит, - говорит Иван Васильевич. – Застряла наша Родина трошки, но мы ее подтолкнем. Родину нужно уважать. Она же нас уважает. Как никак, а кое – какую кормежку дает.

- Мы ее уже который год подталкиваем, а она нас с ног сбивает. А насчет уважения ты, Иван, помолчал бы. Если б не коровы, свиньи, куры, наши жены и огороды – давно за переездом уважили бы нас.

   За переездом поселковое кладбище. Не одного рабочего забрало оно из каракубы к себе.

   Мужики начинают спорить о Родине.

- Что она нам оставила? Курганы в степи. Если каракуба рухнет, то пойдем курганы раскапывать.

- Их давно наши отцы и деды раскопали. Все себе забрали.

   Словом, как не крути, как не верти – все мужикам не так. И Родина не та, и отцы, и деды не те.

- Вы не понимаете, что такое Родина, - говорит Иван Васильевич, – это такая штука…

   Иван Васильевич опорожняет стакан и заканчивает.

- За которую не грех и выпить.

----------------------

   Под окнами бусугарни стоит Сережка с пацанами.

- Председательствует мой батька. Ну, выйди только из бусугарни. Твое председательство быстро закончится. Все взяли, - спрашивает он и осматривает пацанов. – Голос записали. Это самое главное.

   У пацанов мешки, а что в мешках пока неизвестно.

- Страшно, Сережка. Не справимся.

- Да они же пьяные. Еле на ногах держаться. Начнем с моего отца, - говорит Сережка. - Я первый предложил, а поэтому первое испытание проведем на моем отце.

- Он самый здоровый среди мужиков.

Нужно с малого начинать.

- Нет, - отвечает Сережка. – Если одолеем самого здорового, то малые сами сдадутся. Кроме отца испытаем еще моего соседа. Если один расскажет, то остальные мужики могут ему и не поверить. Скажут, выдумал. А если они вдвоем будут утверждать, то тут хочешь, не хочешь, а поверят.

-------------

   Часа через три бусугарня пустеет.

   Вытряхнули все из карманов мужики.

   Иван Васильевич выходит последним. Он слетает с порожков. Падет на четвереньки, но потом поднимается.

- Пусть только попробует не уважить меня. Исполосую за неуважение. Я…

   Он не успевает закончить, как его сбивают с ног. Таран, от которого Иван Васильевич залетает в кусты.

   Он открывает рот, чтобы позвать на помощь, но вместо помощи кляп закрывает ему рот. Ивану Васильевичу кажется, что кляп забивают не руками, а кувалдой. На голову набрасывают мешок, заламывают руки, связывают ноги и тащат.

   Что еще кажется Ивану Васильевичу, мы не знаем, но знаем, что он начинает быстро трезветь. Такого с ним еще не было.

   Уши ему не заткнули, а поэтому он и слышит. Правда, от страха он слышит плохо, но кое-что проскальзывает ему в уши. И от этого кое-что он чувствует, как его штаны начинают мокреть.

- Рэзать будэм башку, чтоб он нэ уважал так водку. Давай кинжал.

   От голоса с акцентом, а с акцентов Иван Васильевич знаком, раньше начальником депо был Ушангович, которого сняли, когда умер Сталин, Иван Васильевич теряет сознание.

   Приходит он в себя не скоро. Руки, ноги развязаны. Он судорожно щупает голову.

   «Это башка на месте, - думает он, а потом как бы просветляется. – А где же ей быть, если у меня кляп во рту. Не может же рот отдельно без башки».

   Иван Васильевич рассуждает логично, хотя и не знаком с логикой.

   Он вытаскивает кляп и щупает карман.

   Здесь на него наступает потемнение. В кармане пусто. Иван Васильевич теряет логику. Он что забыл, что все из его кармана перекочевало в карман бусугарни.

- Наверное, по пьяни приснилось, - бормочет он.

   Иван Васильевич облегчено вздыхает: приснилось, но быстро отказывается. Кляп он же вытащил собственными руками, да и штаны мокрые. Разве было такое, чтоб кляп сам заскакивал в рот и чтобы от сна его штаны мокрели.

   Он быстро вскакивает, осматривается по сторонам. Никого.

   Никого то никого, а штаны ведь помокрели не просто так.

   Иван Васильевич не хочет дальше думать и налегает на ноги. Он так мчится, что трещат даже кусты в парке.

   А какой раньше был парк. Как любил отдыхать в нем Иван Васильевич.

   В парке проводили сельскохозяйственные выставки. Съезжались со всех колхозов и совхозов области. Какие помидоры выставляли, возьмешь в руку, а он светом переливается. Какие огурцы, попробуешь пальцем, а он словно вылитый. А арбузы? Дашь щелчок, и арбуз звенит, как колокол. А дыни? Разрешишь дынку и запах на весь поселок. А сбитые на скорую руку ларьки с пивом, сушеной рыбой, раками. Какие пляски были. Баяны, да гармошки. Лихо отплясывал тогда Иван Васильевич. Да еще с кружкой пива в руке, и был он похож на краснощекого молодца. А за парком поле, на котором проводили скачки на лошадях, но Иван Васильевич не думает ни о дынках, ни о плясках, ни о скачках. Он сам сейчас на скачках.

-------------------                                                                                      

   Утром он сидит на порожках.

   Рядом Сережка с навостренными ушами.

- Сходи за водкой, - говорит Иван Васильевич. – Уважь отца.

   Он тянется за коровьим налыгачем.

- Боюсь, батя. Говорят, что у нас в поселке какие-то дядьки появились. С кинжалами. Сегодня я слышал от Дарьи Ивановны (соседка Трептилиных), что вчера ее мужу чуть башку не отрезали какие-то дядьки. Наверное, отрезали бы, да Николай Петрович (муж Дарьи Ивановны) говорит, что кто-то спугнул их. Вроде бы, теперь они будут резать всех пьяниц в поселке. Они не уважают водку.

- Это, - Иван Васильевич вспоминает вчерашнее.

   Выходит, что не приснилось и не померещилось. Он даже начинает заикаться.

- А что еще она говорила?

- Что-то там про мокрые штаны. Мамка сегодня утром твои штаны стирала. Мокрые они были. Вчера, наверное, упал в лужу.

- Да споткнулся трошки. У нас, сынок, сам знаешь, какие дороги. Бусугарню, видишь ли, построили.

   Он со злостью хлещет налыгачем по порожкам.

- А с дорогами плоховато.

   Дороги он оставляет в покое, отбрасывает налыгач, поднимается с порожков, направляется в дом и бросает Сережке.

- Не ходи за водкой. У меня пропало уважение к ней.

   Пока Иван Васильевич раздумывает: уважать ему водку или не уважать, Сережка разговаривает с пацанами в посадке.

- У моего батьки сегодня пропало уважение к водке. Думаю, что оно быстро не восстановится. Кто у нас там следующий на уважение?

- А меня сегодня батько все равно отпорол, - раздается голос.

- Это пока до него не дошел слух, – говорите Сережка. - Главное распустить слух. И не отступать.  

   Из посадки виден поселок. Он такой крохотный, что, кажется, его можно уместить и на ладошке. Только не нашлась еще для такого поселка такая ладошка.