Ахмаджон Адылов: «Каримов был помощником тех, кто вывозил наши деньги в Москву»

***

Ахмаджон Адылов. Четверть века в заключении

Пахлавон Содик

Би-би-си, Лондон, 6 сентября 2012 года

Впервые имя Ахмаджона Адылова я услышал, когда мне было 11 лет.

Это были страшные рассказы-небылицы о жестоком тиране, который живьем закатывал в асфальт неугодных ему людей, построил для врагов зиндан, нашел и утаил золото эмира Тимура, проложил подземную дорогу то ли в Китай, то ли в [сказочную страну] Кухи Каф.

Такого рода сплетням мы, ребятня, вдоволь наигравшись, предавались поздними вечерами, после чего по дороге домой меня трясло от страха.

Позже продемонстрировали документальный фильм, подтверждающий правдивость некоторых из этих рассказов. А по центральному телевидению был показан репортаж из зала суда, где за железной решеткой находился Адылов и говорил обвинителю Генпрокуратуры СССР: «Говори со мной по-узбекски, я по-русски не понимаю».

В те времена покойный нынче отец как-то рассказал мне такой случай. В 1970-е годы, когда он работал в колхозе энтомологом-агрономом, его в качестве начальника проверочной группы из района направили в Пап, в агропромышленное объединение Ахмаджона Адылова. На шийпане (навес для отдыха в поле – А.В.) их встретил сам Адылов, и, зарезав там 10 баранов, он в течение трех дней не пускал на поле членов комиссии. «В кои-то веки приехали, сначала погостите, а затем приметесь за дело», - говорил он.

Таким образом, члены комиссии, не в силах отказать знаменитому на весь Союз Адылову, прогостили на этом шийпане три дня и, так и не побывав на хлопковом поле, вернулись обратно. Когда отец вспоминал эту историю, мне показалось, что Адылов произвел на него хорошее впечатление.

Сейчас, спустя 28 лет, когда я рассказываю об этом 86-летнему Ахмаджону-ота, он, улыбаясь, пожимает мое плечо всё еще крепкими руками и говорит: «Спасибо вашему отцу». «Такое случалось часто. Комиссии приезжали на пир», - поясняет он.

Ахмаджон Адылов

Для справки:

Ахмаджон Адылов родился 1925 году в кишлаке Гурумсарай Папского района Наманганской области. Герой Социалистического труда, дважды кавалер ордена Ленина, заслуженный хлопкороб Узбекистана, Депутат Верховного Совета СССР, член ЦК компартии Узбекистана. В основанный им агропромышленный комплекс Папского района входило 14 совхозов и 17 колхозов. На 373 тысячах гектаров посевных земель и пастбищ трудилось более 40 тысяч человек. В 1983 году высший орган КПСС – Политбюро - приняло решение о распространении по всему Советскому Союзу опыта Ахмаджона Адылова. В России и союзных республиках стали создаваться АПО. Но вскоре, 13 августа 1984 года, Ахмаджон Адылов и все члены его семьи, кроме жены и старой матери, были арестованы. С этого момента для Адылова началась эпоха заключения, продлившаяся почти четверть века…
Из речи его младшего брата, покойного Мухсина Адылова, произнесенной на заседании Верховного Суда СССР 24 апреля 1991 года: «Мой старший брат разрушил доживающий свой век социализм и построил демократический капитализм с великим будущим».

Во время нашей беседы в уютном доме, огороженном высокими стенами и по советским меркам считавшемся великолепным особняком, сам Ахмаджон-ота так вспоминает те времена: «Из-за того, что я был в близких отношениях с Брежневым и Рашидовым меня подвергли зверским мукам».

В его тоне нет ноток сожаления, он просто констатирует факты. «Левого глаза меня лишили в Бутырке. Я тоже кулаком выбил глаз прокурору». Рассказывая это, он демонстрирует кулак как будто и сейчас готов ударить.

Когда спрашивают о его сильных руках, несмотря на то, что ему уже 86 лет, я вновь и вновь ощущаю, как этими своими руками он по-отцовски пожимает мне руки и плечи…

Ночная беседа

У покойного писателя Шукура Холмирзаева есть рассказ «Зеленая «Нива», который я читал в студенческие годы. Считается, что этот рассказ, написанный в годы перестройки, - об Ахмаджоне Адылове.

В нем описывается, как преподаватель института, выехавший в [Ферганскую] долину, встречается с внезапно пересекающей дорогу зеленой «Нивой». О том кто находится в зеленой «Ниве» не говорится, но и так понятно, что в ней хозяин этих бескрайних полей и земель. Ни одна машина не смеет её обгонять, и никто не смеет преследовать её и близко приближаться к ней. Можно лишь наблюдать за ней сзади, затаив дыхание. Зеленая «Нива» еле тащится, а преподаватель не может её обогнать. Его жена и дети в недоумении: «Что с вами? Езжайте быстрее» - просят они. Но преподаватель наслышан о зеленой «Ниве». Боится - если обгонит её, то сгинет. Неожиданно за холмом «Нива» исчезает из виду. На посту преподавателя останавливают милиционеры, проверив документы, говорят: «Хозяин сказал, что вы хорошо воспитанный человек», и вежливо его провожают.

На обратном пути, на том же посту его вновь останавливают. «Как поживает хозяин?» - спрашивает преподаватель, но сотрудник милиции отвечает: «Хозяин ушел».

- Куда?

- Туда, куда надо… Вам понятно? Вчера его исключили из партии. Сегодня сняли с должности.

Но по дороге, внезапно встретившись с зеленой «Нивой», преподаватель невольно замедляет ход. «И до сих пор, когда я встречаю на улицах города или за его окраинами зеленую «Ниву», невольно вздрагиваю. С чего это, не пойму», - завершает рассказ писатель.

…В последние дни августа, проезжая поздним вечером со своим старым знакомым по асфальтовой дороге, проложенной посреди хлопковых и кукурузных полей близ того самого знаменитого кишлака Гурумсарай, я почему-то вспомнил эту историю. Вот, думаю, может быть, эти прекрасные асфальтовые дороги, которые не встречаются среди других полей и возле других районных центров, были построены именно для той «Нивы». Сейчас той «Нивы» уже нет, а её могущественный хозяин, когда-то наводивший на всех страх, ожидает меня в своем доме.
Но в душе у меня было тревожно. Это чувство не было связано с «хозяином-диктатором», имя которого писатель даже не хотел произносить. Меня беспокоило то, что за нами могут следить, и беседа может не состояться.

В темноте мы блуждаем в бескрайних полях. Дорога есть, но адрес не ясен. Мой напарник спрашивает по телефону, где сворачивать. Я слышу голос: «Проехав мимо шийпана, сверните направо». Но мы не можем найти шийпан и, проехав до конца поля, на свой страх и риск сворачиваем на большую улицу. Через несколько минут останавливаемся. «Вон он, ота,- говорит мой старый приятель – сам поджидает нас на улице». Мы останавливаем машину в укромном месте под деревом, я оборачиваюсь налево и смотрю на ворота. Возле них вижу высокого статного мужчину, совсем не похожего на 86-летнего старца, нервно шагающего взад и вперед. Ахмаджон Адылов…

«Как можно освободить меня «досрочно», если я просидел в тюрьме 24 года?»

Ахмаджон-ака встретил меня во дворе. Когда, широко распахнув руки, он сжал меня в объятиях, я почувствовал, как захрустели мои кости. «Вы Пахлавон?» - спрашивает он. Я отвечаю: «Да, но не такой как вы». (Игра слов: «пахлавон» по-узбекски означает «богатырь», «силач» - А.В.).

Ахмаджон-ота, крепко держа меня за руку, приглашает на топчан в центре двора. О чем-то говоря, он приостанавливается, оборачивается ко мне, внимательно всматривается, и продолжает разговор. Его движения настолько энергичны, что каждый раз, когда он останавливается, он словно бы и мою шею поворачивает за собой. За тусклыми стеклами его очков я вижу закрывшийся левый глаз. Точнее, пустую глазницу. Кажется, правый глаз видит плохо, стекла линз толстые. Шагает осторожно, но уверенно. По словам моего напарника, он постоянно занимается спортом, ежедневно приседает по 750 раз, поднимает гири.

«Садитесь здесь» - показывает он, а сам усаживается на стул, придвигая его поближе ко мне. Воздевает руки для короткой молитвы. «О всемогущий Аллах, здесь собрались трое, а ты четвертый, не дай мне сбиться в своих словах. Ты дал и даешь мне всё, о чем я просил, не дай мне зависеть от кого бы то ни было, кроме тебя».

Затем он всем своим широким телом полностью откидывается на спинку стула.

«Я слушаю Би-Би-Си. Нам нужна Би-Би-Си, нам нужна Великобритания. Мы должны сберечь нацию. Если народ решит выйти на улицы, его не остановить. Видите, что творится в Египте», - говорит он, затем спрашивает меня: «Сколько у вас времени?».

Я не был уверен, что наша встреча с Ахмаджоном-ота состоится и потому в поездку в Ташкент взял детей, которых оставил поужинать в начале перевала. Когда стемнело, я стал переживать за них, поэтому ответил, что у меня всего лишь полчаса.

Адылов начал говорить о бесчестности и никчёмности нынешних чиновников. «В долине не осталось хороших кадров, все они стремятся к чинам, как мухи к сладкому. Никто не думает о народе. Если так будет продолжаться, чаша терпения народа переполнится. Но если народ выйдет на улицы, тогда будет очень плохо. Этого нельзя допускать».

Затем, показывая на высокие стены двора, заметил: «Запираю ворота на ключ, всё равно перелезают через стену. Муж поколотит жену - она ко мне идет. Что мне делать? На улицу я не выхожу, если выйду, то могу кого-нибудь побить или обматерить».

Он рассказал, как его в первый раз посадили, как ему выбили один глаз, но он не остался в долгу и «отколошматил» прокурора и следователя. «Заведено 270 томов, 47 тысяч страниц уголовного дела. Но нигде не смогли доказать мою вину. Девять раз я травился, но остался жив», - говорит он.

Когда он вспоминает, что 24 года своей жизни провел в тюрьме, ни в его голосе, ни на лице нет грусти, наоборот, об этом он повествует громко, в приподнятом духе. Когда говорит, жестикулирует, поднимая руки кверху. В его голосе чувствуется жажда мести.

Обычно люди в его возрасте, да и более молодые, живут воспоминаниями о пережитом. А о таком героическом человеке и говорить-то нечего. Но он не читает лекции и назидания. С собеседником общается на равных. Свой взор устремляет в темное небо, вроде бы говорит о прошлом, но слова как будто стрелой устремляются в будущее…

«Стране нужны хорошие кадры. Как говаривал дедушка Ленин, кадры - наш золотой фонд», - произносит Ахмаджон-ота и задает вопрос: «Сколько вам лет?». Я отвечаю: «Тридцать девять». «Самое время!» - замечает он.

Хотя временами заметна его старческая усталость, но речь всё же четкая, не прерывистая. Память тоже хорошая: рассказывая о людях, описывает их кратко, в двух словах.

«Каримов был помощником тех, кто вывозил наши деньги в Москву», - говорит он.

«Перед вами были поставлены какие-либо условия для освобождения из тюрьмы?» - спрашиваю я.

«Мне дали листок, на котором было написано: «Благодарю Президента за досрочное освобождение». Сказали подписать. Я отшвырнул эту бумагу: «Как так «освобожден досрочно», если я просидел в тюрьме 24 года»?..

Потом вновь начинает говорить о положении народа. «Они не могут справиться, - отмечает он. - Нужны новые, хорошие кадры».

У меня много вопросов. Но я не хочу его перебивать.

«Мы с Брежневым в Кремле, выпивая, решали дела. Однажды на станцию Хаваст прибыло 360 тысяч труб для «Ахмаджона Адылова». У меня есть все акты. Но после нашего ареста они всё разрушили…».

Наша беседа не окончена, но Ахмаджон-ота соблюдает регламент беседы, так же как её тему и пафос. «Ну-ка вынеси чапан», - обращается он к моему приятелю. Золотошвейный чапан, бархатная тюбетейка и нож. Я чувствую себя немного неловко. Когда мы ехали сюда я предложил моему приятелю купить подарки, но он отказался: «Ахмаджон-ота подарки не берет, обидится». Я еле уговорил его купить четыре лепешки.
Ахмаджон-ота поясняет: «Этот чапан я заказал специально из Самарканда для дорогих гостей, не стесняйтесь». Затем достает из кожаного футляра нож с обработанной как у кинжала рукояткой. На ноже надпись: «На память от Ахмаджона Адылова».

Провожая меня, он спрашивает, когда я еще раз приеду. Я отвечаю, что недостаточно с ним побеседовал и обещаю навестить его после праздника. «В таком случае, до отъезда найдите два свободных часа, поговорим еще». Я благодарю его за гостеприимство и обещаю еще раз приехать.

Затем спрашиваю можно ли с ним сфотографироваться, он соглашается. В темноте я снимаю его на свой мобильный телефон.

Проводив нас до ворот, он произносит: «Мне уже 86 лет, сколько еще осталось известно только Аллаху». Я отвечаю: «Дай Бог, еще на ваш 90-летний юбилей приедем. «Вы так говорите, но я-то спешу», - отвечает он. Затем замечает, что занимается благоустройством кладбищ, и провожает нас со словами: «Ладно, об этом поговорим, когда приедете в следующий раз»…


Ахмаджон Адылов в 2012 году

«Национальный герой»

На следующий день после праздника Независимости мы с моим знакомым снова отправились в Гурумсарай. Ахмаджон-ота нас вновь встретил у ворот. Так же как и в прошлый раз, он искренне прижал [меня] к груди. Когда я встречался с ним впервые, представлял его состарившимся, уставшим от репрессий и не жалующим журналистов человеком. Мечтал пожать ему руку и вместе с ним сфотографироваться. Но когда я приехал во второй раз, увидев полного сил и здоровья человека, без преувеличения держащего руку на пульсе жизни Узбекистана, я был тронут и воспрял духом. Появилась надежда записать его слова для потомков.

Но в это раз мы были не одни. Из Ташкента приехал его старший сын Анвар-ака и еще один гость, которого Ахмаджон-ота представил как сына одного из чиновников постсоветского периода. Как говорил Ахмаджон-ота, его сын Анвар Адылов работал в КГБ СССР и был уволен после его ареста.

Я чувствовал, что и Анвар-ака, и тот гость не рады были нашему визиту. Несмотря на это, еще в начале нашей беседы я сказал Ахмаджон-ота о своей цели.

«Это нужно, - начал Ахмаджон-ота, - но они, - указывая на Анвара-ака и его гостя, продолжил он, - говорят, что не надо рассказывать. Но я не могу молчать, гнев так и распирает меня. Они говорят, чтоб я похвалил Ислама Каримова. Но если я похвалю Каримова, то не буду Ахмаджоном Адыловым! Нужно сделать так чтобы и репутация не пострадала, и детям не было трудно. Размышляя об этом, я молчу. Но стоит ли это того? Вот вы скажите» - обращается он ко мне. Я чувствую себя немного неловко перед его детьми.

Возможно, я поставил Ахмаджона-ака в неловкое положение перед ними. Но, будучи в свое время в центре внимания советской прессы, Ахмаджон Адылов правильно понимал обязанности журналиста. В начале нашей беседы он сказал: «Журналисты и писатели - очень важные люди». Но мы отложили интервью на будущее и продолжили беседу.

«Хорошо, что у меня есть эта собака», - говорит он, показывая на Буша, виляющего хвостом у ног хозяина. «Моя старушка, Буш и я - вот и всё. Иногда я не знаю на ком зло сорвать, тогда достается моей старушке. Но и она меня любит, дуется на меня день-два, потом легонько пнет меня, спящего, ногой, и мы помирились».

По его словам Шараф Рашидов журил его за отсутствие дипломатических качеств.

«Шараф Рашидов постоянно меня ругал за то, что я не был дипломатом, а я отвечал: «Дипломат – это же лжец». Я и сейчас не дипломат».

Во время беседы Ахмаджон-ота сказал, что сейчас он занимается благоустройством кладбища, и себе могилу тоже приготовил. «Из своей пенсии и с помощью детей израсходовали на наше кладбище 8 миллионов сумов (3 тысячи долларов – А.В.). И другие кладбища благоустроим. Деньги найдем. У нас много денег, но мы можем провернуть наши дела и без денег».

Мой приятель пояснил, что у людей есть деньги Ахмаджона-ота, которые он им когда-то дал. Недавно он нашел одного из них и сказал: «По расчетам того времени твой долг составляет 40 тысяч долларов, половину можешь не возвращать, а половину отдашь на кладбище, мечети деньги не нужны».

О благоустройстве кладбища Ахмаджон-ота говорит не как старик, ожидающий своей кончины, а как руководитель в расцвете сил, решивший, засучив рукава осуществить новый важный проект. Не каждый может противостоять рвению, отваге этого 86-летнего человека.

Попрощавшись в полночь с Ахмаджоном Адыловым и направляясь в Ташкент, пытаюсь представить себе его каким он был в 40 лет. Опять вспоминается рассказ Шукура Холмирзаева «Зеленая «Нива». Хотя в рассказе, не упоминая имени Адылова, писатель клеймит его «диктатором», в 1991 году съезд писателей под руководством Адыла Якубова и Мухаммада Солиха единогласно объявил Ахмаджона Адылова «Национальным Героем». Но сегодня, вновь читая тот рассказ о местном диктаторе, я убеждаюсь в том, что не всё сказанное в нем устарело.

«И Ташкент потерял покой…
А у нас спокойно как в Багдаде.
Конечно, и у нас бывают выступления против «хозяев-диктаторов»: и то выступают только те, кому уже терпеть невмоготу…
Даже лягушка квакнет, если на нее наступить»…

http://www.bbc.co.uk/uzbek/uzbekistan/2012/09/120906_cy_ahmadjon_odilov_fooc.shtml

***

Со своей стороны отмечу, что безусловная журналистская удача Пахлавона Содика и его терпение оказались куда больше, чем мои.

В 2008-м, когда Адылова только освободили, я тоже попытался с ним встретиться, но это предприятие окончилось безуспешно. Марат Захидов тогда собирался в Ферганскую долину, чтобы увидеться с ним и с Мутабар Таджибаевой, тоже только что освобожденной, и мы решили съездить вместе.

Встретившись и пообщавшись с Мутабар, которая лежала в больнице после почти трехлетней отсидки, мы вышли на улицу и сразу заметили, что за нами наблюдают. Вскоре Марат Захидов в зеркало заднего вида углядел слежку: на почтительном расстоянии за нами следовала машина, не приближаясь близко, но и не упуская нас из виду. Когда мы добрались до Наманганской области и повернули в Гурумсарай, родной поселок Адылова, машина исчезла, видимо, уяснив цель нашего пути.

В Гурумсарае мы спросили у двух встречных алкашей, где дом Адылова и они замахали руками – там-то и там-то. Дом оказался на удивление обыкновенным – не дворец, не особняк, самый обычный дом с просторным двором. Ворота были открыты настежь. Кто-то пояснил, что это для того, чтобы любой мог войти.

Нас встретила пожилая жена Ахмаджона Адылова. Мы объяснили, зачем приехали. «Сейчас позову», - сказала она и направилась в дом. Мы долго ждали, пока к нам не вышел её взрослый сын. Сжимая в руке мобильник, видимо, только-только завершив разговор, он сразу же сообщил, что отца дома нет: «Он вчера чем-то отравился и его в Ташкент повезли». Делать было нечего, пришлось возвращаться. Так мое интервью с ним и не состоялось, на что я, впрочем, особенно и не рассчитывал.