Как нам дается благодать

«Антон тут рядом»

На просмотре этого фильма я пережил ощущение, давно и счастливо знакомое, которого меж тем я не испытывал уже много лет. Это чудо превращения заполнивших зрительный зал людей в единое целое — живой организм. Когда уже трудно, да и нет надобности понимать: у тебя перехватило горло — или у твоего соседа справа.

И это совершенно естественная реакция, когда таким же живым организмом является увиденное нами.

Собственно, именно в этом едва ли не сенсационность для сегодняшнего дня картины Любови Аркус «Антон тут рядом». Она — живая.

Мы-то пребываем нынче по большей части в мире симулякров-конструкций — жестяных, алюминиевых, деревянных. Иногда ладно скроенных, подчас даже изощренно — а по большей части сколоченных кое-как, нестерпимо скрипящих, грохочущих, визжащих.

Привлеченные шумом, бросаем взгляд — когда и не без любопытства, на какое-то время даже задерживаемся, чтобы снова перевести его на какой-нибудь другой объект, сколоченный из столь же неорганических материалов.

Сегодня объективная реальность больше не дается нам в ощущениях, потому что мы отворачиваемся от нее. С отвращением и страхом. Мир симулякров — замена ей. Или подмена ее.

И это единственное, что нас сейчас… — хотел написать «объединяет»… — нет, конечно, не объединяет, а напротив, разъединяет, заставляет каждого искать щелку, в которой можно спрятаться, зажмуриться изо всех сил, спрятать голову, чтобы не видеть: страшно.

Самый изощренный на сегодня способ-прием (ну хотя бы применительно к кино) изобретен артхаусом и «кинотеатром-doc». Они-то смотрят на эту реальность. Но — перевернув бинокль. Все отдалено от глаз настолько, что происходит вроде бы как в другом пространстве, нас не задевает, нас не касается. Эдакое экзотическое зрелище из жизни неких растительных монстров — «жизнелюбивых, отталкивающих и воинственных, как сорняки» (так, кажется, у Довлатова?).

Жест, аналогичный знаменитому унитазу Дюшана: поставил на попа — и готово: раз использовать по основному назначению невозможно, значит, будем считать за полноценный эстетический объект.

Только вот никуда от нас эта реальность не девается, как бы мы ни жмурились и ни отворачивались. Оптический прибор (бинокль, кинокамеру ли) все-таки разумнее использовать для того, для чего он и был изобретен: чтобы приблизить к себе реальность, рассмотреть ускользающие при невооруженном взгляде подробности. И через них — смысл происходящего.

Сама по себе реальность не ужасна и не прекрасна. Она просто — реальна. Страшно — для нас — ощущение своего бессилия, беспомощности перед ней. Ужас порожден неучастием. Неспособностью войти с ней в прямой контакт. Он-то эту реальность превращает в грозный, пугающий хаос.

Поэтому преодолеть этот страх, спастись от него можно, лишь решившись соприкоснуться с реальностью непосредственно. Вчувствоваться в нее.

Для меня фильм Любы Аркус — это история о том, как один человек, спасая другого от страха перед миром, спасает тем самым — и от того же — себя самого. И потому — всех нас, сидящих в зале.

«И нам сочувствие дается…»

Именно акт переживания делает фрагменты реальности органической художественной структурой. Произведением искусства. Высокого искусства.

Кино является искусством в том случае, если имеет дело с наличной физической, а не виртуальной реальностью.

Подозреваю, что киноискусством в подлинном смысле сегодня является документальное кино. Этот фильм для меня находится в одном ряду с работами Александра Расторгуева, Павла Костомарова. Творцы этого кинематографа, как я уже когда-то писал, вглядываются в реальность, чтобы обнаружить и продемонстрировать общий корень, общее происхождение слов «Творец» и «тварь». Для них это труд — труд подчас мучительный, выматывающий, и для того чтобы прийти к результату, они заставляют и зрителя пройти тем же мучительным трудным путем. Но может быть, потому, что мужественный фильм «Антон тут рядом» сделан всетаки женщиной, он более милосерден к зрителю при всей своей бескомпромиссности. Потому материал фильма может ужаснуть, а фильм как художественное целое захватывает своей исступленной, пронзительной нежностью.

Сила этой картины не в аттракционной сенсационности материала — но в подсмотренных деталях, которые оказываются в своей наглядности непреложной силы образами. И сила их, конечно же, в том, что принадлежат они самой реальности. Она на самом деле их автор. Она, эта реальность, открывает наличие внутреннего смысла создателям фильма. Тем, кто осмеливается взглянуть на нее.

То, что в игровом фильме выглядело бы непристойно плакатным ходом, здесь потрясает естественностью, закономерностью, ибо наглядно авторство самой реальности. Ладно чиновница по делам инвалидов, восседающая под портретом национального лидера, — не злая, не вредная, а просто находящаяся в другом нравственном (или вненравственном?) измерении.

Но день рождения смертельно больной матери Антона в окружении подруг, всех до единой — матерей-одиночек: какой великий драматург в состоянии выстроить этот диалог и завершить всю сцену куплетом про «труну» (гроб) из залихватски веселой украинской песни…

Но кадр, где слабоумный сын адвоката, человека с библейскими глазами, вдруг в метро заботливо кладет руку на плечо отца, — жест, достойный самых прекрасных кадров Феллини!

Но отпоровшийся погон с форменной рубашки отца Антона — на этом погоне, в сущности, выстраивается вся сцена свидания с сыном, и этому невозможно найти адекватный словесный эквивалент — Господи, какое кино!

Какая жизнь…

Камере здесь возвращена ее прямая функция — точка зрения Вечности. Присутствие камеры образует сюжет. Человек, что называется, забытый Богом, обнаруживает, что он кому-то интересен, кому-то нужен. Постоянное существование в поле зрения камеры преображает его. Роль камеры в кино на самом деле сакральна. Мастерство одного из самых общепризнанно ведущих операторов современного отечественного кино Алишера Хамидходжаева здесь проявляется, прежде всего, в том, что само по себе совершенно незаметно. Оператор полностью растворяется в объекте. А если точнее — створяется с ним. С его болью — первоэлементарной реакцией живого организма на окружающий мир.

«Антон тут рядом» — в этом названии заключен весь диапазон смыслов фильма, движение сюжета, если угодно. От напоминания, отсылающего нас к чеховскому «человеку с молоточком» — до формулы самого героя, который, прорвавшись сквозь оболочку, отделяющую его от мира, успокаивает автора: не бойся, все в порядке, я с тобой…

И вот что приходит в голову. Если одна из главных задач подлинного искусства — освобождение человека — художника, героя, зрителя — от страха перед реальностью, то по функции своей оно непременно сродни медному щиту Персея, с помощью которого герой одолел горгону Медузу. Взглянуть в упор невозможно — окаменеешь.

Но можно увидеть чудовище в отраженном виде — и остаться в живых.

Выстоять. Спасти себя. Спасти других.