Сергей Есенин и другие ненавистники России

Есенин и другие ненавистники России

12 ноября 1922 года в письме своему другу Анатолию Мариенгофу из Америки Сергей Есенин с некоторым удивлением отмечает, что тамошние еврейские эмигранты лучше «истинно русских» знакомы с его поэзией и продолжает: «По-видимому, евреи самые лучшие ценители искусства...» (Звучит либо не слишком серьезно, либо слишком наивно: если знают и любят его стихи, так сразу «лучшие ценители искусства»!). Это высказывание могло бы послужить отправной точкой для большого разговора о взаимоотношениях евреев (а также евреек) – и Есенина. Но мне хотелось бы рассмотреть лишь один аспект этой проблемы, которая остается волнующей, животрепещущей для некоторых наших соотечественников.

Во время поездки с Айседорой Дункан в США (вторая половина 1922 г.) Есенин, По некоторым сведениям, читал эмигрантам из России не только свою лирику, но и начало драматической поэмы «Страна негодяев». Это произведение при жизни автора не издавалось (очевидно, из-за политической остроты), в течение десятилетий оставалось не известным широкому читателю, не включалось в сборники поэм и собрания сочинений и лишь упоминалась в предисловиях и биографических статьях. Поэтому, наверное, нелишним будет вкратце напомнить его фабулу.

 Гражданская война. Уральским коммунистам очень досаждает некто Номах. Этот благородный разбойник возглавил шайку, которая грабит поезда. Бандитам удается угнать вагон с золотом. В этом есть доля вины красноармейца-добровольца Замаршкина, давнего приятеля Номаха.

Комиссары Чекистов и Рассветов преследуют Номаха, находят его убежище, устраивают засаду, но новоявленный Робин Гуд ускользает…

Образ Чекистова вызывает особый интерес «национально ориентированных» читателей. С легкой руки журнала «Наш современник» в изданиях соответствующего направления утвердилось мнение, что прототипом этого еврея-комиссара послужил Троцкий (Лейба Бронштейн). Часто между художественным образом и реальным политическим деятелем попросту ставится знак равенства: «Чекистов-Бронштейн-Троцкий — вечный эмигрант, местечковый революционер, настроенный взнуздывать Россию и подавлять железной рукой стихийное русское начало». Эта глубокая мысль получила дальнейшее развитие: Есенин в драматической поэму ясно выразил свою ненависть к большевикам-инородцам, Троцкий и его соплеменники не могли этого простить и… в своем обычном злодейском стиле отомстили русскому поэту.

Но давайте обратимся к тексту «Страны негодяев».  

…Зима 1919 года. Будка охранника железной дороге. Комиссар Чекистов, отвечающий за безопасность движения, беседует с пришедшим на смену Замарашкиным.

Приведем выразительный диалог:

Ч е к и с т о в

А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор... 

З а м а р а ш к и н

Слушай, Чекистов!..
С каких это пор
Ты стал иностранец?
Я знаю, что ты
Настоящий жид.
Фамилия твоя Лейбман,
И черт с тобой, что ты жил
За границей...
Все равно в Могилеве твой дом. 

Ч е к и с т о в

Ха-ха!
Ты обозвал меня жидом?
Нет, Замарашкин!
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей. 

Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысчи лет,
Потому что...
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии...
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.

Эта сценка цитируется в подтверждение дьявольской сути отдельно взятого жида-комиссара, а также для наглядной иллюстрации антирусской и античеловеческой сущности всего сионизма.

Есть, однако, важное свидетельство того, что самому Есенину взгляды Чекистова не казались такими уж чудовищными и отвратительными. Более того, Чекистов – это «немножко», «отчасти» - сам автор:

«…Я разлюбил нищую Россию… Милостивые государи! лучше фокстрот с здоровым и чистым телом, чем вечная, раздирающая душу на российских полях песня грязных, больных и искалеченных людей про «Лазаря». Убирайтесь к чертовой матери с Вашим Богом и с Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтоб мужик не ходил «до ветру» в чужой огород».

Строительство сортиров вместо Божьих храмов – это впрямую повторяет мечту Чекистова. Что, впрочем, совсем не удивительно: приведенная выше цитата принадлежит не иному кому, как Сергею Есенину («Железный Миргород»).

Поэт, убежденный патриот-державник, несомненно, разделял досаду еврейского комиссара на инертность русского мужика, живущего заботами своей семьи, своей общины и отказывающегося понимать общегосударственные интересы и нести ради них жертвы. Самому автору еврей=комиссар, без сомнения, не кажется отвратительным чудовищем.

Вернемся к диалогу Чекистова с Замарашкиным. Русофоб-инородец выплескивает свое сатанинское нутро? Нам представляется, однако, более логичной и психологически обоснованной не такая мистически-метафорическая, в духе Проханова, а более приземленно-бытовая.

Нездоровый, усталый, раздраженный человек выплескивает свои чувства на всё окружающее, на весь мир, проклинает стужу, ветер, червивую селедку, вонючих черемисов, грязную мордву (вот так интернационалист!). Русский попался под руку – комиссар и русских не пощадит.

Приведем окончание этой сцены:

Ч е к и с т о в

Что скажешь, Замарашкин?
Ну?
Или тебе обидно,
Что ругают твою страну?
(...) 

З а м а р а ш к и н

Черт-те что ты городишь, Чекистов! 

Ч е к и с т о в

Мне нравится околёсина.
Видишь ли... я в жизни
Был бедней церковного мыша
И глодал вместо хлеба камни.
Но у меня была душа,
Которая хотела быть Гамлетом.

Примечательно, что простой русский человек считает еврея-комиссара своим, а не иностранцем, не вступает с ним в спор, не опровергает гневно русофобские выпады, не обижается на оскорбления Чекистова-Лейбмана, а снисходительно-добродушно отмахивается от них, не принимая всерьез («Черт-те что ты городишь»). И сам Чекистов не обижается за «жида», он, по сути, извиняется, оправдывается: он не излагал свою политическую программу, а скорее поддразнивал Замарашкина. Как иначе понимать слова насчет «околёсины»?

Что же это за ужасно кровавый, страшно жестокий палач-русофоб, которого ничуть не боится какой-то красноармеец?

При желании и тенденциозной цитировании в русофобии - с не меньшим основанием, чем Лейбмана-Чекистова, - можно обвинить и других персонажей «Страны негодяев» - чистокровных русичей. Так, героический бунтарь Номах называет себя гражданином Вселенной, то есть, страшно вымолвить, космополитом!!! Он, оказывается, мечтал о том, чтобы

«…все во единое море сольются —
Все сонмы народов,
И рас, и племен».

(Напомним, о том же, если верить Маяковскому, мечтал и русофобствующий латыш-большевик Теодор Нетте).

Ну, любит Номах нашу русскую вьюгу, но достаточно ли этого, чтобы говорить о том, что в нем воплощена стихия русской вольницы?

Логика беспощадной борьбы с государством (пусть большевистским) неизбежно приводит Номаха к мыслям вполне изменническим: переправить награбленное золото в Польшу, собрать отряд единомышленников, вторгнуться в Страну Советов и попробовать свергнуть правительство, двинуть на него танки.

Эти замыслы вызывают восторг сподвижников, повстанцев-бандитов:

- Замечательный план! 

- Мы всегда готовы. 

- Я как-то отвык без войны. 

- Мы все по ней скучаем.

 
Допустим, у Номаха достаточно золота, чтобы купить танки, но кто их ему продаст? «Заграница нам поможет»?!

Правда, Номах прячется от сыщиков за портретом Петра Великого, но можно ли видеть в этом, как это делают некоторые критики, подтверждение русскости и державности? 

Другой русич-комиссар с говорящей фамилией Рассветов тоже произносит гнусные русоненавистнические речи:

«В стране еще дикие нравы.
Здесь каждый Аким и Фанас.
Бредит имперской славой.
Еще не изжит вопрос,
Кто ляжет в борьбе из нас.
Честолюбивый росс
Отчизны своей не продаст.
Интернациональный дух
Прет на его рожон…»

Сам Есенин , согласно расхожим представлениям, поэт Русской Деревни, певец тонконогих жеребят, оказывается человеком с двойным дном. Он в духе худших либерастов восхищается пресловутыми прелестями хваленой Америки и, что особенно омерзительно, противопоставляет американскую «цивилизацию» уникальной Русской духовности, неотделимым от святости, нестяжательства и неизбывной духовности:

«Вспомнил (…) про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь», как за грязь и вшивость». 

Это из того же «Железного Миргорода».

И еще:

«…если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост (…), все ж никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь за оленем. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой. Индеец никогда бы не сделал на своем материке того, что сделал «белый дьявол»...

…Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идет концерт в Сан-Франциско, но любители могут его слушать и в Нью-Йорке, сидя в своей квартире.

Когда все это видишь или слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость».

Вот такой он «патриот», этот Сергей Есенин!

Как не согласиться с эпизодическим персонажем драматической поэмы, бывшим дворянином Щербатовым:

Разве нынче народ пошел?
Разве племя?
Подлец на подлеце
И на трусе трус.
Отцвело навсегда
То, что было в стране благородно.

Увы, этот суровый моралистический пафос скомпрометирован: сам Щербатов не без греха: он из-под полы продает спирт и кокаин, да и сам балуется опиумом...