ТЕАТР НА ПОХОРОНАХ

Нигде я так не отличаюсь, как на чужих похоронах.

Везде я стиснут, подавлен, слова не идут - на всяких там обсуждениях, празднествах, смешных днях рождения, - если и выступлю, то только по обязанности, под нажимом, но всегда без охоты, с натугой...

А на похоронах - я совсем другой. Тут я в форме. Тут я вдвое живее, раскованнее, всегда какой-то трепет душевный начинается, какая-то хорошая взвинченность, мысли всякие глубокие налетают, хочется ярко говорить, рассуждать, взывать...

Здесь я к месту. Здесь мне не скжут: почему такой мрачный, скучный? почему не едите, не танцуете? Здесь я вписываюсь... И не нужно прикидываться.

И все здесь другие - примолкнувшие, присмиревшие, страдающие, сочувствующие; все - более милые, более естественные, более душевные...

Конечно, это не тот день, чтобы красоваться - но я все же рвусь высказаться.

Сегодня, конечно, царствует он - но я хочу тоже первенствовать. Когда еще у меня будет такой случай и такие слушатели?!

Мне хочется сказать что-то особенное, что-то очень важное, чего не скажешь в обыденности, при жизни, и только здесь, у гроб, это легко получается...

И я - приступаю.

Я говорю не о смерти, я говорю о смертоубийстве нашего собрата и товарища; я говорю о жутком мраке нашей действительности - о корыстной власти, о резком падении нравов, темпов, о продажности прессы... - и, конечно, о нем - честнейшем, умнейшем, светлейшем...

Конечно, я привираю. Я многое преувеличиваю, многое опускаю... Я не говорю ни о его трусости, ни о его слабостях, ни о его глупостях - я говорю только о позитивном.

Как и полагается. И тут моей фантазии и мастерству нет пределов. Из сущей ерунды я делаю смелые социальные обобщения, из-за какой-то фразы, разговорца я возвожу его в гении, рыцари, герои... И сам, как упрямый фанат, начинаю этом верить.

Да, именно таким представляется он мне теперь: не обычным, земным существом, а неким неразгаданным нами сфинксом.

Сейчас он действительно лучше нас - потому что ему уже ничего не надо, его уже ничем не возьмешь...

Сейчас он и умнее, и сильнее, и достойней - потому что уже познал это, а мы еще не ведаем.

Я говорю по-пастырски страстно, полнозвучно, почти речитативом - как профессионал.

Я знаю, что это театр, но это - искренний, настоящий театр, котрый идет обок смерти.

Я знаю, что это ложь, но это ложь, без которой нельзя, которая - во искупление.

Я хочу воздать ему за раннюю смерть, за все обиды, мучения - и сейчас мне для него ничего не жалко.

Какое-то странное наслаждение находит на меня - моими словами, собой, жизнью...

Я вижу благодарные взоры скорбящих; вижу, как завороженно вытянулись в мою сторону головы: кто этот молодой человек? как прекрасно он говорит! И - о ужас! - слышу рванувшие невесть откуда аплодисменты.

Я с торжествующим видом оглядываю собравшихся, печально смотрю на усопшего (как жаль, что не слышал он!) и - тихо удаляюсь.

Это был мой день. Его и - мой.