Укрощение строптивого.

Почти все преподаватели-мужчины в нашем авиаучилище были его выпускниками различных лет, вплоть до первого выпуска. Командование училища проводило разумную политику, привлекая к преподавательской деятельности лучших своих выпускников, которые отработали пять-десять лет в авиации и получили высшее образование. Подобная практика привела к тому, что учебный процесс был поставлен на такой высокий уровень, что даже "хачики" различных мастей за три года учёбы превращались в хороших специалистов. Между преподавателями и курсантами существовало настоящее братство. Но время от времени попадались и "засланные казачки".

Одним из таких "казачков" оказался, на нашу голову, новый преподаватель Баранов, выпускник киевского авиационного института. Всего лишь на два года старше нас, но с таким гонором, что мало не покажется. Ни в его внешности, или, тем более, человеческих качествах, не было и капли привекательного. Один из курсантов мастерски нарисовал на него карикатуру, где Баранов был изображён в виде "двойки": сходство было потрясающим. Представьте себе довольно высокую, худую, изогнутую фигуру с хрупкими прозрачными костями, обтянутыми бледной, без единого волоска, кожей. На тоненькой шее была прикреплена маленькая головка, украшенная волосами соломенного цвета, с неподвижным лицом-маской и бериевскими очками. Подвижным на его лице был только жабообразный рот с тоненькими, в ниточку, губами. Вот этими губами он владел мастерски, выкручивая их при разговоре так, что мы просто поражались. Форменная одежда, по меткому выражению одного курсанта, весела на Баранове, как презерватив, побывавший в многократном использовании и после этого пролежавший ещё несколько лет в пыли на свалке, прежде чем попасть ему на плечи. Некоторые из его телодвижений напоминали движения механического робота, а при ходьбе то одно, то другое плечо он умудрялся выдвигать вперёд, и как бы стремился при этом стать на носки. По поводу барановской походки мы зло шутили, что в задний проход ему вставили огромный известный предмет на три буквы.

Да, Бог с его внешностью! Если бы только дело было во внешности. С первого же занятия он начал нас просто третировать. Делал это зло, надменно, безжалостно, прекрасно понимая, что мы, связанные по рукам и ногам, военной дисциплиной, ничего не сможем ему противопоставить. Ну и самое обидное, ставил нам двойки, как говорится, налево и направо. А что такое двойка для курсанта? Это крест на увольнительную в выходные дни, а так же запрет на посещение танцев. Каждый из нас, здоровых двадцатилетних парней, имел или девушку, или женщину, а были и просто женатые. Кипевший наш "разум возмущённый", смешавшись с кипением гормонов, превратился в опасную гремучую смесь, готовую взорваться в любой момент. Как видите, мы не просто не любили этого преподавателя. Мы его - не-на-ви-де-ли!

И вот наступил день, когда загнанные в угол, беспределом, мы решили ему отомстить.

Месть наша была безжалостной. И как это сделать, он сам подсказал нам своим поведением (к тому же нечто подобное в истории нашего училища, по преданиям, уже происходило). Баранов представлял себя любимого перед нами в качестве всезнайки. Не было ни одного вопроса, на который бы он ответил словом "нет", не останавливаясь даже перед откровенной ложью, понимая прекрасно, что никто не решится уличить его в глаза. Предлагался ещё один вариант: устроить тёмную, но это было слишком уж лёгким наказанием для него, на наш взгляд. Нужно было наказать, и опозорить его не только перед перед курсантами, но и перед преподавателями, что было самым главным.

На одном из занятий, сознательно довели Баранова до его любимое состояния - истерического хвастовства. После этого подкинули ему провокационный вопрос: не мог бы он нам, "на пальцах" (одно из его любимых выражений) объяснить смысл проблемы "эфака гироскопа" , которую ещё с довоенных лет рассматривала такая наука как "агебетрика"? Он начал нам доказывать, что такой науки никогда не существовало, но что касательно "эфака гироскопа", то по его глубокому убеждению это... и понёс такую чушь, что мы кусали губы, чтобы не засмеяться всей учебной группой одновременно. В конце пары мы посоветовали Баранову проконсультироваться у более опытных преподавателей по поводу "агебетрики", которые, в отличие от него, прекрасно знают об этом предмете.

Взбешенный Баранов начал наводить справки у других преподавателей, которые быстро сообразив в чём дело, с удовольствием подыграли нам, удивляясь на его расспросы: "Как! Вы не знакомы с "агебетрикой" Ну Вы даёте!" В конце концов слухи дошли до старшего преподавателя, который подведя Баранова к доске, и написав мелом А Г Б - 3К пояснил, "агебетрика" это авиационный горизонт бомбардировщика, добавив при этом: - "С юмором у Вас, молодой человек, очень плохо!" А затем ещё больше огорошил его: - "А что касается "эфака", то это слово "кафе", прочитанное наоборот. Таким способом наши курсанты разыгрывают молодых преподавателей, которые не могут найти с ними общий язык!" Это уже был полный нокаут для молодого эгоиста.

До конца семестра все свои занятия Баранов проводил, стараясь не смотреть нам в глаза. А мы, наоборот, сверлили его своими взглядами. Двойки ставить перестал, но и итоговых пятёрок ни у кого из нас не было: не смогла его душа устоять перед маленькой, подленькой местью в наш адрес.

Тридцать лет спустя, столкнулся в метро с одним молодым курсантом из нашего училища. Немного расспросив его о том, как сейчас там обстоят дела, не смог удержаться, чтобы не задать вопрос:

- А как там преподаватель Баранов поживает? Работает ещё?

- Баранов? Вы имеете в виду "Эфака"? Жив, здоров. Нормальный преподаватель…

Говоря это парень так улыбался, что я понял, что он прекрасно знает как Баранов стал «нормальным преподавателем»,