Иван Иванович.

Иван Иванович



  Тусклый луч, разбиваясь о толстые, грязные окна, разбивается о решётку, и, почти не давая света, растворяется в полумраке камеры…Свет дает лишь лампочка, ватт на 20, но освещает только пол- метра вокруг себя, остальная часть камеры погружена, как всегда, в полумрак, видны лишь силуэты людей…Их человек двадцать, но меня интересует лишь тот, кто ближе всего ко мне, мужичок неясного возраста и вида, невзрачный, как рассвет во время тумана, и лишь глаза его, с белесыми веками, бегающие, никогда дольше двух – трёх секунд не останавливающиеся на предмете, и никогда не глядевшие прямо в лицо другому, говорят о том, что человек ещё жив, в отличии от тела…Когда он лежит на кровати, я ловлю себя на мысли, что вижу труп, он принимает такие позы, что или бы вдруг, случайно умер бы во сне, нам не надо было бы придавать его телу соответствующую позу. Иногда он молится, но очень странными молитвами, обращаясь к Господу, он постоянно бросает взгляды на окружающих, как бы испрашивая наше благословение, и слова молитвы произносит лишь тогда, когда кто то может его слышать. Если ему приходится что то просить у других, он прогибает спину, и наклоняется, принимая позу просителя, а голос его, дрожаще- испуганный, всегда тих и скромен, и уже в паре метров совсем не слышен.
  Иван Иванович очень интересно ест. Он берёт свою пайку, и всегда прячется в дальнем углу камеры, возле параши, его не смущают ни запахи, отвратительные, тошнотворные, ни люди, время от времени под самым его носом использующие парашу по её прямому назначению. Для него важно, что рядом никого нет, все брезгуют сидеть на таком месте, не говоря уже об обеде, и это одиночество для него важнее внешних обстоятельств. К нему никто не приходит, и это сильно сказывается на поведении, ведь он питается только тем, что нам дают, а кормят настолько плохо, что я не понимаю, как можно не умереть с голода за те 10 лет, которые он сидит на спеце. Иногда я бросаю что съесное, и говорю
– «Фас»,
  Он бросается, и в прыжке старается поймать брошенный кусок колбасы, или хлеба…Что, возмущаетесь? Как можно так относится к людям? Уважаемые господа, закрытые места подчиняются своим законам, то, что Вам преподносится в литературе – приглаженная действительность, жизнь сурова. А есть категория людей, которых хочется ударить после 3-5 минут знакомства. В обычной жизни мы чаще всего с подобными людьми не общаемся, но если ваш сосед по наре такой? Негативная энергия должна найти выход, а если учесть, что мне тогда было 18 лет, мозг почти отсутствовал, то если не простить, то хоть как то понять меня, думаю, можно. А на вопрос – вот если бы с тобой так- у меня есть ответ. Есть люди, с которыми можно, есть люди, с которыми нельзя…Со мной нельзя. А вот при виде Иван Ивановича практически у любого человека возникало желание ударить его. И ни у кого не возникало жалости. Били его не часто, и не сильно, так, иногда, для острастки, когда, например, он слишком близко подходил к людям во время принятия пищи, от него шел дурной запах застарелого пота, и мы брезговали, когда он приближался.
  Отмыть в бане его – это была целая проблема, не то, что бы он боялся воды, он…Стеснялся раздеваться!!! По началу это нас смешило, и мы пинками загоняли его в душ в банный день, а он визжа и отбиваясь, пытался выскочить. Затем его предупредили, что если не будет нормально мыться, то поставим его под душ с холодной водой. С тех пор Иван Иванович в банный день старался заболеть, и пропустить помывку, что, конечно, не добавляло благовония в наш, и без того вонючий мирок. Но удивительней всего, что никто не знал, за что Иван Иванович попал в это проклятое место. У каждого из нас была своя история, и длинными вечерами мы рассказывали их друг другу, или истории своих знакомых, но все попытки расспросить Ивана Ивановича терпели фиаско.


  Однажды матросик, мой товарищ, стал его избивать, пытаясь его разговорить, но Иван Иванович только закрывал руками уязвимые места, что , кстати, делал мастерски, видно и раньше его часто били, и только громко сопел, ожидая окончания экзекуции, но не проронил ни слова. Он так возбудил наше любопытство, что мы предпринимали и другие попытки, например лишали его обеда, что в его положении – просто катастрофа, он ходил кругами вокруг миски, голод терзал его тщедушное тело, но с упорством, достойным лучшего применения, он молчал.
  Единственная радость для него была в воскресенье. В этот день совсем не было начальства, только санитары и санитарки, ребята молодые, и ещё не испорченные системой. Они заносили нам водку за двойную цену, и напивались за наш счет, да и мы не отставали, но вот странность, никогда у нас не было пьяных разборок или скандалов, все становились добрыми, санитары открывали некоторые камеры, и давали нам музыкальные инструменты, каким то чудом попавшие туда. На гитаре играли многие, а вот аккордеон давали только Иван Ивановичу, и он виртуозно выводил лагерные песни, которые мы хором пели. В такие минуты его бесцветное лицо принимало осмысленное, даже одухотворенное выражение, пальцы оживали, да и вся фигура становясь подвижной, двигалась в такт мелодии. Надо сказать, что жизнь есть в любом месте, и даже там, где она кажется невозможной. Но молодость берёт своё, и у меня был роман с санитаркой, женщиной немного старше, совсем одинокой. И вот, в одно из воскресений, она, игриво поглядев, спросила-
-«Игорь, хочешь посмотреть дела заключенных?»
  Это была большая удача, обычно дела хранятся в сейфе, и санитары не имеют доступа к ним. Но в субботу у руководства была большая пьянка, и сейф забыли закрыть.
-«Дааааа» - закричал я. –« Пошли»
  У неё были ключи от кабинета заведующего, и через минуту мы уже просматривали дела. Сначала мы посмотрели моё дело, потом друзей. Но через пол часа я вспомнил об Иване Ивановиче, трудно было придумать более удобный способ узнать, как этот божий одуванчик очутился на спеце, и я достал его дело. Смутила статья, стоящая на заглавной странице -102, убийство. Неужели этот слюнтяй кого то смог убить? Но когда я открыл дело, волосы на голове зашевелились. С тех пор я многое повидал в жизни, видел разных людей, и разные ситуации, но такого мне никогда видеть не приходилось…Говорят, раньше не было серийных убийц…Они были, только их преступления вешали на других, таким образом повышая раскрываемость, а когда ловили настоящего преступника, то запихивали его на спец, обеспечивая тишину, так радующую наш бывший народ…Не буду описывать ужасы, которые зафиксированы в деле, скажу лишь, что доказанных было 6 убийств детей от 5 до 12 лет…
  Белый, как лист бумаги, я вернулся в камеру, весь хмель мгновенно выветрился, осталась только злость. Когда я стал рассказывать историю Ивана Ивановича друзьям, то всех охватил гнев. Придумывали ему наказания, одно страшнее другого, а он безмятежно играя на аккордеоне закрывал глаза от блаженства музыки…Громче всех кричал морячок. Он понимал, что скоро Ивана Ивановича, как смирного и тихого заключенного выпустят, и тогда…Так и не придя к какому – либо компромиссному решению, мы легли спать, считая , что утро вечера мудренее, и наказание не поздно придумать на следующий день.
  А ночью Иван Иванович умер. Это странно выглядело, в заключении о смерти говорилось, что умер он от падения с нары. Но нашли его не на полу, а лежащим на нарке, в своей обычной позе. Все удивлялись, только матросик улыбался. На мой вопросительный взгляд он тихо произнёс-
- «Игорь, у меня две дочки». Интересно, он нарушил заповедь – «Не убий», но кто хочет бросить в него камень?