Вспоминая Марокко

Меня тянуло в Марокко. Быть может рассказы знакомых моряков, вторгнувшись в моё богатое воображение, проросли нестерпимым желанием увидеть всё своими глазами. Или  французские фильмы – раздразнили показной роскошью колониальной столицы наслаждений, где томные женщины - все в белом - предавались любовному томлению, и, совершенно возмутительно, не искали смысла жизни: просто лениво наслаждались ею, этой самой жизнью. Вся эта каша впечатлений подкармливала мой интерес к королевству Марокко.

Уперев лоб в холодное стекло иллюминатора, я рассматривала Атласские горы,  которые носили имя греческого атланта и тянулись от океанского берега, через Алжир, до побережья Туниса. Горный хребет, сверху похожий на уснувшего крокодила, омывала однообразная пустыня Сахара, с редкими, зелёными пятнами оазисов.Надо честно признаться -  я немного опасалась арабских стран, но мой друг, с которым мы отправились в это путешествие, успокаивал меня, убеждая, что туристов в Марокко  полно, а Эссуэйра и Марракеш  - любимые места для загулов и отдыха у искушённых французов. Когда Марокко принадлежало им, колонизаторам бессердечным,  они чартерами налетали туда, на выходные, и веселились в клубáх марихуаны и всяких других, анти-моральных развлечениях. И первые хиппи сонными стадами паслись на конопляных полях и в апельсиновых рощах этой сказочной страны. Нам, конечно, всё это чуждо и мы их всячески осуждаем. Но, посмотреть очень хотелось!

Прилетели в Марракеш. Я, несмотря на жару, оделась в дорогу поскромнее, чтобы оглядеться и понять – не оскорбит ли открытость отдельных частей моего тела правоверных мусульман, пусть и проживших под гламурным  игом более полувека. Зря волновалась: прямо на паспортном контроле мы попали в поток французских отдыхающих, которые, судя по их телесной оголённости  -  похоже, вообще не парились, что прилетели в арабскую страну (видно едут посмотреть, что их ждёт, когда все арабы переедут к ним жить).  И, в дальнейшем, я поняла, что к туристам тут относятся снисходительно, и юбки не одёргивают. Правда, всё это было до печальных арабских революций. В нынешние времена - я удивляюсь, как вообще людям приходит в голову ехать в мусульманские страны.

Итак, мы вышли из прохладного здания белого аэропорта и нырнули в жаркий солярий африканской действительности. Никто на нас не нападал,  пальцем не показывал, да и вообще не интересовался нашими персонами. Только таксисты, сразу окружившие нас своим вниманием, и громко восклицающие, чтобы мы их лучше поняли, решительно тянули наши чемоданы - каждый к своей машине. Победил самый страшный из них: с бородищей и недобрыми глазами. С трудом отбросив опасения, мы сели в старый мерседес.  Ехать нам было - минут десять, а цену мы выяснили заранее. Правда наш водила, пытался её поднять, раз так в пять. Мы дрожали, но виду не показывали. Стояли на своём, протягивая жадному дядьке, заранее приготовленные деньги и клятвенно заверяли на всех языках, что больше наличных нет.Сидя в раскалённом такси, я смотрела на мою сбывшуюся мечту. Горячий  поток воздуха из открытого окна, похоже, служил заменой кондиционеру.  По обочинам дороги, конкурируя с птицами, летали останки пластиковых пакетов, потревоженные ветром. А в моей голове крутились красивые названия: Мажарель, Кутубия, Бахия…

Высоченный минарет мечети Кутубия встретил нас первым, и уже не покидал. Он был виден с любой точки города, как маяк на морском берегу. Четыре золотых шара венчавшие его – горели на солнце. Вспомнилась легенда: одна из жён султана любила поесть.  В какой-то момент своей сытой жизни, когда она не смогла протиснуться к султану в спальню, её осенило, что пора сесть на диету, а то муж заскучает с толстухой, и поменяет её на бригаду новых наложниц. А банальную ревность султанша выдала за раскаяние в чревоугодии и собрав всё своё золотишко, оттащила его в мечеть. Из него якобы и были отлиты эти четыре шара… Долгое время недобрые соседи королевства и всякие  военные прохожие жутко раздражались на это золото (нагло выставленное всем на показ), и бегали с войной на Марракеш, чтобы добиться отката шаров, мотивируя свои претензии резким ухудшением зрения, а никак не жадностью.  Очень уж шары блестели! И только недавно кто-то влез, ковырнул золото, в надежде отпилить кусочек, а там, под слоем позолоты – банальная медь.

Центральные улицы производили впечатление чистоты и достатка: высокие стены и лёгкие арки, алебастровые порталы и ажурные балконы,  стрелы минаретов и таинственные риады, хранящие в своём чреве прохладные сады.  Все здания были выкрашены в тёплый оттенок розового, и были приятны глазу. Наш отель предстал перед нами во всей восточной роскоши: сбил с ног  ароматами спелых апельсинов, окутал шелками-бархатами, расслабил диванами и кальянами. Гостиничный персонал – извивался в приветственных поклонах и улыбался,  и так был рад гостям! Казалось, что только нас и ждали. Ну, прям рахат-лукум. Райский рай! Ну, или… где-то… в его окрестностях.

В первый же вечер, мы отправились на дегустацию марокканской кухни. Как всегда обратились за советом к портье, и пошли. И… заблудились, в довольно грязных улочках, которые глазели на нас  встреченными прохожими, доброжелательно посылавшими нас в противоположные стороны. Наконец звёзды вывели нас на верную дорогу. Ресторан, больше похожий на дворец султана, принял нас в свои объятья. Всё та же мягкость диванов, расписные и мозаичные потолки, красивая посуда и волнующие ароматы.Я впервые ела голубя, убеждая себя, что московские площади далеко от этого оазиса и наши гадкие осквернители памятников сюда не долетят.

Опознать птицу я не смогла, так как мне её подали уже безжалостно перемолотую, с миндалём… завёрнули в тончайшее слоёное тесто, и посыпали сахарной пудрой. Называлась вся эта  жестокость, одним словом – пастия  и оказалась очень вкусной.  Музыканты пели национальные песни из «Крёстного отца», «Однажды в Америке» и репертуарный список Патрисии Каас. Вторым блюдом был  тажин из ягнёнка и казался теперь лишним, но вздохнув, я осилила и его, отмахиваясь от призрака благочестивой султанши, поплатившейся за безграничные наслаждения всем своим золотом… Заливалось  всё это «безобразие» очень сладким чаем  с мятным ароматом.  Откинувшись на мягкие подушки, я предалась размышлениям о смысле жизни, благо, что подобно героиням французских мелодрам, была  вся в белом.

Будучи бывалыми путешественниками, мы, ещё в Москве,  выстроили ознакомительный маршрут по Марракешу.  Для того, чтобы опять не заблудиться ночью, решительно  взяли гида, намереваясь осмотреть  медину - старый город - днём. По наивности, мы думали, что маленький, толстенький гид, будет рассказывать про историю и культуру своего народа. Куда там! Он водил нас по лавкам с посудой, берберскими коврами и всякой другой бижутерией. На вопросы о том или ином, изумительной красоты, домике, он отвечал только одно: «Старое». Решив, что подробности прочитаем в инете, мы прошлись его маршрутом, азартно торгуясь с местными ремесленниками и что-то прикупая, на память и для настроения.  На каждом шагу мы пили свежий апельсиновый сок, утоляя жажду и радуя торговцев.

На следующий день, когда спáла жара, с трудом оторвавшись от бассейна мы опять отправились в медину. И это был уже совсем другой город. Площадь Джама-Эль-Фна, окутанная лиловыми сумерками, взрывалась огнями и какофонией из хип-хопа, рёва мопедов, завываний дервишей и арабских песнопений. Окутанная клубáми дыма от огромных жаровен, площадь походила на поле битвы человека с едой. Свободная днём  мостовая, теперь была уставлена нескончаемыми рядами столов и лавок, мангалами и огромными чанами.

Еда на любой вкус - варилась, дымилась, жарилась и парилась!  Над всем этим праздником витал кофейный аромат, доносящийся из утопленных, в песке, турок.  Гортанные крики зазывал, фокусники и акробаты, танцоры, звенящие монистами, глататели огня и гадалки, толкователи Корана и заклинатели змей. И всё это - среди сотен тележек, со всевозможной едой, и холмами ярких специй на прилавках. 

Толпы туристов, говорящих на всех языках мира, смешались с  местными жителями, в обоюдном стремлении – умереть от обжорства.Убедившись, что сотни европейцев смело садятся за походные столы и уплетают ароматные шашлыки, острый суп харира, пастию и тажин с кускусом, мы тоже приняли участие в этом вкусном безумии, отбросив мысль об одноразовой посуде и сомнительной гигиене. Мой попутчик, вообще-то конкретный сноб и убиватель любых микробов, смело пошёл к огромному котлу, в котором варились улитки и отважно съел целую порцию. Потом мы, потеряв над собой контроль, закружились во всеобщем разгуле и сдались на милость поваров и официантов, безвольно переходя от стола к столу…от еды к еде…

Помню ощущение праздника и лёгкое кружение головы, от изобилия. Возвращались мы пешком. Мимо пролетали кареты с объевшимися туристами, которые не в силах были идти. А мы весело шагали, уже не опасаясь этого города. И болтали о Черчилле, который любил этот город и рисовал его.

Сюда он приглашал и старину Рузвельта, после конференции в Касабланке (1943г), и хвастается своими картинами. Это была короткая передышка для обоих гигантов, уставших от войны. В разные времена здесь бывали и творили и многие другие художники: Матисс, Делакруа, наша Серебрякова etcetera…

Бархатная ночь заглушала наши шаги и голоса, и освещала дорогу, непривычно огромными, африканскими, звёздами.

Если вспоминать Марракеш, то никуда не деться от пронзительного синего цвета, который теперь носит имя французского художника Жака Мажореля. Сюда он приехал лечить лёгкие и создал один из великолепнейших садов, который также увековечил его имя. Считается, что не так уж он был хорош как художник, и слава склонилась к нему именно в благодарность за дивный райский сад. А потом этим садом владел душка Ив Сен-Лоран, уж он-то понимал толк в наслаждениях! Когда и он покинул наш мир, его прах был развеян над садами Мажореля…