Мир ближним и дальним

Когда он шел к автобусной остановке, все было так же, как и в любой другой день. Нет, он знал, что порой где-то что-то взрывается, но это всегда было как-то далеко от него.
Конечно, были налеты и ракетные удары, он вместе с остальными прятался в убежищах, но он никогда раньше не видел ракет близко, а лишь смотрел на ужасы по телевизору. Разорванные дети, кровь, носилки и трясущиеся, плачущие, кричащие люди – все это было где-то «там», не здесь, не с ним.
Он был простым ученым. Ничего необычного в его судьбе не было – родился в тогдашнем Союзе, потом рос, потом вырос. Двор, школа, институт. Правда, не всем он мог объяснить, что за имя у него смешное. Оскорбляли, конечно, кричали, порой даже в спину плевали. Но он терпел, он был из очень терпеливого народа. Маленький да щуплый, драться никогда не умел и не понимал, почему люди не могут договориться. Как и не понимал их нелюбовь к нему, его имени, фамилии, или форме носа.  Глупо.
Потом, в начале девяностых, страна развалилась. Его прежняя работа ушла в небытие, институт разваливался на глазах. Ну, кому сейчас было дело до сложных исследований в области основ психики и психологии человека – теперь каждый стремился урвать кусок пожирнее с помощью силы. На арену всеобщего цирка вышел криминал, которому не было нужды в науке, в ее удивительных открытиях, требующих порой десятилетий кропотливых исследований. Если бы открытия можно было производить запланировано, как на конвейере – каждый день по определенному количеству штукоединиц,  в таком случае – да, конечно. А так…
Тогда он, как и многие другие в то время, задался смутным вопросом о смысле всего происходящего, но как-то нечетко, в виде общего фона. Он просто перестал понимать то, что творилось в стране. Он вспомнил о своей неправильной национальности, и поехал в одну очень маленькую, но особую страну – для того, чтобы остаться жить там.
Он не понимал до конца, куда он едет, он знал лишь, от чего он бежал.
Все здесь сложилось более, чем неплохо. После обязательной службы в армии он нашел работу. Здесь почему-то сумели оценить его знания и навыки, он стал работать по своему профилю. Он вернулся к тем исследованиям, о которых он уже и думать забыл. Здесь было финансирование, и возможности, и лаборатории – садись и работай. Чудо.
Он полюбил эту страну. Она была самой пестрой из всех, которые он видел. Ее язык выучил быстрее, чем ожидал. Влюбился, женился, один за другим родились двое детишек.
Что его удивляло всегда в этой стране: здесь не было ни одного памятника по поводу многочисленных побед над враждующей стороной, здесь не проводились военные парады и даже дети не играли в войну. Этим страна явно выделялась из общего ряда известных ему, и этим не укладывалась в общую схему одной из первых его работ, посвященной символике так называемых «культурных аспектов насилия», именно поэтому он отнес это к исключениям. Тогда, на первом курсе, он еще думал найти себя в чистой  психологии. Правда, работу эту по вполне понятным причинам он никому не мог показать в те годы, она была опубликована им только после отъезда.
Первая научная работа – он ее помнил почти наизусть.
«Хорошо известно, что люди, добившиеся успеха (в том числе и в насилии), особенно если этот успех дался им в тяжелой борьбе, любят отмечать этот успех какими-то символическими акциями. Это может быть водружение своего флага над взятым городом, осквернение тела убитого, испражнение в обворованной квартире, «загул» после успешно проведенного дела, а также многочисленные памятники, парады и другие юбилейные мероприятия. Содержательно подобная символика успеха может быть самой разнообразной, даже экстравагантной, но любовь людей, причастных к насилию, к самим процедурам их символического отмечания, хорошо известна. К формам символизации могут быть отнесены описания побед в научной и художественной литературе и создание художественных произведений на эту тему в рамках других видов искусств, многочисленные интервью и мемуары участников событий и даже детские игры, имитирующие ту или иную войну»…А в этом государстве – ни одного памятника действительно многочисленным победам, нет военных парадов, и дети – дети! Дети не играют в войну…Это ему как раз и нравилось, а военные действия в стране  практически не прекращались – в том или ином виде, но ведь человек ко всему привыкает, верно? А дети –  зачем учить детей воевать? Зачем в них закладывать основы ненависти к другим? Неужели этим мы сможем сделать ребенка счастливее? Конечно, нет.  Прошло много лет с тех пор, как он выбрал направление. Последняя его работа была посвящена системогенезу нейронов. То есть, он был человеком, который не только мог выговорить слова «системная детерминация активности нейрона» или «пресинаптическая импульсация», но и знал, что это такое. Есть же такие люди. А ракеты? Ну, что ракеты. Когда-то он думал, что ракеты – это то, что показывали по телеку во время передачи «Служу Советскому Союзу!» или проезда ракетных установок по Красной площади. Приехав сюда, он узнал, что ракеты, запускаемые на их территорию, могут быть сделаны буквально из подручных средств, например, из труб, на которых висят дорожные знаки. Это, кстати, и было причиной их частого исчезновения. Такую трубу набивали примитивной взрывчаткой, и запускали с земли. Качество было отвратительным, если честно. Ее полет был абсолютно непредсказуем и неуправляем, а заданное направление было всего лишь примерным.

При ударе о препятствие они взрывались, да и то не все. Плюс никто не заботился о стабилизации полета. И слава Богу, что так.В то памятное утро, которое навсегда разделит его жизнь на две неравные части, он обнял жену, которая повела двух сыновей в школу. Младший был очень смешным – его оттопыренные ушки всегда торчали одновременно отовсюду, он был забавным непоседой. Старший же, наоборот, только и ждал момента, когда ему позволят уединиться с книгой, больше ничего его не интересовало.  Вот тебе и два родных брата. Подошел к автобусной остановке. Поздоровался, кивнув, пожилой паре, жившей  неподалеку, и всегда в это время ездившей на море гулять. Они были столь точны, что по их появлению можно было сверять часы. Старик был высок, с породистой гривой седых волос. Его жена была невысокого роста, с живыми, подвижными и умными глазами, а ее черные с проседью волосы всегда были свернуты и забраны под беретик. Оба – в прогулочных спортивных костюмах. В ожидании автобуса они присели на металлические сиденья под навесом. Он держал ее руку в своей и смотрел на дорогу, откуда должен был появиться автобус.  Старик вроде и смотрел мимо жены, но казалось, что он ее гладил, как минимум, по коленке.  Удивительно, как люди могут сохранять такое тепло отношений до самой старости? Проехал небольшой почтовый грузовик. На другой стороне улицы собрался переходить дорогу молодой паренек, не перестававший говорить по мобильному телефону. В одном квартале от остановки показался зеленый автобус. Раздался чей-то смех. И тут оно и произошло. Сперва он подумал, что это не ему кричат, не ему машут рукой – вниз, на землю. Он так и остался стоять, в правой руке портфель с бумагами и маленьким компьютером. Раздался противный звук. Когда предмет звука был уже близко, он, конечно, понял, что это ракета, но не мог пошевелиться, не мог сойти с места. Он смотрел на все, будто в замедленной съемке. Потом он увидел яркое пятно вспышки слева от себя. Осколки полетели во все стороны.  Его сильно ударило по ногам возле колен, отбросило, и он упал на спину. Сверху полетели куски земли, асфальта. Вокруг стоял дым. Почему он жив? Только вот не слышит ничего. Он потряс головой. Первое, о чем подумал – только бы очки не сломались, будет жаль – ведь оправу выбирала супруга. Странно, как можно было думать о такой мелочи, но он подумал именно об этом.Теперь он почувствовал запах – и запах этот был отвратителен. Взрывчатка и обгоревшее мясо. Звон в ушах не переставал давить. Посмотрев направо, он увидел спину старика, который наклонился, закрыв жену собой. В его спине была здоровенная рана. Она же сидела без движения, и не было ясно, жива ли она. Но вот она зашевелилась, подняла руку.Что с ногами? Он попробовал приподняться, и не смог. В чем там дело? Он вытянул шею, и посмотрел вниз – штанина была перерезана пополам,  левая нога лежала рядом, и оттуда на него смотрело то, чего он предпочел бы не видеть. Он почему-то подумал, что хорошо, раз сухожилие не полностью перебито. О том, что перерублен сустав, он старался не думать – зачем? Вот только если не пережать ногу, то вся кровь так и вытечет, пульсируя. Он снова попытался подняться, подтянуться, сесть, но не смог. Постепенно шок проходил, и гудение в голове стало нарастать. Подбежали какие-то люди, один из них присел возле него, взял его за руку, что-то крича. Он кивнул головой, и произнес, не слыша самого себя: «Я в порядке». Сердце, он слышал только, как бьется его сердце. Снова обессилено уронил голову на асфальт и стал смотреть вверх. Пепел и пыль кружили вокруг. Как снег, только черный и серый. Такого снега не бывает. Последнее, что он помнил – борт пожарной машины. И людей, таких маленьких, бегущих из этой машины. И очень сильные, заглушающие все, удары собственного сердца.  Когда он пришел в себя в больнице, первое, что он увидел, был телевизор. На экране министр обороны говорил  том, что военизированной группировкой исламского движения «Хамас»  было запущено более семидесяти ракет на южные районы страны с Палестинских территорий. И это только этим утром. В сообщении было сказано, что в результате рейда было убито трое человек, запускавших ракеты. А с израильской стороны, из гражданских  – один убитый, и четверо ранены, двое из них тяжело. Он, наверное, тот, кому тяжело.Затем он услышал тихий голос какого-то пожилого мужчины рядом. Что он говорит? Никак не удавалось разобрать слова, но отчего-то это казалось очень важным. Он поднес ладони к лицу – левая была забинтована, правая в небольших ссадинах. Тогда он приподнялся на локтях, чтобы посмотреть вниз, на свои ноги – и увидел контуры ног, обернутые тонким одеялом. Правая, похоже, была на месте. А вот от левой осталось меньше половины. Он обессилено упал на подушку. Старик справа что-то говорил снова и снова. О чем можно говорить, когда тут такое? Он напряг свой слух, хотя все плыло – его попытка увидеть свои ноги чуть не лишила его сознания. И только теперь он расслышал, что говорит этот небритый старик, повторявший одну и ту же фразу на иврите.Благополучие, примирение и мир – ближним и дальним. Слезы сами навернулись на глаза. Он заплакал.  Слова в кавычках – цитата из статьи «Культура насилия» Флиера Андрея Яковлевича, доктора философии, профессора, директора Высшей школы культурологии Московского государственного института культуры и искусства.