УБИЙСТВО ВАТУТИНА

Опубликовано 27.03.2010 автором delostalina@pochta.ru

Генерал армии Ватутин Николай Федорович, командовал войсками 1-го Украинского фронта. В ходе боев на территории Западной Украины 29 февраля 1944 года был тяжело ранен и 15 апреля этого же года умер. Награжден орденом Ленина, Красного Знамени, Суворова 1-й степени, Кутузова 1-й степени. Похоронен в Киеве. На могиле установлен памятник (скульптор Е.В.Вутечич, архитектор Я.Б. Белопольский).

Скромные данные энциклопедии не могут выжать скупую мужскую слезу. Обратимся к тем, кто по своей принадлежности к перу, может красочно и ярко воссоздать образ пламенного борца с немецко-фашистскими захватчиками. Писатель М.Г.Брагин в издательстве «Молодая гвардия» в далеком 1954 году, сразу после смерти Сталина, издал книгу в серии «Жизнь замечательных людей» — Ватутин (путь генерала). 1901 — 1944. Привожу маленький отрывок из нее.

«Всюду, где скрещивались пути Манштейна и Ватутина, советский полководец бил матерого фашиста и гнал его войска с территории Советской страны. Ватутин был победоносен потому, что он вел за собой войска, героизм и воинское мастерство которых не имеют равных в истории войн.

Ватутин был победоносен, ибо он действовал, руководствуясь советской военной наукой, самой передовой военной наукой современности

Советский полководец победоносен потому, что силы, в рядах которых он действует, исторически непобедимы, ибо силы эти служат идеям коммунизма.

Теперь 1-й Украинский фронт грозно нависал над всеми гитлеровскими армиями, находившимися под командованием Манштейна на Правобережной Украине от Припяти до Буга. С берегов реки Горынь весной 1944 года Ватутин уже видел, как войска нанесут удар, рассекающий фашистскую армию до самого подножья Карпат, а потом двинутся на Вислу, в глубину Германии, и страстно готовился к новому стремительному наступлению.

В марте 1944 года армии фронта, воспользовавшись распутицей, должны были внезапно обрушить на врага всесокрушающий удар. Для этого по плану Ставки войска совершили перегруппировку. Ватутин, как обычно, объезжал войска, разъяснял командирам, их штабам предстоящую задачу и проверил боевую готовность войск. Во время одной из поездок Ватутин был ранен вражеской пулей. Рана оказалась смертельной.

15 апреля газеты Советского Союза опубликовали сообщение:

«Совет Народных Комиссаров СССР, Народный Комиссариат Обороны СССР и Центральный Комитет ВКП(б) с глубоким прискорбием извещают, что в ночь на 15 апреля после тяжелой операции скончался в Киеве командовавший 1-м Украинским фронтом генерал армии Ватутин Николай Федорович - верный сын большевистской партии и один из лучших руководителей Красной Армии. В лице тов. Ватутина Государство потеряло одною из талантливейших молодых полководцев, выдвинувшихся в ходе Отечественной войны. Похороны генерала армии Ватутина Н. Ф. состоятся в г. Киеве. Память генерала армии Ватутина Н. Ф. увековечивается сооружением ему памятника в г. Киеве».

Сколько же гады-фашисты поубивали наших людей. А уж за «верного сына большевистской партии и одного из лучших руководителей Красной Армии» их всех надо под каток. Правда, надо сказать, что не берег себя видно, Николай Федорович, коли ездил, не таясь по дорогам войны близко к линии фронта. А что ж верный адъютант не закрыл своей грудью боевого командира? Не опытный, наверное, был, не уследил за пулей. И остался Николай Федорович, навечно в памяти своих боевых товарищей, которые не забыли его.

Прошло много лет с тех пор, но память кое-кому, не давала покоя. И боевой друг покойного, Константин Васильевич Крайнюков, бывший в то время членом Военного Совета 1-го Украинского фронта написал мемуары.

Гитлер и его генералы на себе испытали всю боевую мощь политработников, среди которых был и Константин Васильевич. На острие главного удара, наряду с артиллерией, всегда находилось место и такому политработнику, как Крайнюков, с его метким словом. Он так и назвал свои мемуары «Оружие особого рода». Кстати, Крайнюков воевал, бок о бок с Николаем Федоровичем, до последнего, и как не ему, рассказать о той трагической поездке. Читаем отрывок из воспоминаний Константина Васильевича.

«Из Ровно мы уезжали, находясь под впечатлением встречи с командованием 13-й армии. И.Ф.Ватутин отметил, что Пухов — мыслящий, опытный военачальник. <…> Генерал Н.П.Пухов хорошо знал свою армию и бессменно командовал ею с января 1942 года. Во главе штаба армии стоял образованный и талантливый генерал Г.К.Маландин, имевший опыт работы в Генеральном штабе. <…>

Коротая время в разговорах, мы ехали по Ровенскому шоссе в Славуту, в штаб 60-й армии. Заметив проселочную дорогу, Н.Ф. Ватутин сказал:

- А зачем нам, собственно, делать крюк по шоссе? Этот проселок тоже ведет в Славуту. Здесь всего каких-нибудь двадцать пять километров. Черняховский, наверное, заждался нас. Давайте не будем делать объезд через Новоград- Волынский.

Мы свернули. Дорога петляла по лощинам и буеракам, мимо маленьких рощиц. Проехали одно село, другое. Нигде ни души, словно все вымерло. И вдруг послышалась стрельба. Машина с охраной, въехавшая было в село Милятин, быстро дала задний ход. Порученец командующего полковник Н.И.Семиков взволнованно выкрикнул:

- Там бендеровская засада! Бандиты обстреляли машину и теперь наступают на нас.

- Все к бою! — выйдя из машины, скомандовал Ватутин и первым лег в солдатскую цепь.

Из-за строений показались бандиты, рассыпавшиеся по заснеженному полю. Их было немало, а наша охрана состояла лишь из десяти автоматчиков. Обстрел все более усиливался. Факелом вспыхнул легковой автомобиль командующего, подожженный зажигательными пулями. Затем запылала и другая машина. Бендеровцы приближались. Наши автоматчики, занявшие позицию в глубоком придорожном кювете, открыли огонь. Заговорил и пулемет. Длинной очередью ударил по врагу находившийся возле нас рядовой Михаил Хабибуллин. Организованный отпор охладил пыл бандитов. Они залегли и в атаку поднимались уже менее уверенно.

Я посоветовал Николаю Федоровичу взять портфель с оперативными документами и под прикрытием огня автоматчиков выйти из боя. Он наотрез отказался, заявив, что командующему не к лицу оставлять бойцов на произвол судьбы, а портфель приказал вынести офицеру штаба, дав ему в сопровождение одного автоматчика. Когда офицер замялся в нерешительности, генерал Ватутин настойчиво повторил:

- Выполняйте приказ!

Офицер и автоматчик, скрытно пробирались по кювету, двинулись к лесочку.

Положение усложнялось. На фоне закатного неба (Это в семь вечера 29 февраля? — В.М.) было отчетливо видно, как перебежками подбираются бандиты, намереваясь охватить нас с двух сторон.

Бой продолжался. Во время перестрелки генерал армии Н.Ф.Ватутин был тяжело ранен. Мы бросились к командующему и положили его в уцелевший газик. Под обстрелом врага открытая машина проехала немного и остановилась. Видимо, был поврежден мотор. Тогда мы понесли Николая Федоровича на руках, спеша доставить его в укрытие. А охрана продолжала вести бой.

Навстречу нам показались сани с парой лошадей. Мы остановили возницу и положили в сани командующего. Перевязав наскоро его кровоточащую рану, тронулись в путь по направлению к Ровенскому шоссе. Притомившиеся кони едва тащились по проселочной дороге, подбрасывая сани на бесчисленных ухабах. Николай Федорович, крепившийся до последней возможности, морщился от сильной боли. Пола его простреленной бекеши намокла от крови. Генерал слабел, у него появился болезненный озноб.

Наконец мы выбрались на Ровенское шоссе. В одной из хат, прилепившихся возле дороги, нашли военного врача. Он оказал Николаю Федоровичу первую помощь. Затем снова двинулись в путь и вскоре встретили машины с пехотой, высланные нам на выручку командующим 13-й армией. О чрезвычайном происшествии ему, оказывается. Доложил офицер штаба, вынесший портфель с документами. Колонну замыкала санитарная машина. На ней Николай Федорович был доставлен в Ровно, где ему тотчас сделали операцию».

Как видите, в 1954 году, с Ватутиным «поступили» просто: «Вот пуля пролетела — и ага!» Зачем привлекать внимание к обстоятельствам смерти командующего, ведь его — увы, не вернешь. Да и привязывать его смерть к дорогому Никите Сергеевичу, в то время, было вовсе, не обязательно. А причем здесь Хрущев, спросите вы? А притом, что Никита Сергеевич имеет самое прямое отношение к Николаю Федоровичу, так как близко общался с ним до самой последней минуты его жизни. Но это мы забежали чуть вперед.

А в мемуарах К.В. Крайнюкова, по сравнению с вышеупомянутой книгой М.Г. Брагина, как видите, дело обстояло несколько иначе. Итак, Ватутин совершает поездку из 13-й армии Пухова в 60-ю армию Черняховского. Едут «коротая время в разговорах», как вдруг командующий решает нарушить привычный ритм поездки, т.е. инициативу в принятии решения о повороте на проселочную дорогу, по версии Крайнюкова, взял на себя Ватутин. Это и понятно, так как дело «о покушении на командующего фронтом» берет под контроль контрразведка фронта, так уж пусть сам командующий, дескать, отвечает за «свое» решение. Кому охота откровенничать перед следователем Особого отдела о своей причастности к происшествию. Припишут умышленный сговор, с целью убиения дорогого Николая Федоровича, и прощай погоны золотые со свободой. Так уж лучше, пусть сам Ватутин приказал повернуть, чем это сделал кто-то другой. Хотя представляется очень сомнительным такой факт, что два генерала на заднем сиденье «коротали время в разговорах» и вдруг один из них, по фамилии Ватутин, вдруг ночью заметил отвод от шоссе в виде проселочной дороги и приказал на нее свернуть. Хоть и хорошая память была у Николая Федоровича на топографические карты, все точечки и закорючечки помнит и знает, но все же не до такой степени, что в данный момент указывать водителю куда сворачивать, тем более, что ехали в колонне. А как же с машиной охраны, которая двигалась впереди? Ей же надо было подать какой-то сигнал, чтоб остановилась и изменила маршрут. Да и вообще, что это Ватутину не ехалось по шоссе? Видишь ли, лишние километры не захотелось пилить «по хорошей дорожке немножко». Ну, и угодил в объятия «бандеровцев».

В текстах приводимых документов встречается название и «бендеровцев» и «бандеровцев». В данной работе автор будет использовать термин «бандеровцы», а в приводимых документах оставлять данную терминологию без изменения.

Когда пытаешься нарисовать картину произошедшего с Ватутиным, то никак не «вытанцовывается», якобы, стычка с засадой бандеровцев. Головная машина охраны въехала в село, была обстреляна из засады и «дала задний ход». Это надо понимать так, что машина видимо, все-таки развернулась, а не стала двигаться с включенной задней скоростью. По логике, развития событий, эти «бандеровцы должны были «наступать» на группу генерала Ватутина вдоль дороги. Действительно, «из-за строений показались бандиты, рассыпавшиеся по заснеженному полю», но бойцы охраны залегли в «глубокий придорожный кювет» и открыли стрельбу. Видимо, «бандеровцы», «перегруппировались», таким образом, чтобы «наступать» на бойцов охраны, давая тем возможность, более комфортно чувствовать себя в обороне, используя насыпь дороги, как укрытие. Но «глубокий придорожный кювет», как-то не очень стыкуется с понятием «проселочная дорога». Это скорее, характерно именно для шоссе, как в нашем случае, Ровное — Новоград-Волынский. Как всегда, поражает «тупость» врагов. Эти бандеровцы, судя по всему, военному делу не обучены, не то, что обстрелянный ими генерал. Эту группу, якобы, из четырех машин, легко было бы захватить в селе. А при той численности бандеровцев, которых определил на глазок Крайнюков, да и то, только в чистом поле, вполне хватило бы для захвата всей подвижной группы Ватутина. Я умышленно не привожу количественные данные этих самых «бандеровцев», так как о них будет сообщено в официальном документе. А «наступление», этих самых «бойцов за самостийность Украины», да в чистом поле, да на горстку бойцов охраны? Вообще, все это попахивает «туфтой», конечно, красиво упакованной в героическую обертку.

В дальнейшем, правда, события приобретают более реальные очертания.

«Обо всем случившемся я немедленно доложил по ВЧ Верховному Главнокомандующему. Сталин с укоризной сказал:

- В вашем распоряжении имеется такая огромная масса войск, А вы беспечно разъезжаете по фронту, не взяв даже надежной охраны. Так не годится!

Вслед за устным докладом по ВЧ я направил Верховному Главнокомандующему из штаба 13-й армии следующее письменное донесение:

«Товарищу Сталину.

Докладываю о происшествии с генералом армии тов. Ватутиным в составе четырех машин и с личной охраной в количестве 10 человек, в 18.50 при въезде на северную окраину д. Милятин, что 18 км южнее Гоща, подверглись нападению бандитов численностью 300-350 человек.

При перестрелке тов. Ватутин был ранен. Все меры по вывозу раненого тов. Ватутина из района нападения приняты.

Характер ранения: сквозное пулевое правого бедра с переломом кости.

По предварительному заключению хирурга 13-й армии, ранение относится к категории тяжелых, требуется лечение минимум два месяца.

К оказанию мед. помощи привлечены все лучшие силы. На 3.00 1.3. 44 года состояние здоровья тов. Ватутина удовлетворительное.

Находится в 506-м армейском госпитале в г. Ровно. Врачи настаивают в течение суток не трогать, а 2.3.44 года обязательно эвакуировать самолетом «дуглас» в Москву.

Член Военного совета 1-го Укр. Фронта

Генерал-майор Крайнюков

Нр. 156 1.3.44 года

7.00»

(ЦА МО СССР, ф. 48 — А, оп.2294, д.14, л. 39 — 40)

Утром врачи разрешили мне накоротке навестить раненого командующего. Услышав шаги, Николай Федорович открыл глаза, спросил:

- Все целы? Как документы?

Я поспешил успокоить его. Портфель с документами сохранен. В лапы к бандитам никто не попал.

- Что ж, охрана сделала все, что могла, — прерывисто дыша, произнес генерал. — Все держались мужественно и достойно. Скажите бойцам, что командующий благодарит их. Прошу отличившихся представить к награде.

Генерала армии Н.Ф.Ватутина эвакуировали в Киев, ибо город Ровно в те дни часто подвергался налетам вражеской авиации. Для лечения Николая Федоровича были направлены из Москвы опытнейшие специалисты».

Как видите, об этом ЧП Крайнюков сразу же сообщил самому Сталину, а в дальнейшем, по результатам медицинского обследования Ватутина, направил и «письменное донесение». Как Вам цифры «численность бандитов 300 — 350 человек». Один, к примеру, винтовочный залп этой бандеровской кодлы из засады, превратил бы в решето весь скромненький отряд красноармейцев с Ватутиным во главе. А так получилось, что Ватутину влепили всего-то, одну пулю, а Крайнюков, видимо, отделался всего лишь легким испугом. Обратите также внимание на ответ Крайнюкова по поводу вопроса: «Все целы?». Сам же Константин Васильевич пишет, что «я поспешил успокоить его». Представляется, что и охрана, судя по всему, не понесла особых потерь. Тогда будет выглядеть подозрительным тот факт, что из двух легковых машин, обстреляли только машину командующего. Почему Крайнюков не был обстрелян «неизвестными»? Легче всего было бы свалить это дело на неизвестных, например, бандитов, что и было сделано. Обратите внимание на время суток — 18.50, т.е. 29 февраля, это уже темно. Какие тогда толпы «бандеровцев» в количестве «300-350 человек» могли сосчитать Крайнюков и компания? Просто постреляли друг в друга — вот и все. Но в Ватутина, все же попали, даже в темноте. Видимо, огонь был сосредоточен именно по его машине. Как же тогда Крайнюков увернулся? Или ехал в другой легковой машине, тогда не было этого «коротанья времени за разговорами» или вообще не ехал в этой маленькой колонне? Тут как в анекдоте о командире перед строем бойцов: «Или это было покушение, или одно из двух». Еще тонкость. В сообщении Сталину сказано, что «подверглись нападению бандитов». Бандеровцы появятся позднее. Почему не представили это покушение делом рук немецких диверсантов-террористов? Цель приличествовала, как-никак, а командующий фронтом с документами. Может, в темноте не заметили, что это были немцы?

«Вспоминается последняя беседа с Н.Ф.Ватутиным в санитарном поезде, направлявшемся в Киев. Николай Федорович встретил меня обрадовано и спросил:

- Ну, как думаешь, Константин Васильевич, разрешат мне после лечения вернуться на фронт? — И, не дожидаясь ответа, уверенно заявил: — Разрешат! Недельки три поскучаю на госпитальной койке — и снова на фронт поеду. На костылях, а доберусь. И снова за работу, чтобы своими глазами увидеть нашу великую победу.

Вскоре мы получили приказ Ставки Верховного Главнокомандования, датированный 9 марта 1944 года. В нем говорилось:

«При всех выездах командующих фронтами и армиями, лиц высшего командного состава, а также при перевозке важных оперативных документов выделять для сопровождения надежную личную охрану».

Значит, врачи предлагали командованию фронта Ватутина «обязательно эвакуировать самолетом «Дуглас» в Москву», а он почему-то в санитарном поезде направился в Киев? Кто же отдал такое распоряжение, не Сталин же?

В Военный совет и штаб фронта из столицы Советской Украины приходили утешительные вести. Мы ежедневно получали по телеграфу бюллетени о состоянии здоровья товарища Николаева (так кодировалась фамилия Н.Ф.Ватутина). Генерал начал было поправляться. Как сообщали нам, он интересовался обстановкой на фронте и искренне радовался боевым успехам. Перешедшие в наступление войска 1-го Украинского фронта осуществляли план операции, разработанный Н.Ф.Ватутиным и штабом. Спустя немногим более месяца после ранения Николая Федоровича в бюллетене о состоянии здоровья, подписанном видными медиками товарищами Шамовым, Вовси, Гуревичем, Иващенко и Василенко, появились тревожные нотки. Несмотря на энергичное лечение, направленное на борьбу с инфекцией, состояние больного оставалось тяжелым. В Киев был срочно командирован главный хирург Красной Армии академик Н.Н.Бурденко.

Военный совет получил сообщение, что Н.Ф.Ватутину сделали операцию — была произведена высокая ампутация бедра. А в ночь на 15 апреля 1944 года командующий войсками 1-го Украинского фронта скончался. Было ему тогда сорок два года».

Дальше последовали приличествующие этому трагическому событию сообщения ЦК ВКП(б), Правительства страны и Наркомата обороны СССР.

Удивляет в этой истории то, что «генерал начал поправляться» и даже «искренне радовался боевым успехам», но вдруг организм Николая Федоровича начал сопротивляться хорошему лечению и отказался от борьбы с «инфекцией». Последствия не замедлили сказаться и, несмотря на присутствие приехавшего из Москвы Н.Н.Бурденко, «инфекция» одержала победу и над выдающимся медицинским хирургом, и над боевым генералом.

Вот так оборвалась жизнь Николая Федоровича Ватутина в изложении члена Военного совета фронта генерала-майора Крайнюкова К.В. Надо заметить, что Константин Васильевич, утверждает, что Бурденко прибыл в Киев к Ватутину тогда, когда, несмотря «на борьбу с инфекцией, состояние больного оставалось тяжелым».

Но, когда автор заметки в «Красной звезде» Александр Кочуков встретился, в свое время с Константином Васильевичем у него на квартире, то в изложении данных событий появились некоторые разночтения.

- Беда стряслась 29 февраля 1944 года, — тяжело вздохнул генерал-полковник К.В. Крайнюков. — Обсудив с командованием 13-й армии план проведения предстоящей Проскуровско-Черниговской операции, мы с Николаем Федоровичем решили из Ровно проехать в Славуту, где располагался штаб 60-й армии.

Четыре машины (в одной сидели мы, в остальных — порученцы и охрана) быстро мчались по ровенскому шоссе. Когда показалась проселочная дорога, генерал армии Н.Ф. Ватутин, повернувшись ко мне, сказал: «А стоит ли нам делать крюк по шоссе? Давайте махнем напрямик в Славуту…»

Так и сделали. Проехали два села. Тишина. Подъезжаем к третьему — селу Милятин. Едва первая машина миновала околицу, как послышались выстрелы. Наш автомобиль следовал в колонне вторым.

«Что такое?» — высунувшись из окна машины, спросил Николай Федорович у полковника Н.И. Селикова.

«Нас обстреляли, пришлось дать задний ход, — прокричал порученец командующего, — видимо, бандеровцы…»

Из-за домов, с фронта и флангов выскочили бандиты. Они открыли сильный ружейно-пулеметный огонь. Одна зажигательная пуля угодила в легковой автомобиль командующего. Вскоре пылали еще две наши машины.

Мы отстреливались. Но силы были неравными.

«Николай Федорович, возьмите портфель с оперативными документами и выходите из боя, — посоветовал я командующему. — Мы прикроем ваш отход…»

«Командующий всегда должен оставаться командующим, — ответил генерал армии Н.Ф. Ватутин. — Кто из офицеров ранен? Пусть возьмет портфель, одного автоматчика… Остальным драться до последнего!»

Двое из нашей группы, спасая оперативные документы, короткими перебежками устремились к видневшейся невдалеке рощице, а оставшиеся продолжали вести неравный бой. Строчил из автомата и сам командующий. Вдруг он вскрикнул. Лежавший рядом в цепи солдат бросился на помощь. Подползли к Николаю Федоровичу другие товарищи. Рана оказалась тяжелой…

Под ураганным огнем бандитов мы уложили генерала армии Ватутина в уцелевший газик. Шофер рванул с места. Вскоре Николай Федорович был доставлен в госпиталь, где ему сделали операцию.

Не отрывая пристального взгляда от портрета боевого друга и как бы разговаривая с ним, Константин Васильевич с грустью сказал:

- Не уберегли мы командующего. И врачи оказались бессильны. Хотя были привлечены крупнейшие медицинские светила, в том числе известный хирург Н.Н. Бурденко…

Пропало заснеженное поле и перебежками подбирающиеся бандиты. Зато уточнилось количество машин в ехавшей колонне.

А вот другая версия случившегося. На сайте «Факты и комментарии» приведена статья Владимира Шуневича. Он брал интервью у бывшего солдата охраны полководца, ныне профессора из Киева Мусы Гайсина.

— Летом 1943 года меня, 17-летнего студента мехмата Казанского университета, военкомат направил в авиационное истребительное училище, — вспоминает киевлянин Муса Гайсин. — Но вместо училища мы оказались на Курской дуге. Правда, туда попали к шапочному разбору — не понадобились. И на передовую прибыли уже осенью. Двенадцатого октября нас, 117 новобранцев, подняли в атаку расширять Лютежский плацдарм. Из боя вернулось меньше половины…

Вскоре меня перевели во взвод охраны командующего фронтом генерала Ватутина. Скорее всего, благодаря анкете. Я хорошо учился, был спортсменом, членом бюро райкома комсомола. Словом, благонадежным. Штаб фронта размещался в просторной сельской хате в селе Требухов Броварского района. Этот дом сохранился до нашего времени. Но в нем Ватутин разве что ночевал. А по утрам выезжал на «виллисе»- вездеходе в полевое управление, которое находилось в Ново-Петровцах. И мы, адъютант майор Семиков, водитель джипа Кабанов и два автоматчика — ефрейтор Сидоренко и я, находились рядом с Ватутиным, считай, все время… А как блестяще Николай Федорович умел ориентироваться на местности! Однажды мы — Ватутин, водитель Кабанов, адъютант майор Семиков, охранники ефрейтор Сидоренко и я — заблудились на «виллисе», кружили по незнакомым дорогам и никак не могли попасть в пункт следования. Ватутин взял карту, внимательно посмотрел, ткнул пальцем в какую-то дорогу, велел повернуть туда-то — и вскоре были на месте.

Одно время командующий повадился ходить в атаку. Мы приезжали на передовую. Ватутин доставал из-под сиденья ППШ и, вскинув его, быстрым шагом шел за наступающими солдатами и офицерами. Мы все, шли, естественно, за ним. Над головой шипели снаряды, бывало жутковато. Но Ватутин не кланялся им.

Говорят, что ранение, оказавшееся роковым, Ватутин получил якобы из-за своей неосторожности — отказался от усиленной охраны, распорядился свернуть с большака на проселочную лесную дорогу… Это не совсем так. Правда, я к тому времени уже месяц как воевал в танковой части, поэтому там не присутствовал. Но водитель, Александр Демьянович Кабанов, рассказывал, что все это домыслы: ехали по заранее оговоренному маршруту, «виллис» командующего сопровождали штабной «додж» и грузовик «студебекер» с полным кузовом охраны. Просто бандеровцы, сидевшие в засаде, обстреляли наших слишком неожиданно… Вполне вероятно, что они охотились за Ватутиным по заданию немецкой разведки. После ранения генерала отвезли в ближайший ровенский армейский госпиталь. Через пару дней его отправили в Киев. Известие о том, что командующего лечат в Ровно, очевидно, дошло до немецкой разведки. Как рассказывал бывший партизан и фронтовик Федор Лещенко, лечившийся в те дни там, где-то в начале марта 1944 года, когда Ватутина уже в госпитале не было, немецкая авиация по наводке «ракетчиков» разбомбила его, а также и готовящийся к отправке санитарный эшелон с ранеными. Радиосообщение о смерти нашего командующего я услышал под Тернополем по танковой рации. В минуты затишья любил слушать Москву. В тот день меня вместе с другими солдатами, ранее служившими с Ватутиным, отозвали с фронта в Киев на похороны. Мы стояли, потом шли в почетном карауле. Когда гроб опускали в могилу, давали прощальные залпы.

Как видите, правда, косвенно, но машин по воспоминаниям водителя Кабанова, было все-таки три: «виллис», «додж» и «студебекер» с охраной. Как представляется, никакого сражения с «бандеровцами», не было. Обстреляли машину командующего и все. Вопрос в том, не было ли это спланированной акцией? Куда вернулась колонна после ранения Ватутина? Правильно, в 13-ю армию Пухова, потому что была ближе к месту происшествия. Если бы это случилось значительно дальше, то, скорее всего, доехали бы до Черняховского, в 60-ю армию. Однако, что-то уж больно публика подозрительная была в 13-й армии. Один Маландин, чего стоит. А что касается Крайнюкова, то, скорее всего, с ним случилось что-то неординарное. Иначе, откуда такие фантазии и неточности.

Тут неожиданно появляется маршал Г.К.Жуков, бывший в ту пору представителем Ставки на 1-м Украинском, со своими «Воспоминаниями». Читатель газеты «Дуэль» Н.Н.Гришин, знакомясь с военными мемуарами и публикациями, неожиданно выявил разноголосицу, нелогичность в описаниях обстоятельств и деталей ранения и гибели генерала армии Н.Ф. Ватутина.

Г.К. Жуков. «ВОСПОМИНАНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ».

а) Издательство АПН, Москва, 1969 год. Изд. 487 (1-я часть): «Н.Ф. Ватутин объезжал войска 60 армии. Впереди ехала охрана. Н.Ф. Ватутин был во второй машине со своим адъютантом и стрелком, а за ним на некотором удалении шли две машины Н.С. Хрущева (выделено — Н.Г.) … Они попали под обстрел… бандеровцев. Н.Ф. Ватутин, выскочив из машины, вместе со стрелками стал огнем прикрывать отход других машин (выделено. — Н.Г.). Во время перестрелки Николай Федорович был ранен в бедро».

б) 2-я часть этого издания: «Н.Ф. Ватутин объезжал войска 60 армии. Впереди ехала охрана. Н.Ф. Ватутин был во второй машине вместе с членом Военного совета К. В. Крайнюковым и адъютантом. Въехав в одно из сел, машины попали под обстрел бандитско-диверсионной группы бандеровцев. Н.Ф. Ватутин, выскочив из машины, вместе с офицерами вступил в перестрелку, во время которой был ранен в бедро». Имеется следующее примечание: «В первой части тиража настоящего издания этот эпизод был изложен недостаточно точно. (Ред.)».

Таким образом, в 1-й части 487 издания Н.Ф. Ватутин и сопровождавшие его Хрущев, офицеры и охрана ехали на четырех машинах; во 2-й части того же издания две машины Хрущева исчезли, то есть командующий фронтом уже не прикрывал бегство члена Военного совета этого же фронта.

в) В следующих изданиях мемуаров Г.К. Жукова исчезает «примечание». Обстоятельства ранения Ватутина уже описываются так: «Генерал армии Н.Ф. Ватутин и член Военного совета Фронта генерал-майор К.В. Крайнюков (уже не Хрущев! — Н.Г.) 29 февраля в 16 часов 30 минут в сопровождении охраны в количестве 8 человек выехали в 60-ю армию… В 19 час. 40 мин. Николай Федорович и сопровождающие его лица, подъехав к северной окраине села Милятин, увидели толпу людей примерно в 250-300 человек и одновременно услышали выстрелы, раздавшиеся из этой толпы. По указанию Н.Ф. Ватутина машины остановились, чтобы выяснить, что случилось. Внезапно по машинам был открыт ружейный огонь из окон домов… Это были бандеровцы. Н.Ф. Ватутин и охранявшие его лица выскочили из машин, и Николай Федорович был ранен в ногу. Быстро повернув одну из машин, три бойца подхватили Н.Ф. Ватутина, положили его в машину и, захватив с собой документы, направились в сторону Ровно. С ними же уехал К.В. Крайнюков».

Возникает вопрос. Если не было Хрущева, крупного политического деятеля СССР, и необходимости прикрывать «отход» его машин (точнее — бегство), то, услышав выстрелы и увидев около 300 бандеровцев, зачем было выходить из машины командующему фронтом и принимать бой, имея не более 10-11 человек (включая самого Ватутина)? Вероятно, логичнее — развернуться и уезжать.

Ещё одна деталь вызывает вопросы. В 1-й части 487 издания Г.К. Жуков пишет, что советовал Ватутину послать вместо себя своих заместителей. «Николай Федорович настаивал на своей поездке. Его поддерживал член Военного совета, ссылаясь на то, что они давно не были в 60-й и 13-й армиях (выделено. — Н.Г.)». Но кто из членов Военного совета фронта кроме Хрущева мог настойчиво поддерживать командующего перед заместителем «Верховного», не мог же К. Крайнюков, член Военного совета по материальному обеспечению, позволить себе подобное. В последующих изданиях эта «поддержка» также исчезла!

Таким образом, согласно письменному донесению Н.Ф. Ватутин и его спутники ехали «в составе четырех машин», что совпадает с количеством, указанным в 1-й части 487 издания мемуаров Г.К. Жукова. Кое-кому, безусловно, не очень «понравилось», как Командующий фронтом прикрывал бегство члена Военного совета фронта, который около 30 лет был их соратником во многих совместных деяниях. Осудив в его деятельности субъективизм и волюнтаризм, они не имели большого желания идти дальше в его разоблачении…

Итак, мы установили, что Н.Ф. Ватутин и его спутники ехали на машинах. Две машины сгорели, на третьей вывезли раненого командующего. А где же четвертая? Никаких сообщений о ее судьбе не последовало, если не принимать на веру первоначальное сообщение заместителя Верховного Г.К. Жукова. Хрущев также исчез в дальнейших публикациях по этому вопросу.

Бог, с ним с Хрущевым. Может, действительно его не было в этой поездке. А перепугался Никита Сергеевич, видимо от того, что его вдруг привязывают к происшествию с Ватутиным, а он еще не был готов дать вразумительное объяснение случившемуся. Тут другое. Жуков, тоже всячески пытается увильнуть в сторону от случившегося с Ватутиным, дескать, тот сам проявил инициативу в этой поездке. Если бы Жуков был бы честным человеком, то чего же ему бояться. Прямо заявил бы, что отдал приказание Ватутину выехать в 60-ю армию, а что произошло по дороге, на то и война — всюду стреляют. А здесь все врут, и никак концы с концами не свяжут. Генералы, однако…

Похороны Н.Ф. Ватутина в Советском (теперь Мариинском) парке.

Запечатлен момент прощания с Н.Ф.Ватутиным Никиты Хрущева — члена Военного совета Первого Украинского фронта, которым командовал Ватутин. Похороны происходили 17 апреля 1944 года – в день 50-летия Хрущева. Через несколько лет, подобным образом Никитка – Кровавый будет прощаться с Иосифом Сталиным. Поднаторел подлый убийца в подобных прощаниях.

(Фото из ЦГА КФФД им. Г. Пшеничного, публикация М.Кальницкого)

Видимо Хрущев, все же собрался с духом и решил выдать в своих мемуарах, все, что связывало его с этими событиями. Выше мы уже упомянули о незабвенном Никите Сергеевиче. Он в то время, в 1944 году, уже находился в Киеве на посту секретаря ЦК КП(б)У. Тоже кое-чего, может порассказать. Итак, предоставляем слово Н.С.Хрущеву:

«Не помню точно числа, когда перед весной мне сообщили, что ранен Николай Федорович Ватутин. Меня это очень огорчило, хотя и сказали сначала, что жизни его рана не угрожает. Ранен он был в ногу, а при каких обстоятельствах, мне тогда не доложили. Прошло какое-то время, и сообщили, что Ватутин вагоном едет в Киев. Я встретил его. Он чувствовал себя, как любой раненый, и был уверен, что вскоре вернется к делу. Ему, кажется, предлагали лечиться в Москве, но он решил остаться в Киеве, потому что здесь был ближе к фронту и мог не прекращать своей деятельности командующего войсками. Приехали врачи, в том числе Бурденко, крупнейший хирург. Большего и лучшего желать в те времена не приходилось. Бурденко, осмотрев Ватутина, сказал мне: «Ничего страшного, его рана не опасна, мы его, видимо, сумеем поставить на ноги, и он приступит к исполнению прежних обязанностей». После ранения Ватутина командование войсками 1-го Украинского фронта принял Жуков. Сначала он командовал временно, пока не выздоровеет Ватутин».

Здесь без юмора не обойтись. И так понятно, без Никиты Сергеевича, что вряд ли, чем мог помочь, даже, приезд самого Бурденко. А разговор Николая Ниловича с Никитой Сергеевичем — это, видимо, так, для успокоения Ватутина и окружающих его людей. Ранение в ногу — это ведь, почти «смертельное» ранение. Посудите сами. Вон, Кутузов Михаил Илларионович — боевой генерал. Имел два сквозных ранения в голову и — ничего страшного. Всего-навсего лишился глаза, а как потом воевал! Самого Наполеона изничтожил. А у Ватутина шансов было мало, тем более, что ранение в верхнюю часть ноги, в бедро. Редко, кто из раненых выживал с таким «тяжелым» ранением. Я же говорю, если бы в голову, еще можно побарахтаться Николаю Федоровичу, в борьбе за жизнь. А так, при таком-то, ранении — полная безнадега. Странно еще, как до Киева довезли живого.

Далее Хрущев сообщает, подробности ранения Ватутина. Они разнятся, так как мемуары Хрущева не были опубликованы в то время, когда готовил свои воспоминания Крайнюков. Отсюда и разнобой в описании происшествия.

Затем мне доложили, при каких обстоятельствах и где был ранен Ватутин. Оказывается, его ранили украинские националисты, бандеровцы. Они воспользовались неосторожностью, непредусмотрительностью не только Ватутина, но и людей, которые отвечали за его охрану. Он находился в каком-то населенном пункте, откуда ему нужно было переехать в другое место. Решил ехать ночью. Была непролазная грязь. Вообще-то мы на фронте чаще всего переезжали с места на место на рассвете или в вечерних сумерках, а тут — ночью. Впереди командующего ехал «виллис» с автоматчиками, потом сам Ватутин, тоже в сопровождении автоматчиков. Где-то на развилке дорог машины разминулись: шедшая впереди направилась в одном направлении, Ватутин — в другом. (?) Ватутин проезжал через какую-то деревню, когда раздалась пулеметная очередь, и командующий был ранен. Не помню сейчас, нападавшие сумели захватить машину или убежали. Потом мы поймали тех, кто стрелял в Ватутина, но уже после войны. На допросах, как мне докладывали, они говорили, что узнали, что ранили (либо убили) именно Ватутина, потому что какие-то вещи и документы попали к ним в руки.

То, что у Крайнюкова с товарищами, концы с концами не сходятся, мы уже отметили ранее. Так «бандиты, численностью 300-350 человек» в мемуарах у Хрущева обозначены лишь в виде «пулеметной очереди», а атака на бойцов охраны — в позорную ретираду. Интересен факт и по-поводу поимки бандитов, после войны. Если бандиты захватили документы, за что же тогда хотели наградить бойцов охраны и как же оценить действия порученца командующего полковника Н.И.Семикова, которому, якобы передали портфель со всеми документами? Вопросы, вопросы…

Удивительно в этом деле другое: Хрущев — то, не соврал! Разумеется, только по факту нападения бандеровцев.

Обратимся к публикации Дмитрия Веденеева и Сергея Шевченко «Гибель Ватутина: факты и версии» размещенной на сайте «2000» -Аспекты.

Даны события того времени глазами контрразведки фронта.

События, предшествовавшие ранению, детально изложены в справке, подписанной 1 марта 1944 года заместителем начальника Управления контрразведки СМЕРШ 1-го Украинского фронта генерал-майором Беляновым.

В 16 час 30 мин 29 февраля военный совет фронта закончил работу в штабе 13-й армии генерала Пухова (Ровно) и выехал в штаб 60-й армии (Славута). Офицер по особым поручениям командующего полковник Семиков выслал офицера оперативного отдела штаба фронта майора Белошицкого разведать пути проезда. Изучив три маршрута, майор доложил Пухову наиболее приемлемый: Ровно — Здолбунов — Острог — Славута. Он же проинформировал генерала, что накануне у села Гоща был ожесточенный бой партизан с отрядом УПА, а местные жители сообщают о многочисленности повстанцев. Однако опытный боевой командир не предложил командующему дополнительной охраны и бронетехники сопровождения. Меры предосторожности ограничились высылкой «студебеккера» со взводом солдат для доразведки маршрута.

Около 19.00 кортеж из четырех машин (в других документах — из трех — авт.), в которых находились Ватутин, член военсовета Крайнюков, 10 штабных офицеров и несколько бойцов охраны, подъехал к окраине Милятина. В поселке якобы слышалась стрельба (?). Ватутин велел остановиться и отправил майора-порученца выяснить обстановку. Здесь машины и попали под обстрел повстанцев, которые, прячась за домами, взяли противника в клещи. Ватутин получил в верхнюю часть правого бедра пулю, раздробившую кость. Водитель одной из машин М.(фамилию не называем сознательно — авт.) испугался и рванул с поля боя. Бойцы охраны Царев и Кочетков усадили истекавшего кровью генерала в «додж», но авто, отъехав, перевернулось. «Виллис», которым дальше повезли Ватутина, застрял в непролазной грязи. В ближайшем селе нашли сани и на них доставили раненого в госпиталь №50613-й армии. Увы, пострадавший потерял много крови, а квалифицированная помощь была оказана только спустя пять часов.

Все ближе и ближе к «истине». «Героизм» командующего с автоматом и члена Военного совета Крайнюкова, видимо с пистолетом, растворяются в «заснеженном поле» у села. Москва, разумеется, тоже обеспокоена случившимся, если

«Нарком внутренних дел УССР Василий Рясной 2 апреля отправил заместителю главы НКВД СССР Василию Чернышеву докладную с описанием чрезвычайного происшествия. В документе отмечалось, что нападавших было 30-40, охрана «энергично отстреливалась», но «бандитам удалось окружить одну машину, в которой находилось 3 человека, и в перестрелке последние были убиты».

Так завуалировано признавалась потеря на поле боя одной из машин. Заработал бюрократический механизм «отмазок»: вскоре в бумагах фигурировала «банда в 300-350 человек, напавшая на товарища Ватутина». В район боя перебросили части войск НКВД, начались зачистки, в ходе которых полегло немало повстанцев, оказавшихся в районе Милятина. За 20 дней апреля было проведено «65 чекистско-войсковых операций, стоивших жизни 1129 «бандитам».

Значит, из Москвы досталось местным чекистам, «на орехи», если провели войсковые операции по «зачистке» местности, т.е. тылов 1-го Украинского фронта от «батьков». Хрущев, когда переберется в Москву, перетащит В. Рясного, к себе, в столицу.

«…На Волыни действовала разведгруппа Наркомата госбезопасности «Тайга», частично состоявшая из поляков. Работу группы «таежников» лично контролировал начальник 4-го Управления НКГБ СССР (зафронтовая разведывательно-диверсионная работа) опытный чекист Павел Судоплатов.

После нападения на Ватутина «Тайга» получила указание немедленно переключиться на розыск участников дерзкой акции. Уже 9 апреля 1944-го разведчики передали в НКВД УССР информацию об обстановке накануне боя. Дорогу между селом Сеянцы и Милятином «держала» боевка службы безопасности (БСБ) подполья ОУН из села Колесники Гощанского района под командованием Феодосия Павлюка. Туда же подтянулись БСБ «Черкеса» и «Жука» — не более 100 бойцов. Они организовали засаду (видимо, планировалось нападение на маршевую воинскую часть. — Авт.), а повстанцы Павлюка должны были прикрывать основные силы у Милятина. В таком случае странной выглядит советская версия о стрельбе в поселке: ведь выстрелы демаскируют засаду.

По данным «Тайги», среди людей «Черкеса» был некий «видный немец». Скорее всего, речь идет о немецком офицере, что в общем-то не- удивительно: в 1944-м командование УПА сотрудничало в разведывательно-подрывной сфере с гитлеровцами. Известно, что советская сторона в операциях против повстанцев захватила в плен до 300 офицеров нацистских спецслужб, а отдельных «солдат фюрера» ликвидировала в подполье СБ ОУН в 1947-м. Но более интересен другой факт. Среди нападавших был венгерский лейтенант — искусный стрелок, поражавший противника из обычной винтовки с нескольких сотен метров. Именно он, по утверждениям некоторых источников «Тайги», ранил полководца.

Дополнительные сведения о нападении сообщил следователям НКВД на допросах в апреле 1946 года пленный Федор Воробец («Верещака») — бывший командир группы УПА «Схід», руководитель подполья на Волыни. Ему поступили отчеты «Ворона» — командира надрайонного провода ОУН и рапорт командира личной охраны сотника «Деркача». Эти документы подтвердили, что трофеем повстанцев стала штабная автомашина; по найденным в ней бумагам была установлена личность высокопоставленного пассажира.

Наконец, собственную версию случившегося изложил захваченный в 1944-м командир соединения УПА «Холодный Яр» Евген Басюк («Черноморец»). По его словам, в Милятине оказалось 12 бойцов БСБ «Примака» из Славуты и несколько местных боевиков. Захваченные врасплох(?) прибытием кортежа, они вынуждены(?) были принять бой. Огонь сосредоточили на первой машине, которую затем обыскали. Документы передали по инстанции руководителю подполья Волыни Богдану Козаку («Смоку»). Трофейную генеральскую шинель из добротного сукна донашивал интендант куреня УПА «Богун»…

Боевку «Примака» вскоре ликвидировали советские войска. А сам Басюк, кстати, спасаясь от неизбежной «вышки», пошел на сотрудничество с властями — пребывал в рядах печально известных «нарушениями соцзаконности» спецгрупп, легендированных под повстанцев. Любил щеголять в кителе капитана госбезопасности, за которого себя выдавал. В 1948-м он был осужден на 25 лет лагерей за мародерство и взяточничество.

Авторы приведенной статьи законно ставят вопрос: «Так что же там случилось?» и пытаются дать на него вполне вытекающий из статьи ответ.

Судя по всему, полную и достоверную картину фатального для Николая Ватутина боя вряд ли удастся описать — ситуация обычная при исследовании событий далекого прошлого. Однако некоторые выводы все же можно сделать. Во-первых, говорить о преднамеренном нападении (заранее подготовленной засаде) именно на кортеж генерала нет оснований. Это была случайность, какими изобилует история войн. Но случайность значимая. Поскольку трагическая встреча все же произошла, сценарий ее развития выглядит совершенно естественно: украинские повстанцы и советская сторона находились в состоянии войны, о причинах которой написано достаточно.

Давайте еще, еще раз обратимся к донесению зам. начальника контрразведки 1-го Украинского фронта. Послали разведать дорогу майора Белошицкого. Разведал и доложил. И что получилось в итоге? А что это за ожесточенный бой партизан с боевиками УПА? Под словом «ожесточенный» подразумевается, что в таком бою — пощады не жди. Кроме того, советские партизаны в тылу 1-го Украинского фронта — что-то, не совсем ясно? Неужели наши войска наступали так стремительно, что партизанские соединения не знали об этом и соответственно, не заявляли о себе Советской власти? К тому же, вызывает, все же определенное беспокойство присутствие этого венгерского снайпера в данной бандгруппе. Смотрим далее, выводы авторов.

Во-вторых, бой в Милятине был внезапным для обеих сторон, скоротечным и практически неуправляемым. По тактическим меркам Второй мировой это была заурядная стычка, однако ее последствия — весьма ощутимы для интеллектуального потенциала Красной армии, в которой Ватутин служил с 1920 года. Генерал внес весомый вклад в развитие военного искусства в таких вопросах, как окружение крупных группировок противника, применение подвижных групп фронтов, организация глубокой обороны.

О вкладе в военное искусство товарища Ватутина, мы сейчас говорить не будет — не тема, а вот о внезапном бое — поспорим. Это для кого же он был внезапным? Уж не для боевиков ли группы УПА «Холодный Яр»? Разве группа Ватутина пыталась с боем взять этот населенный пункт? Если бы по ним боевики не открыли огня, они бы проехали это село Милятын и никого бы не заметили. Иные у них стояли цели. А вот для боевиков УПА это был лакомый кусочек. Бой из засады всегда дает преимущество атакуемой стороне, что и подтвердили события. А вот была ли засада организована спонтанно, вопрос? Обратите внимание еще на такой факт. Командир этой группы УПА «Холодный Яр» Евген Басюк, как авторы указывают выше, после ликвидации группы «пошел на сотрудничество с властями». А не мог ли этот Басюк, «пойти на сотрудничество с властями» чуть раньше? Тогда эта вся картина будет выглядеть совсем в другом свете. Конечно, вполне можно согласиться с авторами в том, что не было принято «необходимых и достаточных мер предосторожности».

«Почему для сопровождения командующего самым мощным фронтом (две танковые, авиационная и семь общевойсковых армий) не выделили бронетехнику и подразделение автоматчиков? Похоже, были проявлены либо халатность, либо недооценка сил противника. Конечно, регулярные войска гораздо мощнее повстанцев — необученных, без тяжелой техники (в 1944-м на Украине на одного убитого солдата войск НКВД приходилось около 16 ликвидированных бойцов УПА). Однако один инсургент, по мнению специалистов, приковывает к себе до десятка правительственных солдат. На его стороне внезапность(!), да и сама природа («батько наш зелений ліс, ніч наша мати» — пели украинские повстанцы).

Но если мы ответим положительно на вопрос о Е.Басюке, то станет понятной и «проявленная халатность», и «недооценка противника».

Адекватно ли действовал сам Ватутин? Имея горстку людей, не зная численности противника, он остановил кортеж в заведомо невыгодных условиях. А ведь первая команда, отдаваемая при обстреле колонны, должна быть: «Увеличить скорость!»

По поводу действия командующего трудно сказать что-либо определенное. Авторы статьи сами вынесли решение: «Судя по всему, полную и достоверную картину фатального для Николая Ватутина боя вряд ли удастся описать — ситуация обычная при исследовании событий далекого прошлого».

Если читатель думает, что это все версии о покушении на генерала Ватутина, то прошу его вновь набраться терпения.

Привожу отрывок из книги Александра Гогуна «Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы», изд. «Посев», №5 (1520), 2004 год. Стоит обратить внимание, что если выше мы рассматривали докладную записку в Москву, то сейчас нашему вниманию будет предложен аналогичный документ, но только, республиканскому начальству.

«На самом деле всё было совсем не так.

6 марта 1944 года начальник «Смерша» 1-го Украинского фронта генерал-майор Осетров направил Хрущёву докладную записку с результатами расследования этого происшествия:

«…29 февраля 1944 года, примерно в 19.00, в населенном пункте Милятын Острожского района бандгруппа численностью в 100-120 человек обстреляла машину командующего Первым украинским фронтом генерала армии т. Ватутина и машины, его сопровождавшие, вследствие чего тяжело ранен в ногу генерал армии т. Ватутин.

29 февраля 1944 года, закончив работу в штабе 13-й армии, в 16.30 тов. Ватутин выехал в район расположения штаба 60 армии в г. Славута…

Несмотря на позднее время и наличие по маршруту Гоща-Милятын-Славута вооруженных банд, что Военному Совету 13-й армии было известно из сообщений отдела «СМЕРШ» той же армии, генерал-лейтенант Пухов и генерал-майор Козлов для сопровождения командующего фронтом т. Ватутина не направили дополнительной охраны и не предложили бронированных средств передвижения.

Полковник Семиков знал, что часть охраны Военного Совета фронта направлена по другому маршруту, также не предложил Военному Совету 13-й Армии усилить имевшуюся охрану.

Кроме этого, Военный Совет 13-й армии о передвижении командующего фронтом из города Ровно в город Славута не поставил в известность отдел контрразведки «СМЕРШ».

В результате беспечности в охране командующего фронтом тов. Ватутина, его и вместе с ним следовавшие машины, не подозревая о наличии вооруженной банды, въехали в село Милятын, где и был произведен обстрел и ранение тов. Ватутина.

Необходимо отметить, что Военный Совет фронта также систематически был информирован о наличии активно действующих бандгрупп на участке 13-й армии, и члены Военного Совета фронта лично были предупреждены о принятии мер предосторожности при поездках в части 13-й Армии.

По показаниям пом[ощника] нач[альника] оперотдела штаба фронта майора Белошицкого, сопровождавшего Военный Совет, установлено, что во время вынужденной остановки машин Военного Совета в 3-х километрах от села Милятын майор Белошицкий услыхал впереди пулеметную стрельбу, однако об этом никому не доложил, а лишь предупредил личную охрану командующего о готовности.

По его же показаниям, при въезде машин на окраину села Милятын Белошицкий на расстоянии 800-900 метров заметил большую группу людей, но продолжал ехать, не доложив об этом командующему и сблизившись, таким образом, с бандой на расстояние 150-200 метров.

Следует отметить, что сопровождавшая командующего личная охрана и шофера вели себя достойно и мужественно, за исключением Моноселидзе, шофера члена Военного Совета т. Краинюкова, который во время обстрела проявил трусость, угнал машину, и сам участия в отражении нападения не принимал.

Моноселидзе задержан и в отношении его ведется следствие…».

Так все же получается, что именно командование 13-й армии не проявило должного «рвения» в обеспечении безопасности командующего фронтом. Вообще, как отмечалось выше, все виноваты в той или иной степени. Была ли она не преднамеренной? О «мужестве» и «достойности» бойцов и командиров, не будем повторяться, хотя на «трусость» Моноселидзе стоит обратить внимание. Судя, по всему, вряд ли шофер Моноселидзе проявил личную инициативу по бегству с поля боя. Чей он был шофер? — Крайнюкова. Он, что же выбросил генерала из машины и дал деру? Скорее всего, он просто выполнил приказ своего начальника. Тогда, что же вырисовывается?

«Виллис» командующего, в результате стычки с боевиками переворачивается, «додж» с Крайнюковым, рванул с места боя, а «студебеккер», судя по всему, с бойцами охраны стал разворачиваться в обратную сторону. Вот в этот «мифический» газик, помните мемуары Крайнюкова, и запихали, видимо, командующего. Была ли «лошадь с санями», по-моему, не играет особой роли. Жалко, конечно, Моноселидзе, получит «по-шапке» ни за что, ни про что. Что касается боевиков? Дело было на контроле Москвы, так что надо было «добывать сведения и найти виновных». Обилие желающих «взять на себя теракт», кажется, превышает все разумные пределы.

«Как видим, ни о каком героическом участии Ватутина в битве с бандеровцами речь не шла — если бы сам Ватутин руководил боем, это неминуемо попало бы в отчёт Осетрова.

Да и число повстанцев уменьшается со 250-300, до 100-120 — стандартной сотни (роты) УПА.

На поиски этой сотни в село Милятын моментально отрядили опергруппу «СМЕРША» в составе 60 человек. От неё сбежали не только повстанцы, но и подавляющее большинство жителей Милятына. Вскоре чекистами был схвачен 20-летний Григорий Ундир, рассказавший как сотня, в которой он служил, организовала нападение на Ватутина:

«…29 февраля 1944 года бандой «Зеленого» в количестве 80-90 чел. было совершено нападение на группу автомашин, которыми ехал командующий 1-го Украинского фронта генерал армии тов. Ватутин.

Указанное нападение было совершено при следующих обстоятельствах: Утром 29 февраля с. г. бандгруппа в количестве 80-90 чел. во главе с «Зеленым» вышла из с. Дубенцы в засаду в район Милятино-Сиянцы, где по полученным от высланной «Зеленым» разведки данным двигался обоз в 12 подвод.

Когда обоз поравнялся с находящейся в засаде бандгруппой, по нему был открыт огонь и завязалась перестрелка с охранявшими обоз красноармейцами.

В ходе боя красноармейцам на 6 повозках удалось убежать по направлению с. Садки, а остальные 6 повозок, из них 4 с боеприпасами, были захвачены бандитами. Во время боя был убит 1 красноармеец.

В то время, когда бандитами еще преследовались бежавшие подводы, из с. Милятин показалась грузовая автомашина, которая была обстреляна, и находившиеся на ней военнослужащие бросили автомашину и бежали.

Через некоторое время, уже перед вечером, по дороге из с. Тессова показались 4 автомашины, из коих 3 легковых.

«Зеленым» была организована в районе Милятинских хуторов засада, и когда автомашины начали подходить к находившимся в засаде бандитам, по ним был открыт сильный огонь.

После этого три автомашины развернулись и пошли обратно, а следовавшая первой автомашина была выведена из строя и осталась на месте…».

Вот и вся операция: повстанцы решили разграбить обоз с красноармейцами, разграбили успешно, увидели приближающиеся машины, решили по ним пострелять. Постреляли. И нежданно-негаданно смертельно ранили командующего фронтом, который боя, как разумный человек, не принял, а быстро уехал.

Да и бандеровцев, получается, было не 250-300, и даже не 100-120, а всего 80-90 человек.

Но, вероятно, вся эта история тоже не вполне соответствует действительности. По некоторым данным, упомянутый Ундир основательно наврал следователям «СМЕРША».

Думается, дело состоит в том, как я уже говорил выше, покушение на Ватутина взято под контроль Москвой. Ведется «разработка» пойманных боевиков. Ведь согласился же сотрудничать с властями Басюк, почему бы не согласиться на это и «упомянутому Ундиру». Отсюда и согласие, дать нужные сведения. А так как «разработку» ведут люди разных ведомств, отсюда и противоречия в показаниях захваченных боевиков.

Как позже утверждал бывший командующий группы УПА «Тютюнник» Фёдор Воробец («Верещака»), нападение на Ватутина произошло в районе действия сотни «Деркача», и сделали это группки Службы безопасности ОУН (СБ ОУН) сёл Михальковцы и Сиянцы Островского района Ровенской области. (СБ ОУН — нечто вроде бандеровского «СМЕРША».) В операции участвовало, по разным данным, от 17-ти до 27-ми бойцов (то есть в 10 раз меньше, чем написано в мемуарах Жукова). В подбитой машине повстанцы нашли оперативные документы и простреленную генеральскую шинель. В ней долгое время щеголял «Чумак», один из рядовых участников операции.

Кстати, сам Воробец, став жертвой переодетых в повстанцев оборотней из спецгруппы МВД, 15 января 1946 года попал в плен. Первоначально ему вынесли расстрельный приговор, но смилостивились, и дали «всего» 25 лет каторги. Милость чекистов оказалась специфической — Воробец погиб предположительно в 1959 году вследствие медицинских экспериментов КГБ в тюремной больнице Озерлага (Иркутская область).

Ещё одну версию убийства Ватутина рассказал в 1990-е годы ветеран УПА Евгений Басюк («Черноморец»), которого судьба занесла в Ростовскую область России. По словам «Черноморца», стычку с охраной Ватутина провёл уголовный отдел полевой жандармерии УПА в численности около 30 человек под командованием «Примака» (Трояна). Когда появились машины командующего 1-м Украинским фронтом и его свиты, «повстанческая милиция» была занята тем, что разгружала подводы обоза, ранее захваченного у красноармейцев. И по машинам огонь открыли спонтанно, безо всякой засады.

Сейчас, по большому счёту, не важно, чья версия ранения Ватутина — Ундира, Воробца или Басюка — соответствует действительности.

Согласимся с мнением автора статьи. Тем более, что версий этого происшествия достаточно много, что и вызывает определенное недоверие. К чему бы это их так много? Помните, выше, в рассказе профессора Муссы Гайсина, есть ссылка на водителя Александра Демьяновича Кабанова. Вот бы послушать его самого.

Обратимся к статье Владимира Горишняка и Якова Нагнойного размешенного на сайте «Факты и комментарии»: «За эвакуацию раненого генерала Ватутина мы были удостоены медали «За отвагу».

«Ответить на этот и многие другие вопросы, касающиеся жизни командующего, нам помог один из непосредственных участников тех драматических событий — личный водитель Николая Федоровича Ватутина 84-летний Александр Кабанов. Александр Демьянович ныне живет и работает в Киеве. Вот что он рассказал «ФАКТАМ». ( интервью было взято в 1999 году — В.М.)

… - Александр Демьянович, пожалуйста, попробуйте восстановить в памяти хронологию тех трагических событий, которые произошли 29 февраля — в тот день, когда генерал Ватутин был тяжело ранен?

- 28 февраля в Андрушовку (там находился штаб 1 Украинского фронта. — Авт.) прибыл маршал Жуков. Очевидно, с ним уже было согласовано решение о том, что он и генерал Ватутин выедут на передний край 1 Украинского фронта, поскольку готовилось крупное наступление наших войск. К вечеру мы уже были в Славуте — штабе 60-й армии, которой командовал генерал Черняховский, а утром 29-го (правда, уже без Жукова: Георгий Константинович остался в Славуте) прибыли в Ровно, где дислоцировался штаб 13-й армии под командованием генерала Пухова. Конечно же, окружению Ватутина было известно, что в лесах Прикарпатья орудуют формирования ОУН-УПА. Именно поэтому назад, из Ровно в Андрушовку, мы возвращались тем же маршрутом. Утверждение, будто Ватутин, желая выиграть время, распорядился ехать не по трассе, а напрямик, по проселочной дороге через лес, не соответствует действительности. Вымыслом можно считать и то, будто в 13-й армии Ватутину не была выделена охрана: на всем пути следования командующего сопровождал «студебеккер». Когда наш кортеж въехал в хутор, что неподалеку от поселка Милятина, сразу перед мостом головной автомобиль неожиданно затормозил, из машины выскочил офицер СМЕРШа и подбежал к нам: «Товарищ командующий, по ту сторону моста — подозрительная стрельба». Похоже, первым в обстановке сориентировался порученец Ватутина полковник Семиков: «Товарищ командующий, покиньте машину… Справа от нас — сарай, там можно укрыться». И действительно, спасение было близко. Но, не добежав до укрытия буквально нескольких метров, Николай Федорович упал. Поначалу я, грешным делом, подумал, что Ватутин споткнулся, и, лишь когда подбежал ближе, увидел, что Николай Федорович ранен. Вместе с Ваней Коваленко, — одним из тех, кто входил в состав подразделения личной охраны командующего, я помог Ватутину добраться до сарая, и уже там мы оказали ему первую помощь. На рану наложили повязку, но остановить кровотечение не удалось — пуля угодила высоко в бедро. Сама перестрелка была непродолжительной. Когда она утихла, мы перенесли раненого Ватутина в наш штабной «додж» (кстати, дополнительная 200-литровая бочка с бензином, укрепленная сзади автомобиля, была пробита, но машина каким-то чудом не загорелась) и уже на нем вывезли командующего из зоны обстрела сначала в Гощу, в медсанбат, а уж затем — в армейский госпиталь 13 армии.

— И все это время за рулем машины находились вы?

— Да. И не верьте в сказки вроде тех, будто бы наш «додж» по дороге перевернулся, а «виллис», в который пересадили генерала, застрял в грязи, и потому, мол, Ватутина привезли в госпиталь на санях, раздобытых в одном из сел. Просто бред какой-то. Как и утверждение о том, что якобы Ватутин во время перестрелки «посеял» не только свою шинель, но и служебные документы. Да случись такое, вряд ли нас (я имею в виду тех, кто оказался с Ватутиным в той переделке), стали бы награждать медалью «За отвагу». За такие дела, сами понимаете, можно было и под трибунал загреметь.

— А как же машина командующего? Ее-то вы в том бою потеряли?

— Почему потеряли? Уже на следующее утро мы вернулись на место ЧП. Наш «виллис», обложенный обгоревшей соломой, с пробитым колесом сиротливо стоял на прежнем месте — видно, бандеровцы предприняли попытку сжечь машину, но что помешало им выполнить задуманное — сказать трудно.

— Александр Демьянович, бытует еще один весьма распространенный миф: якобы врачи настаивали на ампутации ноги, а генерал был решительно против.

— Такие слухи действительно имели место. Но, по словам Татьяны Романовны, вдовы генерала Ватутина, все это вымысел. Более того, супруга утверждает, что Николай Федорович настоятельно просил врачей сделать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь. Кстати, за то время, пока Ватутин находился в госпитале, я дважды ездил на аэродром встречать генерала Бурденко — по поручению Верховного Главнокомандующего он прилетал в Киев на консилиум по «делу Ватутина». Но, похоже, сам Ватутин до последнего не верил в летальный исход. Незадолго до смерти мне посчастливилось увидеть Николая Федоровича: он пригласил меня и еще несколько человек из своего окружения на просмотр документального фильма, демонстрируемого с помощью кинопередвижки. Прощаясь с нами, генерал был оптимистичен: «Ну, ребята, недолго мне тут отдыхать осталось, скоро обратно, на фронт...» Это были последние слова, которые я услышал от командующего.

Трудно комментировать такие вещи, но надо. Дело в том, что и в рассказе Александра Демьяновича всплывают интересные детали. Во-первых, это было не само, село Милятин, где, якобы, произошла стычка с боевиками УПА, а лишь хутор, расположенный рядом. Во-вторых, подъехали к мосту, видимо, перед селом и остановились. Между кем, в селе велась перестрелка? Смущает, по какой причине направились из машины в «укрытие»? Не проще ли было, во избежание недоразумений повернуть назад? А так получилось, что покинув машину, Ватутин стал представлять собой движущуюся цель, в которой легко было распознать крупного начальника. Скорее всего, было относительно светло, если Хрущев уверяет, что была ночь. Обратите внимание, что никто, в результате «обстрела», не пострадал, кроме командующего. Был ли выстрел целенаправленным по Ватутину? Вопрос остается открытым. Кстати, о машине Крайнюкова, ни слова. Может, действительно, заранее сбежал? Конечно, возраст рассказчика 84 года, и события, более полувековой давности, не смогут дать всей той полной картины произошедшего, но и то, с чем мы ознакомились в данной работе, позволяют нам однозначно сказать: «Дело мутное».

…у гроба, рядом с боевыми товарищами талантливого полководца, стояла седая старушка — мать Ватутина, Вера Ефимовна. Эта мужественная русская женщина в феврале и марте 1944 года получила извещение о гибели на фронте двух своих сыновей: Афанасия Федоровича и Семена Федоровича. И вот теперь — третий. За три месяца потерять трех сыновей — какое горе для матери! Вера Ефимовна тихо плакала и то и дело повторяла: «Умер ты, сын мой, за жизнь других. Они не забудут тебя, Коля, сокол мой ненаглядный»

(З.К. Слюсаренко. Последний выстрел)

http://militera.lib.ru/memo/russian/sljusarenko_zk/index.html

В конце концов, установлено и это факт, что на Ватутина совершено покушение и что, самое главное, он остался жив! И мы продолжим дальнейшее расследование того, чего не удалось сделать боевикам УПА, но что получилось в глубоком тылу, вдали от автоматно-пулеметных очередей. Так как Крайнюков, после отъезда Ватутина в Киев, больше с ним лично не встречался, то, как проходило лечение, более подробно расскажет сам Никита Сергеевич Хрущев.

«Лечение командующего шло довольно успешно. Я каждый день приезжал к нему. Он чувствовал себя хорошо, уверенно выздоравливал, уже начал заниматься делами и был даже назначен день, когда он сможет официально приступить к исполнению прежних обязанностей и вернуться во фронтовой штаб. Но вот как-то он говорит мне: «Что-то температура у меня поднялась, и я плохо себя чувствую«. Врачи, осмотрев его, сказали, что, видимо, это рецидив малярии. Он болел малярией раньше, да и на фронте, когда мы были с ним там вместе, тоже болел ею. Я ответил: «Жаль. Она, видимо, измотает вас, ну, ничего не поделаешь». Через день-два процесс стал нарастать. Тогда врачи сказали: «Это не малярия, это — более серьезное явление, возникло заражение раны«. Это всех встревожило. Заражение раны — нагноение, гангрена, ампутация конечности или смерть. Надо было срочно лечить».

«Чудеса» советской медицины в описании Хрущева. Практически здоровый человек, уже назначен день выписки, как вдруг «неизвестная инфекция» вновь приковала Ватутина к койке. Обратите внимание на такой факт. Ватутин говорит Хрущеву, а не лечащему врачу о своей высокой температуре. И вслед за этим, «врачи, осмотрев его, сказали, <… > что это рецидив малярии», и только «через день-два» (!?) уточнили свой же диагноз, по версии Хрущева — «возникло заражение раны». Где же находился Ватутин, при таком «странном» лечении? Каждый, кто прочитал статью до этого места, будет убежден, что Ватутин, наверное, находился в военном госпитале или в клинике. Во всяком случае, в любом медицинском учреждении, где возможно лечение огнестрельного ранения. Помните, водитель Кабанов, вспоминал, что они приезжали к Ватутину. Разумеется в госпиталь, если там крутили кино: «… он пригласил меня и еще несколько человек из своего окружения на просмотр документального фильма, демонстрируемого с помощью кинопередвижки. Прощаясь с нами, генерал был оптимистичен: «Ну, ребята, недолго мне тут отдыхать осталось, скоро обратно, на фронт...»

Не буду вас в этом пока разубеждать. Во всяком случае, в дальнейшем, Ватутин действительно был госпитализирован и, с этим трудно, не согласиться. Читаем Хрущева дальше.

«Врачи считали, что следует применить пенициллин, но они могли, как мне рассказывали, тогда сделать это только с согласия Сталина, а Сталин воспротивился. Я с ним лично не разговаривал по вопросу пенициллина, но врачи сказали мне, что Сталин отверг пенициллин. Мотив выдвигался такой: пенициллин был не советским (у нас его не имелось), а американским, и Сталин считал, что пенициллин может оказаться зараженным: из США могут послать зараженный пенициллин, чтобы ослаблять наши силы, так что лечить этим лекарством такого крупного военного деятеля, как Ватутин, недопустимый риск».

Как же без того, чтобы не бросить комок грязи в Сталина, подло подставляя того, якобы, с мнимой заботой о раненом генерале. Но это и есть Хрущев. Дальше трели этого «украинского соловья» стали еще заливистей.

«Не мне тут судить, судить должны были врачи. Врачи же мне говорили, что если бы ему был дан пенициллин, то это могло повернуть ход болезни в иную сторону и спасти Ватутину жизнь. Но врачи так и не смогли ничего добиться. А положение раненого ухудшалось. Когда я однажды пришел к нему, Бурденко, отведя меня в сторону, сказал, что единственный выход — операция, и как можно быстрее. Придется отнять ногу. «Мы возлагаем на вас большую надежду. Вам нужно поговорить с Ватутиным раньше, чем нам. Вы сошлетесь на нас и скажете ему о такой необходимости. Он питает к вам большое уважение, доверие, и вы сумеете найти слова, чтобы убедить его согласиться на операцию». И я поговорил с Ватутиным: «Николай Федорович, ваша рана дала осложнение. Врачи говорят, что нужна ампутация, придется отнять ногу. Я понимаю, что это значит для каждого человека. Но генерал без ноги возможен. А пожалеешь ногу, и потеряешь голову. Выбор один: жизнь или ампутация. Ампутация сохранит жизнь. Если ее не сделать, остается смерть. Прошу вас согласиться на операцию». Он ответил довольно спокойно: «Да, я согласен. Скажите врачам, пусть делают так, как считают нужным. Я готов хоть сейчас».

Я сейчас же передал его слова Бурденко. У того был помощником тоже крупный хирург, сейчас не помню его фамилию, он, собственно, и делал ампутацию ноги под наблюдением Бурденко. Провели операцию. Я пришел туда после операции, и мне сообщили о результатах. По-человечески говоря, это была страшная картина: не просто человек без ноги, а открытая рана… Для медиков это — довольно впечатляющее зрелище с профессиональной точки зрения, а на других лиц производит неприятное впечатление».

Обратили внимание. Сплошное лечение, лечение и лечение, а Ватутин угасает. Трудно, по прочтению, даже бросить упрек врачам. Они столкнулись с невидимым и коварным врагом. Даже Бурденко советуется(?) с Никитой Сергеевичем.

«Опять стали лечить Ватутина. Все делали, буквально все, чтобы состояние его здоровья улучшилось. Не знаю, сколько дней протянул он еще в таком виде, когда опять мне позвонил Бурденко (или его ассистент) и попросил, чтобы я приехал, потому что Ватутин уже находился в тяжелейшем состоянии. Он метался, поднимался на руках, требовал блокнот, карандаш и пытался написать какую-то телеграмму, обращался к Сталину с просьбой спасти его, и тому подобное. Когда я подошел к нему, он метнулся навстречу, обнимал, целовал, был в полусознании, но хотел жить и обращался к каждому, кто мог в какой-то степени помочь отвоевать его жизнь. А я ему сказал: «Николай Федорович, Сталин знает и все сделает, что надо». Действительно, я со Сталиным специально говорил о Ватутине по телефону. Потом Сталин меня же и упрекал, что мы допустили смерть Ватутина. Это я-то допустил! Тут и Бурденко ничего не смог сделать, а что я могу, простой человек, не медик? Сталин сам запретил использовать пенициллин, но об этом он тогда мне не сказал: понимал, что произведет плохое впечатление. А я позднее не спрашивал Сталина об этом, потому что не хотел его как бы упрекать».

Вы, думаете, что Хрущев, просто так изливал свою злобу на Сталина. Ведь нет уже в живых Иосифа Виссарионовича, когда Хрущев наговаривал свои мемуары, и не без помощи, между прочим, самого, Никиты Сергеевича, тот ушел в мир иной, а все источает к нему ненависть. Думаю, что понимает, что «на том свете, наверняка, будет доставлен к Сталину. И что вынужден, будет выкручиваться и оправдываться. А Сталин смерит его презрительным взглядом и скажет: «Лаврентий! Разберись…».

«Когда я уходил из госпиталя, то сказал Бурденко: «Мое впечатление таково, что Николай Федорович умирает». Бурденко ответил, что больной еще несколько дней может пожить. Я повторил: «Думаю, что этой ночью и даже вечером он скончается». Действительно, мне через несколько часов позвонили: «Приезжайте, у Ватутина очень тяжелое состояние, мы хотели бы, чтобы вы приехали». Когда я приехал, Николай Федорович был при смерти».

Отдать должное прозорливости Никиты Сергеевича. Говорил, что не врач, а диагноз поставил безошибочно. И последнее, что хотелось привести из его мемуаров, так это своеобразный «елей», который он изливает, якобы, скорбя о боевом друге. Вот уж, лицемерие, смешанное с ложью.

«Так оборвалась жизнь этого замечательного человека, преданного Коммунистической партии. Советскому государству и своему народу, честнейшего, преданнейшего, трезвого во всех отношениях и сугубо принципиального. Я не много видел военных, чтобы они были такими хорошими коммунистами, каким являлся Николай Федорович Ватутин. Так я расстался с ним, потеряв хорошего товарища и верного друга. Я не был столь близок с ним до войны, но сблизился во время войны, глубоко уважал его и уважаю память о нем».

Это все он привел с единственной целью — отвести от себя всякие подозрения связи с довольно загадочной смертью Ватутина. «А почему?» -задастся вопросом любой. Помните, выше я заострил вопрос «Почему Ватутин о своей высокой температуре сначала сказал Хрущеву, а не лечащему врачу?» Да потому — что, Ватутин находился, в тот момент, ни в госпитале, ни в клинике, ни в каком-ином медицинском учреждении. А где же он был, в таком случае?

Обратимся к воспоминаниям Ивана Владимировича Ковалева, бывшего в то время начальником Управления военных сообщений и вот, что он в беседе сказал историку Г.А.Куманеву:

«Позже, весной 1944 года мне довелось говорить <… > с Николаем Федоровичем Ватутиным. Онбыл серьезно ранен, лежал в Киеве, но не в госпитале, а на квартире у Н.С.Хрущева. По дороге с фронта в Москву, узнав о ранении, я навестил его».

Вот почему, Хрущев, так вилял хвостом, прикидываясь «хорошим товарищем и верным другом». Чтобы отвести от себя подозрения, вот цель всего того лицемерия, которое он изливал выше. Значит Ватутин, все первые дни по приезде в Киев, находился не в Центральном Киевском госпитале, а на квартире у Никиты Сергеевича! Не совсем так. Ватутина привезли в госпиталь и Бурденко его осмотрел. Помните, у Хрущева: «Бурденко, осмотрев Ватутина, сказал мне: «Ничего страшного, его рана не опасна, мы его, видимо, сумеем поставить на ноги, и он приступит к исполнению прежних обязанностей». После отъезда Бурденко в Москву, Хрущев хитростью, а как же иначе, переправил Ватутина к себе на квартиру. Всегда мог сослаться, сам же, мол, Бурденко сказал, что «ничего страшного». Водитель Кабанов, тоже подтверждает, что «генерал был оптимистичен: «Ну, ребята, недолго мне тут отдыхать осталось, скоро обратно, на фронт...»

И только, когда у Николая Федоровича поднялась температура, Хрущев вызвал врачей, да и то, направил их по ложному следу, насчет малярии. Значит Хрущев, специально затащил к себе Ватутина? По всей видимости, это так. Да, но как же допустили до заражения крови приведшей к гангрене, с последующим летальным исходом. Неужели, Хрущев, мог пойти на такое, что не допускал к раненому врачей? Почему не допускал? Вполне возможно, что даже и не препятствовал, а скорее наоборот. Чтобы лучше понять произошедшее с Ватутиным на квартире у Никиты Сергеевича, нам надо немного поднабраться знаний в медицине, а точнее, в разделе военно-полевой хирургии, где приводится практика обработки ран.

Но не буду интриговать читателя, а лучше приведу отрывок из пособия профессора Серова Т. П. «Военно-полевая медицина для партизан и медицинский геноцид в СССР», 2006 год. Резкие места в статье, относящиеся к представителям богоизбранной нации, я опускаю, т.к. это может увести нас в ненужную сторону. Итак, прошу к чтению.

«… Чтобы вы поняли весь смысл военно-полевой помощи и значение правильности лечения ран, я расскажу вам о вредительской деятельности главных хирургов СССР на протяжении почти всего советского времени — семьи Вишневских (династии советских врачей — В.М.).

Отец — основоположник советской хирургии — Александр Васильевич Вишневский до Москвы работал в Казани, с 1934 года в качестве директора Хирургии Центрального Института Усовершенствования Врачей, а затем директора Института Хирургии своего имени возглавлял советскую хирургию. Годы его жизни — 1874-1948. Академик Медицинских наук. В энциклопедии написано, что он разработал методы местной анестезии новокаином и внедрил в практику масляно-бальзамическую повязку — мазь Вишневского. Правильнее было бы сказать: несёт ответственность. Мазь Вишневского касается как раз ведения ран. Теперь, узнав стадии заживления ран, вы сможете сами убедиться, какой результат будет от применения мази Вишневского. Из каких составных частей состоит мазь Вишневского? Мазь Вишневская очень вонючая и состоит из трёх частей: берёзового дёгтя, ксероформа и касторового масла. Березовый дёготь чёрного цвета, им на Руси обрабатывали оси телег, сапоги для непромокаемости и лошадиные хомуты, чтобы те не трескались на морозе. Ксероформ — это химическое вещество с некоторым дезинфицирующим действием. Химическое название ксероформа — Трибромфенолат висмута. Касторовое масло — это масло с раздражающим влиянием на живую ткань, вследствие чего применяется в основном как слабительное. Все эти составные части мази Вишневского очень дёшевы. Главное действие мази Вишневского, вследствие наличия дёгтя и касторового масла, - согревающее, предотвращающее доступ кислорода, типа компресса, и, следовательно, способствующее возникновению воспаления и, в частности, анаэробного воспаления.

Ксероформ обладает некоторым дезинфицирующим действием, для того чтобы не бросалось в глаза, что раны в СССР мажут одним дёгтем и слабительным. Зная стадии заживления ран, вы можете себе представить, что мазь Вишневского эффективно перекрывает доступ кислорода к ране и способствует возникновению анаэробной инфекции. А для раны, повторю, самое главное — это дыхание; жирные же мази перекрывают ранам кислород, эффективно выключая клеточное дыхание, и поэтому применяться не должны, в том числе и дёгтево-слабительная мазь Вишневского. Потому что, если наложить согревающую дёгтево-слабительную мазь Вишневского на загрязнённую огнестрельную рану, то это будет гарантией гангрены, поскольку масляная основа мази лишает рану кислорода и обеспечивает наилучшие условия для развития анаэробной, бескислородной, гангренной инфекции.

Когда старик Вишневский умер, его мазь стали применять для усиления воспаления, потому что всем было очевидно, что от неё один вред. А именно, мазь Вишневского стали применять для созревания гнойных фурункулов. Это само по себе было показательным изменением применения мази Вишневского.

Фурункул — это гнойник, находящийся внутри кожи. Фурункул надёжно ограничен толщей кожи от подкожной клетчатки, и поэтому фурункулы — это всегда местные, внутрикожные гнойники, которые никогда не переходят в распространяющиеся гнойные флегмоны.

При фурункулах можно применять согревающие мази, так как ввиду анатомического расположения фурункула внутри кожи мы не боимся распространения гнойного процесса.

Применение мази Вишневского при фурункулах даёт согревающий эффект и так называемый эффект «созревания», то есть быстрого нагнаивания фурункула. А поскольку фурункул быстрее нагнаивается, то он быстрее и выгнаивается, то есть совсем проходит, так как фурункул никогда не переходит в распространённый гнойный процесс. Поэтому применение согревающей мази Вишневского при фурункулах приводит к быстрейшему нагнаиванию, выгнаиванию и выздоровлению от внутрикожного гнойника. Для созревания фурункулов — с таким же эффектом, как и мазь Вишневского — применяют такую же по действию согревающую ихтиоловую мазь — продукт перегонки сланцевой смолы. Академик Вишневский был деспотом в советской медицине. Его боялись как огня, знали, что он любит, чтобы применяли только его методы, и поэтому во время его жизни и долгое время после, при его сыне, и особенно в течение Великой Отечественной Войны мазь Вишневского накладывали на раны на всех периодах раневого процесса, в том числе и в первом, и во втором острых периодах раневого процесса. В советских военных госпиталях на все раны сразу же, при первичной очистке и обработке раны, наносили мазь Вишневского. Поэтому часто ранения советских солдат заканчивались гангреной. Вы все прекрасно знаете, что возвращение советского солдата в часть — это мало отмечаемое событие в советской художественной и мемуарной литературе. Тогда как гангрена — это часто встречающееся слово в советской военной художественной и мемуарной литературе.

Немцам было достаточно только попасть в советского солдата, ранить его — затем его добивала мазь Вишневского и остальные «примочки» медицинского лечения раненых в советской медицине. ( И ведь только попали в Ватутина, а затем … случился летальный исход — В.М.)

В ту же самую войну, однако, у американцев случаев гангрены и в помине не было, и это слово не встречается в американских военных мемуарах. Секрет простой — американцы никогда не лечили раны согревающими мазями типа мази Вишневского, и им никогда не приходило в голову экспортировать у русских союзников эту «чудесную», слабительно-дёгтевую, мазь, ложно называвшуюся в советской литературе «бальзамом Вишневского». Американцы вообще никогда не пользовались никакими мазями — только хирургическая обработка, очистка, промывание раны антисептиком, широкое иссечение мёртвых тканей, антибиотики и всё. Этот подход обеспечивал 96% излечения против почти 90% смертельных исходов в «выдающейся советской хирургии», где «самоотверженно» работали такие выдающиеся хирурги, как отец и сын Вишневские и их подельники. В американской же военно-полевой медицине гнойные осложнения чрезвычайно редки, и никогда не были проблемой.

До войны академик А.В. Вишневский стеной встал на пути применения антибиотиков, дефицит которых остро ощущался ещё в 80-х годах, потому что всем было известно, что советской медицине не нужны никакие антибиотики, раз у неё есть такая замечательная мазь Вишневского! Сколько раненых на войне погибло от такого волюнтаризма? И кто опять в этом был виноват? Опять Сталин? Почему во Второй Мировой Войне количество погибших американских солдат равно 400 тысячам человек, а количество погибших советских солдат — 11 миллионам? Только без демагогических объяснений. Поскольку на самом деле советская и американская армии были приблизительно равны по величине, а по длительности воевали то же самое время. Американская армия воевала с 8 декабря 1941 года по сентябрь 1945 и воевала не с кем-нибудь, а, как мы теперь знаем, с камикадзе и чёрными поясами по карате…

Только к шестидесятым годам советские хирурги смогли без оглядки отказываться от применения мази Вишневского в остром периоде ведения ран.

Теперь, читатель, вооруженный знаниями по военно-полевой хирургии, самостоятельно может оценить действия «бальзама Вишневского». Кстати, не было ли его в руках «кудесников — эскулапов», из числа лечащей братии окруживших Ватутина на квартире Никиты Сергеевича. Кстати, хотелось бы, и уточнить, каким же образом Ватутин попал на квартиру Хрущева. Одного желания Хрущева мало, ему надо бы заручиться, чьим- нибудь, согласием. И он его, судя по всему, получает, лично от Сталина. Ох, и хитрый бес, Никита Сергеевич! Вот и готово алиби!

В «Зеркале недели» №16 (237) 24-29 апреля 1999 года в статье Александра Фомина «Почему не спасли генерала Ватутина» приводится документ, на основании чего Ватутина, вместо того, чтобы отправить в Москву, оставили в Киеве. Автор статьи поясняет, что

«Батько» Украины Никита Хрущев (ведь в то время он был первым секретарем ЦК КП(б)У и одновременно председателем Совета Министров УССР) как и положено члену Военного совета I Украинского фронта, опекал Николая Ватутина и нес личную ответственность за состояние его здоровья. Раненого военачальника с ровенского полевого госпиталя переводят в Киев. Хотя Сталин настаивает на том, чтобы Ватутина доставили в Москву. Однако сам больной просит оставить его в киевском госпитале. Эту версию подтверждает и документ тех дней, ксерокопию которого мне любезно предоставил доктор исторических наук профессор Киевского Национального университета Владимир Сергийчук.

Москва. Товарищу Сталину И.В.

Сегодня тов. Ватутин прибыл поездом в Киев. Я был у него в вагоне. Температура 38, самочувствие у него, по его личному заявлению, плохое. Ухудшилось оно при переезде из Ровно в Киев. В связи с этим он не хотел бы ехать сейчас в Москву, а остаться в Киеве и выждать, пока наступит улучшение. Я говорил с врачами: нач. санитарного управления I Украинского фронта тов. Семека, заместителем тов. Бурденко, тов. Шашовым и другими врачами, которые сопровождают тов. Ватутина. Все они единодушно заявляют, ранение у тов. Ватутина серьезное, но для жизни не опасное. По поводу временного оставления тов. Ватутина в Киеве они заявили, что на это нужно пойти и удовлетворить просьбу больного. В Киеве они обещают создать такие условия для лечения, какие имеются в Москве. Так как тов. Ватутину передали, что есть Ваш приказ доставить его для лечения в Москву, то в связи с состоянием здоровья он просит Вас временно для лечения ему остаться в Киеве. Со своей стороны я считаю целесообразным оставить тов. Ватутина в Киеве. Мы ему здесь создадим все условия для лечения. Прошу Вашего согласия на оставление тов. Ватутина для лечения в гор. Киеве.

Н.Хрущев 6. 3. 44.

Чего хотел на самом деле Ватутин, убыть в Москву или остаться в Киеве, мы не узнаем никогда. То, что он хотел жить, думаю, этого никто оспаривать не будет. А вот, чего хотел Хрущев, вытекает из его действий, хотя, как всегда хитро замаскированных. Важно, одно, прикрываясь, мнимой заботой о раненом генерале и якобы, идя навстречу желаниям местных врачей содействовать в скорейшем выздоровлении больного, Хрущев оставляет Ватутина в Киеве и как мы, теперь знаем из рассказа И.В.Ковалева, переправляет Николая Федоровича к себе в квартиру. А там могло произойти все то, что способствует сепсису, а проще говоря, гангрене. Сценарий примерно таков. Разумеется, прибыл из Центрального госпиталя врач (не Хрущев же накладывал повязку на рану?). Он мог и не участвовать в «тайной» операции, настолько все можно сделать легально, и видимо, наложил на рану повязочку с «чудодейственным бальзамом Вишневского». И процесс «анаэробного развития инфекции» пошел своим ходом. Конечно, это было под контролем «опытных» товарищей. И ведь, что главное, не подкопаешься. Все на законном основании. Теперь становится более понятной криптограмма Хрущева, когда он описывает действия раненого Ватутина: «Но вот как-то он говорит мне: «Что-то температура у меня поднялась, и я плохо себя чувствую«.

Понятно, воспалительный процесс пошел, и раненый сразу почувствовал недомогание, связи с повышенной температурой тела. Если бы, Ватутин находился в Центральном госпитале, то врачи сразу бы определили воспалительный процесс. Для этого и меряют температуру больным в любом лечебном медицинском учреждении, два — три раза в день, чтобы вовремя отреагировать на воспалительный процесс в теле пациента. Хрущев и подельники успокоили больного, сказав, что ничего, мол, страшного нет, рана же, однако. Кстати и пригодилось, к месту, его раннее заболевание малярией.

«Врачи, осмотрев его, сказали, что, видимо, это рецидив малярии. Он болел малярией раньше, да и на фронте, когда мы были с ним там вместе, тоже болел ею. Я ответил: «Жаль. Она, видимо, измотает вас, ну, ничего не поделаешь».

Если это сказал, действительно, врач, то это явный сговор. Но, может это все, просто, выдумал Хрущев, покойник-то, не возразит. Здесь, что играло на руку, злодеям. Рана была в верхней части ноги, т.е. в бедренной части, где имеется много мышечной массы, и развейся воспалительный процесс до определенной критической грани — спасти больного практически не возможно, отделять зараженную ткань неоткуда: пополам Ватутина не разрежищь. Хрущев, видимо, «тянул резину» с приходом врачей, успокаивая Ватутина, чем мог.

«Через день-два процесс стал нарастать. Тогда врачи сказали: «Это не малярия, это — более серьезное явление, возникло заражение раны«. Это всех встревожило. Заражение раны — нагноение, гангрена, ампутация конечности или смерть.Видимо, дальше, тянуть с приходом врачей стало опасно, поэтому Хрущев сымитировал тревогу, прибывшие на квартиру врачи и поставили диагноз «заражение». «Чудо-бальзам Вишневского», ведь работал день и ночь. Надо полагать, что уже на квартире, стало ясно, что дело плохо. Теперь, Хрущеву надо избавиться от Ватутина и он, «с чувством выполненного долга», теперь передает уже находящегося в тяжелом состоянии Николая Федоровича в Центральный госпиталь. Но и там, можно «потянуть резину». Будем, мол, ждать прилета из Москвы светила медицинской науки Н.И.Бурденко, чтобы прикрыться его именем. А что, тот смог сделать, если его, грубо говоря, «поставили» перед фактом? Бурденко прилетал в Киев дважды: сразу после ранения Ватутина и после пребывания Николая Федоровича на квартире Хрущева. Помните, водитель Кабанов вспоминал, что два раза ездил на аэродром встречать Бурденко. В первый раз, осмотрев раненого Ватутина, что мог сказать такой опытный врач, как Бурденко: сквозное ранение — бывает и хуже. Необходим покой, хорошее питание и минимум медицинской помощи (разумеется, без мази Вишневского). А вот, во второй раз, думается, он выразил полное недоумение по поводу случившегося. Как такое могло произойти? И слова Хрущева, где он, якобы, оправдывался перед Сталиным, он произносил, судя по всему, в разговоре, именно, с Бурденко — « а что я могу, простой человек, не медик? Любой честный человек, пусть и в звании врача, вправе задать вопрос, по поводу такого состояния пациента, даже такому высокопоставленному советскому чиновнику, каким был Никита Сергеевич.

Итак, подводим итог. Убийство Ватутина, а как еще можно назвать, все то, о чем говорилось выше, явилось продолжением того, злосчастного «покушения» боевиков УПА. Ватутина, буквально затащили на погост. Не там, так здесь, в Киеве, на глазах медицинских работников, спровадили на тот свет, командующего 1-го Украинского фронта. Остается открытым вопрос, зачем?

Глупости про злобствования Сталина, даже не хочется произносить, не то, чтобы рассматривать. Для тех, кто еще не отвык думать, хочется сделать пояснение. Если бы Сталин, захотел расправиться с Ватутиным, зачем ему нужно было давать согласие на лечение в Киеве? Вызвал бы в Москву и поиздевался бы, отказывая в помощи не только пенициллином. Если Хрущев, так уж жалел Ватутина, то почему позволил тому умереть в Киеве. Что в Центральном Киевском госпитале не нашлось антибиотика? Или Сталин все до единого флакончика спрятал в своем сейфе?

Хрущев сам себе противоречит. Он надеялся, что его докладная Сталину никогда не станет достоянием гласности. А ведь в ней он ясно пишет, что врачи « в Киеве …обещают создать такие условия для лечения, какие имеются в Москве». Так зачем же наводить тень на плетень? Антибиотиков в Киеве не нашлось…

Хотелось несколько слов об этом злосчастном пенициллине. Иные авторы или по недомыслию, или свихнулись на почве антисталинизма, бывает и такое заболевание, проблему с пенициллином раздувают до объема дирижабля. А что простые солдаты, все до одного получали препарат в случае огнестрельного ранения? Раненых бойцов было миллионы! Однако многие из них выжили, находясь и в более тяжелых условиях, без, редкостного в ту пору, пенициллина. А почему? Во-первых, не всем накладывали на раны «чудодейственный бальзам Вишневского», о «пользе» которого рассказал профессор Серов. Во-вторых, существуют простейшие дезинфицирующие препараты, с помощью которых обрабатывают раны, та же, всем известная «марганцовка». Наши предки вели войны на протяжении многих веков, получая и колотые, и рубленые раны. А с появление огнестрельного оружия вероятность гибели возросла и что, думаете, не умели обрабатывать раны? Вопрос, кому довериться? Если здравому смыслу, т.е. уму, то останешься жив, а если нерадивому эскулапу, то заранее складывай руки на груди. Примеров масса. В статье был приведен рассказ в шутливой форме о Кутузове. Но ведь факт — два сквозных ранения в голову! Значит, лекарь оказался на высоте и Отечеству был сохранен его военный гений. Другой пример — незабвенный Александр Сергеевич Пушкин. Действительно, ранение было тяжелым, но лечение было поставлено отвратительно и Отечество лишилось гения пера.

Вглядитесь в лицо Никитки — Кровавого – однако не сильно он огорчен. Но собран, внимателен – обстановка требует.

И в — третьих, поговорим на тему антибиотиков. Рассказывать об отсутствии в Красной Армии антибиотиков, тем более отказывая в препаратах генералам – низкопробное вранье Никиты Сергеевича. Он обязан был лгать во всем, по определению. По этому, те, кто сомневается в наличии у советских врачей антибиотиков, невольно льют воду на мельницу Хрущева. Немного истории о создании этих препаратов. Еще в 1935 году советскими учеными О.Магидсоном и М.Рубцовым был получен так называемый «красный стрептоцид» из группы сульфаниламидных препаратов. Дальнейшие разработки позволили получить и всем нам известный классический «белый стрептоцид». Вообще из группы сульфаниламидных препаратов, к которой относится стрептоцид, начиная с 1935 года, применялось в медицинских учреждениях более 130 наименований. Ни в чем не уступающий пенициллину, а ряде случаев и превосходящий его стрептомицин, был получен у нас в стране в 1943 году. Так что, было чем постращать инфекцию.

Теперь, что касается самого пенициллина. Первый советский пенициллин был получен в 1942 году З. Ермольевой и Т. Балезиной. Советский пенициллин был в 4-8 раз активнее американского собрата. Уже в 1943 году было организовано промышленное производство пенициллина, который с августа месяца того же года стали выпускать в виде сухого порошка.

Так что ахи и охи, Хрущева о пенициллине, как видите, не имеют под собой никакого основания. Своеобразная, дымовая завеса над событиями.

Здесь речь может идти лишь о том, что был бы Ватутин подальше от Кремлевских военачальников, может и не приключилась бы с ним эта история. Хочется напомнить читателю, что шел 1944 год и вопрос о поражении Германии, был вопросом времени. В своей работе «Сталин и заговор военных 22 июня 1941 года», автор затрагивал тему заговорщиков, из числа высокопоставленных военных. Не обошел молчанием и героя данной работы, в ту пору, генерал-лейтенанта Николая Федоровича Ватутина. Насколько был он активен, как заговорщик, в 41 году, не играет особой роли. Само приближение к тайне накладывает на человека особый отпечаток. А Ватутин, как заместитель начальника Генштаба, знал, думается, очень много о тех делах 41 года. Заговор не получил широкого распространения по ряду причин, но сказав «А», ты волей неволею должен произнести и «Б».

Германия, на которую полагались заговорщики, еще огрызалась, но в помощники уже не годилась. Пора было задуматься и о послевоенном времени. То, что будет расследование — вопрос не стоял. Знали, что по головке не погладят. Ватутин, думается, видя те бедствия, которые принесла Германия нашей стране, может трижды раскаялся в содеянном. Может и проговорил вслух о своих сомнениях «товарищам по борьбе», и это решило его судьбу. Недаром, около него кружился коршуном Георгий Константинович. Да и Никита Сергеевич Хрущев, еще та, птица высокого полета. Схема проста. Подстрелить на дороге и свалить на боевиков УПА. Сразу двух зайцев можно убить. И следствие пустить по ложному следу и клин вбить между Красной Армией и местными жителями, из среды которой и вырастали все эти «батьки». Помните, пояснения к докладной генерал-майора Осетрова:

«На поиски этой сотни ( боевиков УПА — В.М.) в село Милятын моментально отрядили опергруппу «СМЕРША» в составе 60 человек. От неё сбежали не только повстанцы, но и подавляющее большинство жителей Милятына.

Ведь все получилось именно так. Карающий меч обрушился не на те головы. Автор, в данном случае, не является адвокатом боевиков УПА. На них крови по колену и более. Мы рассматриваем проделки Хрущева и компании, и их варианты заметания следов. А с боевиками все ясно, за сохранение своей жизни они признались бы не только в присвоении генеральской шинели, но и нижнего белья.

Не получился, у «товарищей Ватутина» вариант с убийством на дороге, перешли на запасной. Хрущев глубоко запустил коготки в Ватутина, не вырваться. И что характерно, по рассказу очевидцев, Ватутин и не подозревал, что смерть ходит рядом. Таких «необычных» генеральских смертей на войне не один случай. Война, благоприятное место для сведения счетов. Недаром, в народе была поговорка: «Война все спишет». Вот и списывали все на войну. Если посмотреть на это событие из сегодняшнего дня, то, по- человечески, жаль простого деревенского мужичка Колю Ватутина, даже с генеральскими погонами. Жалко его мать, потерявшую сразу в течение трех месяцев, всех трех своих сыновей. Жалко его жену и детей, оставшихся сиротами.

Что ж каждый выбирает свою дорогу, по которой ему предстоит пройти свой жизненный путь. Ватутин выбрал свою дорогу.

P. S. Кстати, дочь Ватутина в официальную версию гибели отца не верила никогда. Самой большой мечтой Елены Николаевны Ватутиной было, дождаться момента, когда в России официально скажут о том, как на самом деле погиб отец, советский генерал Николай Ватутин.