Революционная работа и псевдореволюционные организации

От редакции “Коммуны”: Данная работа представляет собой попытку осмысления весьма плачевного исторического опыта радикальной левой на пост-”советском” пространстве с целью предостережения товарищей из нового поколения активистов от повторения ошибок своих предшественников. Некоторые формулировки и тезисы автора могут показаться шокирующими, но мы полагаем, что большинство читателей смогут преодолеть идеологические шоры и посмотреть на положение дел трезвым взглядом.

От автора (Марленa Инсаровa):

Посвящается приходящим впервые в «левое движение» – с надеждой, что часть из них все-таки не станет циничными мерзавцами.

Тому, кто давно участвует в мире левацкой псевдополитики и кто, перестав быть наивным идиотом, не до конца превратился в циничного негодяя, кто приобрел, ценой множества разочарований и утрат, способность трезво смотреть на вещи и не потерял мужества честно говорить о вещах, – тому известно, что существует общая схема эволюции левака.

Все начинается с того, что в левое движение приходит парень (реже – девушка) с горящими глазами, с небольшими теоретическими знаниями, но с сильным моральным импульсом бороться за справедливость, равенство, братство, счастье простых людей.

Проходит несколько лет, и наивный идиот становится циничным мерзавцем. Он знает все (и больше этого) про марксизм и анархизм, различает все тонкости взглядов Бордиги, Паннекука и Каматта, а между тем стремление к справедливости и счастью простых людей оказалось задвинуто куда-то на задворки подсознания, бессмысленная возня в левом «движении» стала самоцелью, и нет такой гадости, на которую он не пошел бы ради мелкокорыстных целей – своих личных или своей Всемирной партии мирового пожара – из 7 душ.

Почему так? Каковы причины такой деградации?

Поскольку психология человека обуславливается его социальным опытом, то причины моральной деградации левых активистов надлежит искать в деградации левых групп…

Недавно пришлось услышать от одного анархиста, что в организации Х происходит бюрократическое перерождение, и что руководство в ней захвачено кликой, идущей по реформистскому пути.

Услышав это, я еле сдерживал хохот, потому что на память сразу пришли организация Y, накануне волны народных протестов в России с увлечением сочинявшая себе подробнейший устав с тремя степенями посвящения и с 4-мя экзаменами по партийному Манифесту для желающих вступить в секту (где было около 10 человек) и приобщиться к ее таинствам, и организация Z, руководство которой было захвачено «узкой группой лиц, связанных между собой тесными, в т.ч. и сексуальными, связями, и навязавших свою волю всем активистам».

Если я ставлю вместо горделивых самоназваний скромные алгебраические значки X, Y, Z, то объясняется это не заботой, чтобы не пострадал, боже упаси, престиж вышеупомянутых организаций (какой уж у них престиж среди пролетарских масс?), а всего-навсего тем обстоятельством, что проблема вырождения и перерождения свойственна ВСЕМ претендующим на революционность организациям современной СНГовии (да и разве только ее? Читая в изданиях Интернационального коммунистического течения, а равным образом в изданиях отколовшихся от него групп историю расколов и отколов в ИКТ, поражаешься их до боли знакомым склочным характером).

Это не усложняет проблему, а упрощает ее. Если перерождение в кодлу змей является роковой тенденцией всех левых групп, независимо от их идеологии и множества других частных подробностей, то отпадает поверхностное объяснение такового перерождения ТОЛЬКО их авторитарной идеологией (т.е. тлетворным ленинизмом) (Примечание: сам автор анархист или троцкист) – авторитарное перерождение является чуть ли не фатумом и для либертарных – левокоммунистических и анархо-коммунистических – групп – и реформистской практикой (перерождения не могут избежать и группы с самой правильной революционной идеологией). Тем более отпадает и объяснение событий чисто случайными причинами – в правильнейшую революционную организацию А вступил активист В, оказавшийся паскуднейшей свиньей и разваливший организацию, которая, не будь его, превратилась бы в лет эдак через 200 в настоящую КРПГ (ну, либо в РСДРП(б), либо в ФОРА – по вкусу).

Идеология играет, конечно, свою роль, либо несколько ускоряя, либо несколько замедляя вырождение. Играет свою роль и реформистская практика. Играют свою роль и особенности характеров различных активистов.

Но за всей этой совокупностью причин надлежит найти некий железный закон вырождения революционных групп в нереволюционных ситуациях и заодно посмотреть, настолько ли этот закон железен, что его и вправду нельзя никак обойти.

В поисках этого закона мы сознательно абстрагируемся от идеологических вещей, и будем рассматривать причины вырождения левых сект, общие им всем независимо от идеологии (сталинизм, троцкизм, левый коммунизм, анархо-синдикализм, анархо-коммунизм). Реформистская практика, игру в реальную политику и профсоюзничество крупных троцкистских и анархо-реформистских сект несколько усиливают, ускоряют и видоизменяют весь этот процесс, но причина их деградации во всех смыслах – не только в их реформистской идеологии.

Точно так же мы абстрагируемся от бесструктурного анархизма образа жизни, ограничившись указанием, что другим путем он приходит к тому же, к чему приходят игроки в сектстроительство – к превращению деятельности в левацком мирке в самоцель.

Относительно деградации анархистских активистов на avtonom.org недавно опубликовал свою статью «Нищета идеологии, или Ложные имена выдуманных вещей» Danila Dugum.

«Почему срок годности среднего активиста — год, два, редко дольше, а потом люди исчезают, кто в семьях, кто в работе, кто в наркоточках, а кто в репетиционных точках, кто за границей, а кто в сельских коммунах. Почему мы принимаем в наши ряды людей с распахнутыми сердцами, с глазами полными надежд, жадно глотающих знания? А через пару лет выходят из движения, как правило, люди разочарованные, озлобленные, озабоченные паранойей, сломленные…

И что, если главным продуктом нашей «артели» являются предатели… Понимаешь, важно не то, что мы делаем или хотим сделать. Важно то, что получается. А на выходе — куча разочарованных, ожесточенных, выхолощенных, стремящихся забыться в наркоте или в религии, в быте. В лучшем случае экс-анархист забывается в какой-то благотворительности, реализуя теорию малых дел. Он/она всё ещё верит в служение высоким идеалам юности. Но вчерашний бунтарь оскоплён. Он уже знает своё место. Годы дрессуры оказались не напрасными…

Мы — все вместе, не по отдельности, а как некий целостный социальный феномен — это артель, комбинат по переработке молодости в предательство. Это такой, допущенный системой институт, который вбирает в себя отчаяние недосоциализованных подростков и приучает их вечными ошибками и разочарованиями к покорности»

Так что проблема деградации активистов – это общая проблема и для организационистских сектстроителей, и для антиорганизационистских анархистов. Но я в этом исследовании по левацкому сектоведению ограничусь первым случаем, как более для меня знакомым.

Начать лучше с тавтологии.

Революционная организация – это организация, предназначенная для революционной борьбы. Революционная борьба – это борьба за власть, борьба за свержение эксплуататорской власти меньшинства и установление власти трудящегося большинства.

Вещи, вроде бы, азбучные и очевидные.

Из них следует, однако, что НЕ ЯВЛЯЕТСЯ революционной борьбой ни устройство пикета в защиту прав ЛГБТ, ни бессмысленное стояние у проходной с газетой «Смерть капиталу!», ни обличение в Интернете реформиста Иванова и догматика Петрова (читаемые, кроме них самих, разве что по долгу службы майором Сидоровым).

Пикет в защиту прав ЛГБТ, стояние у проходной и интернет-полемика могут быть вещами нужными и полезными (а могут и не быть таковыми), но к революционной борьбе сами по себе они отношения не имеют, потому что не являются борьбой за власть – как не являются таковой борьбой и борьба против уплотнительной застройки, коллективное изучение «Капитала», написание статей о тенденциях современного капитализма, переводы текстов Манделя, Малатесты и Каматта, драки антифа против фа и многое множество ВСЕХ других, нужных и ненужных, полезных, бесполезных и вредных, хороших и плохих дел, которыми заняты современные левые группы.
Все это может быть нужным само по себе и может быть необходимым шагом к будущей революционной борьбе, но само по себе революционной борьбой не является, а поэтому не требует для своего осуществления революционной организации.

Революционная организация с необходимым ей высоким уровнем сплоченности, самодисциплины и самопожертвования есть инструмент непосредственной классовой борьбы, прямой конфронтации с государством и капиталом – конфронтации не в воображении ее активистов, а на деле. Если нет такой конфронтации, а есть – в лучшем случае – долгая, скучная и нудная подготовительная работа к ней, – революционная организация объективно не нужна и невозможна, возможны небольшие неформальные группы, занятые теоретической работой, индивидуальной пропагандой, уличными акциями и т.п. Такими группами и являются по факту современные левые секты.

Их вина не в том, что они не ведут революционной борьбы (по реальному соотношению сил в обществе они не могут сейчас вести ее), а в том, что они претендуют быть тем, чем они не являются и быть сейчас не могут – быть революционными организациями.
(Примечание: революционную борьбу должны вести, как тяжело бы ни было - иной альтернативы нет. ЕСЛИ НЕ МЫ, ТО КТО?)

За горделивыми названиями типа РРП (Революционная рабочая партия), Союз революционных социалистов (СРС), Революционная конфедерация анархо-синдикалистов (РКАС) , Конфедерация революционных анархо-синдикалистов (КРАС), Автономный союз трудящихся (АСТ), Межпрофессиональный союз трудящихся (МПСТ), Международный союз анархистов (МСА) и т.д. скрываются маленькие группы человек по 10-15, в ЛУЧШЕМ случае ведущие пропагандистскую работу в Интернете, время от времени пытающиеся вести такую работу в реале, и чрезвычайно далекие от того, чтобы быть революционными организациями, в действительности, а не в своем воображении борющимися за власть трудящихся и находящимися в прямой конфронтации с буржуазией и государством (этим последним все они не опасны и не интересны, и никакие спецслужбы не делают левакам столько вреда, сколько сами леваки – друг другу).

Все это неизбежно (революционную организацию невозможно создать в период, когда она общественно не востребована), во всем этом не было бы беды и не было бы позора, если бы было адекватное осознание ситуации. Его нет. Каждая марксистская группа мнит себя РСДРП(б), а анархистская – ИРМ или ФОРА, только «ну очень маленькими».

Проблема в том, что 10 марксистов – это не РСДРП(б), а 10 анархов – не ФОРА. Разница здесь– качественная, а не количественная. Пути и методы деятельности, нормы внутреннего функционирования, человеческие взаимоотношения и человеческие типы реальной революционной организации и маленького кружка, занятого по преимуществу внутренними делами, не могут не иметь множество отличий.

Но маленькие кружки с горделивыми самоназваниями «Революционная рабочая партия» или «Союз революционных социалистов» логикой ситуации и своими претензиями быть тем, чем они быть не могут, принуждены всерьез считать себя настоящими революционными организациями и, именно поэтому, не имея возможности быть тем, чем они претендуют, они не делают и того, что они могли бы делать.

Разрыв между реальным бытием и ложным сознанием и есть причина вырождения приходящих в левые группы наивных идиотов в циничных манипуляторов.

Непосредственно революционную работу все эти группы не ведут и вести не могут. Трезво оценить свои силы и честно сказать то, что есть, они не хотят. Их положение шизофренично: их реальное бытие не имеет ничего общего с их иллюзорным самосознанием. Они не выдерживают проверки, если брать всерьез их претензии на роль революционной организации, и в случае, если требовать от них быть таковой, начинают сразу говорить о множестве объективных препятствий (в чем правы). В то же время они крайне обижаются, если их расценивают в соответствие с реальным бытием – как кружки молодых людей (случаи, когда в таковые организации приходят взрослые люди, имеющие семью и работу, очень редки, и, как правило, такие люди в подобных организациях не задерживаются – склонность к ролевым играм во взрослом возрасте уменьшается, а способность адекватно оценивать ситуацию увеличивается), молодых людей, многие из которых очень хороши и перспективны, но должны прежде всего учиться сами, и уж никак не могут учить пролетариат.

Революционная организация – это организация, состоящая из людей, действительно жертвующих всем революции, действительно строящих свою жизнь не так, как им удобно и привычно, а так, как нужно для революционного дела. Вот два случайных эпизода из разных времен старого революционного движения.

Среди революционерок 1870-х годов была Бетя Каминская, дочь богатого еврейского купца, пошедшая работать на московскую фабрику в целях агитационной работы. Что она должна была испытать, описывает Лев Дейч в своей книге «Евреи в русском революционном движении»:

«Чтобы поспеть на работу, ей приходилось в дождь и мороз, плохо одетой, бежать из одного конца обширного города в другой в четыре часа утра. Сколько трепета и страха испытывала при этих путешествиях слабая девушка, знала лишь она, да немногие такие же, как она, идеалистки—друзья ее, тоже бывшие цюрихские студентки.

По приходе на фабрику Каменской вместе с другими женщинами нужно было работать до позднего вечера при ужасной обстановке: на сыром, грязном полу они сшивали обрывки различного тряпья. Воздух был полон пыли от тряпок; эта пыль лезла в нос, уши, ела глаза; вентиляции, кроме двери, не было никакой. И за такую работу, длившуюся по 16 часов в течение суток, женщины получали только по 4 руб. 50 коп. в месяц на своих харчах.
Помещались работницы в хозяйских казармах, т.-е. в подвальном этаже, скаменным, мокрым от помоев и разных нечистот полом, с крохотными оконцами, заносимыми зимою снегом. Вдоль стен шли в два яруса нары, на которых спали, тело к телу, по 20 женщин. Постелью им служила рогожа, а одеялами загрязненное верхнее их платье. Вонь и духота стояли в этих «спальнях» невыносимые; насекомые разных мастей кишели уймами. Пищу варить работницам негде было, да и не из чего,—они обходились, поэтому, одним лишь черным хлебом с квасом и огурцами.

Весь этот ужасный каторжный режим добровольно наложила на себя изнеженная Бети: разделяя ужасную участь русской фабричной работницы, эта слабенькая еврейская девушка хотела разъяснить несчастным своим подругам причины их каторжного труда, а также указать им путь к выходу из их положения.

Чтобы стать еще ближе к работницам, Бети, спустя некоторое время, также поселилась в казарме. Но там, несмотря на неимоверное утомление, она, вследствие удушливого воздуха, обилия насекомых и храпа товарок, не могла долго засыпать; когда же лишь поздно ночью она впадала в забытье, ее и других будили сторожа вставать на работу. Не умывшись по-настоящему, без чая и горячей пищи, спешила изнуренная Бети на фабрику. Тяжесть труда ее усиливалась еще тем, что ей, как и другим, приходилось таскать на себе большие тюки с тряпками весом в 11/2—2 пуда по лестницам и по двору. Маленькая, щуплая, походившая на подростка Бети сгибалась под этой непосильной ношей, с трудом удерживаясь на скользких ступенях, чтобы не скатиться вниз. Слезы огорчения за свое бессилие выступали на ее добрых, вдумчивых глазах. Не раз эта героиня-мученица проклинала свою физическую слабость, мешавшую ей выносить этот неимоверный труд…

Но и столь, казалось бы, беспредельно-тяжелое положение вскоре сменилось для бедной девушки еще худшим: из тряпичной фабрики она должна была перейти на большую суконную мануфактуру, в которой работало несколько тысяч человек; обоего пола и разного возраста. Условия труда здесь были еще тяжелее: Бети приходилось при самой напряженной, интенсивной работе простаивать на ногах по 14 часов. Утомление ее доходило до такой степени, что, под предлогом нужды, она уходила в отхожее место, чтобы там, на грязном, залитом нечистотами полу вздремнуть на несколько минут…

На этой крупной капиталистической фабрике слабенькая Каменская также должна была на своих тощих плечах таскать пудовые тюки сукна, под тяжестью которых она сгибалась в три погибели. Условия работы еще тем были ужасны, что по-недельно происходили смены рабочих с дневных на ночные и обратно; поэтому, непривыкшая спать днем Каменская валилась от усталости с ног, работая в течение ночей.

Мало того. По окончании работы женщины обязаны были еще убирать мастерские и казармы, где они спали, мыть полы, носить дрова и воду для мастеров и прикащиков, полоскать на речке белье служащих и т. д. Руки несчастной Бети пухли от мокроты и холода, кожа трескалась, глаза мутились, а в ушах не прекращался шум от трескотни машин…

И все это терпеливо переносила одушевленная идеей о необходимости работать для блага человечества слабая в физическом отношении, но сильная духом молодая пропагандистка.

Она не только безропотно совершала свою адскую работу, но нередко помогала еще другим, являясь первой, когда та или другая работница отказывалась от требовавшейся от нее обязанности…

При таких-то условиях Бети Каменская вела пропаганду социализма…».
(Примечание: странно, однако, что автор одних только евреев, приводит в качестве примеров - чем хуже русские или латиноамериканцы?
Сам, видимо, из "богоизбранных")

Или другой, куда менее известный пример о мужественном человеке, входившем в отнюдь не самую лучшую из революционных организаций прошлого – об активисте Сионистско-социалистической партии (по своим позициям близка левым меньшевикам) Вениамине Бромберге (1904-1942), в середине 1920-х годов являвшемся профессиональным революционером – подпольщиком.

Бромберг «ездил по всей Белоруссии, по Украине, появлялся в разных местечках раздетым, потому что в дороге приходилось продавать одежду прямо с тела, чтоб купить билет до нужного пункта, эта деталь запомнилась – денег у организации не было совсем, он на свои должен был ездить повсюду – и создавал в местечках ячейки. Ячейки партии и союза “Югенд-ЦеЭс” (Михаил Хейфец. Воспоминаний грустный свиток).

На нравы современных активистов, которые нередко не могут выехать по делам за 100 км в соседний город и ищут не средства, как что-либо сделать, а причины, почему это можно не делать, все это совершенно не похоже.

Впрочем, случаи, когда левые активисты поступали работать на завод и работали в условиях не лучших, чем довелось Бете Каминской, известны. По большому счету, результата это не давало. Поэтому можно сделать вывод, что для настоящей революционной организации с ее высоким уровнем самопожертвования время еще не пришло. (Примечание: статья, однако, с гнильцой - под правильной критикой сектанства скрывается мысль о том, что революцию делать слишком рано. Да, может быть "объективных обстоятельств" для неё и нет, но только революция способна спасти Россию от гибели, а "трудящиеся массы" от порабощения Новым Мировым Порядком) И упреки в адрес современных леваков – не за то, что они не дотягивают до Каминской, Бромберга и многого множества других героев прошлого, а за то, что они, не будучи героями, принимают себя за героев.

Они берут у революционных организаций прошлого не содержание – революционная работа, а форму – организация, дисциплина и т.д., форму, которая не нужна и бессмысленна без содержания. В итоге и получается крайне несерьезный характер всех их серьезных революционных речей.

Революция – дело страшное и кровавое. В ней убивают и умирают. За революционную деятельность пытают и калечат. Кровь и смерть – вещи реальные и серьезные. В них не играют.

Сейчас же ура-революционные выкрики в Интернете и в сектрассылках нередко пишут мальчики-буржуйчики, профессора, доценты и аспиранты, знать не знающие, что такое кровь и смерть, успешно делающие карьеру и не пожертвовавшие революции не только жизнью и свободой, но и работой, карьерой и т.п. Единство слова и дело – необходимое качество революционера, у современных псевдореволюционеров отсутствует напрочь. Поэтому они могут вызывать только чувство крайнего омерзения.

Впрочем, играющим в революцию мальчикам (и девочкам) из хороших семей есть куда уходить и на пост вождя секты чаще попадают не они, а люди из более плебейских слоев, для которых сектстроительство – средство обрести в своих глазах значимость. Мальчики же и девочки, наигравшись, находят другие способы самоутверждения. Сколько из лидеров сталинистской ультрасекты, РКСМ(б) , наигравшись, стали какими-нибудь риэлторами?

Есть версия, объясняющая не всю действительность, но немалую часть ее, что шизофренический характер современных левых сект объясняется их физиологической трусостью. Идти на реальную борьбу и репрессии они боятся, забить на все им тоже впадлу, поэтому бессознательно они выбирают псевдодеятельность, которая не дает ничего, кроме чувства иллюзорного самоутверждения.

На самом деле, если бы они и выбрали прямую конфронтацию (в сектах есть немало людей, лично мужественных, самоотверженных и т,д.) с государством и капиталом, это мало что изменило бы, только игра стала бы кровавой (как войны фа и антифа или как Одесское дело). Условий для непосредственно революционной работы нет, и попытки создать их искусственно обречены на провал.
(Примечание: опять автор втирает марксистскую байду о том, что, мол, объективных условий нет - потому не стоит и бороться) 

Но, во всяком случае, Игорь Данилов, проявивший единство слова и дела, – герой, а вот активисты играющих в партии и беспартии сект – нет.

Активист, приходящий в секту, сам еще не зная, что он может сделать для счастья человечества, загружается псевдозанятиями и псевдопроблемами (вроде обсуждения 23-го пункта программы, 6-го приложения к уставу и полемики с конкурирующей сектой). От решения таких псевдопроблем ничего в реальном мире не меняется, а активист либо разочаровывается во всем и уходит, получит прививку от революционной работы на всю оставшуюся жизнь, либо становится профессиональным леваком-циником.

Псевдореволюционная организация делает его не лучше, а хуже, не воспитывает в нем самостоятельное мышление, а глушит его, не дает ему необходимые для его классового сопротивления капиталу знания и навыки, а загружает его ненужными и вредными знаниями и навыками (когда раскололись моренисты и ламбертисты? Как удачно провернуть интригу в секте?).

Игровой и реконструкторский характер имеют не только псевдореволюционные, но и псевдореформистские организации. Если в России ПОКА невозможна непосредственно революционная работа, то в силу упадочного характера современного российского капитализма здесь ВООБЩЕ невозможна реформистская работа. Поэтому здесь нет не только революционеров, но и реформистов. Российские революционеры – это псевдореволюционеры, а российские реформисты – это псевдореформисты, играющие в парламентаризм и профсоюзничество, как их более радикальные конкуренты по части исторической реконструкции (Примечание: в точку!) играют в ленинизм и анархизм. Псевдореформистами являются как парламентские системные партии – КПРФ и Справедливая Россия, так и группы типа РСД или ЛСД.

Поэтому тот же цинично-игровой характер присущ организациям не только псевдореволюционеров, но и псевдореформистов.

Оставив в покое псевдореформистов, вернемся к псевдореволюционерам.

Неправильно осмысленная традиция прошлых поколений довлеет как кошмар. Все усвоили, что для победы революции нужна организация (речь идет про марксистов и организационистских анархистов, анархо-разгильдяи – другая история, у них, впрочем, аналогичным образом деятельность воспринимается не как средство для совершения революции, а как самоцель, как способ приятного времяпровождения), и с увлечением ее строят.
На самом деле организация – средство, а не самоцель. Цель –социальная революция и бесклассовое общество. (Примечание: не забываем, что автор анархист) Оргстроительство, ставшее самоцелью, уже поэтому является препятствием социальной революции.
Левые группы вырождаются и будут вырождаться, пока не усвоят, что не работа нужна для пользы их организации, а организация нужна для пользы революционной работы.

Прочна та организация, которая существует для работы. Организация ради организации обречена на вырождение.
Когда человек, остро чувствующий несправедливость буржуазного мира, решает вступить в борьбу с капитализмом и государством, – первым делом ему надо спросить себя: что он может и хочет делать? Чувствует ли он в себе больше сил и способность к теоретической работе, к устной пропаганде, уличным акциям и т.д. и т.п. ?
Если для того, что он может и хочет делать, нужна совместная работа с другими людьми, он вступает с ними в кооперацию, если кооперация устойчива и постоянна, она называется организацией.

Организация – не самоцель и не фетиш, а всего-навсего форма устойчивого и постоянного сотрудничества группы людей. Если под организационной формой есть реальная социальная связь – реальная совместная работа, имеющая объективную социальную пользу и дающая результаты, тогда организация прочна. Если организация существует для организации, а не для реальной работы, она обречена на вырождение, а ее активисты, вместо изменяющей мир деятельности поглощенные внутренней возней, обречены на вырождение в циничных мразей.

Реально, как и следует ожидать, в сектах доминирует противоположный подход. Они говорят тем, кто рвется на борьбу с капитализмом, – хочешь бороться – вступай к нам!

Человек вступает. Тогда естественно возникает вопрос: а чем его, лапочку, занять? Что бы ему такое придумать? Ведь даже сектантские вожди прекрасно понимают, что секта, не связанная какой-либо, пусть даже иллюзорной, общей деятельностью, обречена на распад.

Реальной общей деятельности у секты нет. Она могла бы быть, если бы секта не была бы сектой, если бы у входящих в нее активистов был бы критический смысл, чтобы трезво оценивать свои силы и искать верные пути общей деятельности, наконец, если бы была готовность отвечать за последствия этой реальной деятельности (за реальную борьбу, пусть даже скромную, карают куда сильнее, чем за имитацию борьбы, и рабочий, вступающий в конфликт с начальством на своем производстве, куда более подвергается репрессиям, чем авторы ура-революционных выкриков в интернете).

Поскольку реальной общей деятельности нет, то есть деятельность иллюзорная, имеющая целью не воздействие на внешний мир, а укрепление внутренней спайки секты и рост ее престижа среди других сект (вместе ходить и клеить стикеры не потому, что это на кого-то повлияет, а потому, что активистов секты надо чем-то занять).

В итоге получается не организация для успешной работы, а организация как самоцель и работа как средство сохранения и укрепления организации и увеличения ее престижа. Отношения переворачиваются, и цель становится средством, а средство – целью (капиталистический товарный фетишизм господствует и в левацких сектах, которые представляют собой не отрицание капитализма, а его часть).

Таким образом, деятельность секты уподобляется мартышкину труду.

Поскольку он заведомо не нужен, еще более важным средством спайки секты становятся борьба с другими сектами и прочее приятное времяпровождение (от совместных пьянок и сплетен до борьбы с уклонами в собственных рядах).

Такая спайка неустойчива.

Организация реально не нужна, именно поэтому она легко раскалывается. В самом деле, с точки зрения классовой борьбы и мировой революции совершенно безразлично, останется ли единой секта из 10 человек, расколется ли она на 2 секты по 5 человек или на 5 сект по 2 человека. Поскольку нет общей работы и нет реальной необходимости в сохранении единой организации в интересах общей работы, секты легко раскалываются по причинам личной неприязни и личных склок – причинам, доминирующим на самом деле в сектантском житье-бытье и в сектантских расколах, при которых всякая марксистская и анархистская политическая идеология является всего-навсего иллюзорной идеологической надстройкой над вполне себе фрейдистским базисом.

Блок и союз сект при отсутствии реальной общей работы тоже совершенно не нужен. Он создается потому, что все готовы на словесном уровне выступать за единство, сохраняя при этом камень за пазухой в отношении своих дорогих союзников, но общей работы, без которой реальное сотрудничество невозможно и ненужно, нет, – и поэтому при первом плохом случае блок распадается.

Именно такая судьба постигла Социально-Революционное Действие (СРД), где общего дела не было, и именно поэтому СРД распалось. Я не оправдываю ни себя и своих (уже бывших) товарищей из СРС, ни других участников СРД, а просто указываю объективную причину.

Есть совместная работа – есть и надобность преодолевать конфликтные ситуации внутри группы или между группами ради продолжения совместной работы, которая действительно важнее всяких личных недоразумений. Если совместной работы нет – тогда все призывы ставить общее дело выше личных амбиций бесплодны, т.к. нет общего дела, есть амбиции кружка из 5 (10 или 15) человек.

Нужно подчеркнуть, что тенденция к сектизации левой группы стремительно усиливается в период отсутствия всякой работы вовне, и может временно ослабевать, когда эта работа появляется в силу каких-то сдвигов общеполитической ситуации. Но, поскольку эти сдвиги совершенно не зависят от воли левых групп, умеющих только реагировать на ситуацию, а не создавать ее, и не способных к продумыванию (и уж тем более – к реализации) каких-то нестандартных и нешаблонных путей работы, то с новым изменением внешней ситуации тенденция к сектизации нарастает с новой силой, и, когда она достигла определенного предела, она побеждает окончательно. После этого призывы реформировать левую группу бесплодны, потому что она уже стала самодостаточной сектой.

Деятельность левых групп чрезвычайно напоминает ролевые игры, когда играют в большевиков, в анархистов, ИРМ и НКТ-ФАИ, в борьбу с оппортунизмом, анархизмом и большевизмом (это кому как по вкусу).

Повторяют старые грозные слова, которые 100 лет назад были весомы и полноценны, потому что за них платили чужой и своей смертью. Сейчас смерть, в общем-то, никому из леваков не грозит, и потому всякие революционные фразы приобретают поневоле комический характер.

100 лет назад, идя в революционное движение, человек знал, что его ждет тюрьма и ссылка, весьма вероятно – каторга, и совсем не исключено – виселица. Поэтому у него был куда более серьезный подход ко всем вопросам, и вся его деятельность никак не имела игрового характера.

Сейчас играют. Государству и капиталу вся эта левацкая возня ни капли не страшна, и ни одна спецслужба не вредит так левакам, как вредят они себе сами – вредят, думая, что делают хорошее и правильное дело, строят организации, поднимают народные массы и борются со всякими уклонами.

В большинстве случаев они не замечают комизма своей собственной деятельности (те, кто замечает, и остается в ней, становятся совсем уж законченными циниками – пример – Верник). Играют всерьез – и именно поэтому дуреют и звереют.

О том, как все это происходит, следует поговорить подробно.

Для изучения левых сект метод истмата, увы, мало пригоден (какие там производительные силы и производственные отношения? Что секты производят, кроме потребляемых ими самими текстов?), придется обращаться к таким буржуазным лженаукам (Примечание: очередной бред марксиста про лженауки и истинный истмат) , как психоанализ, социология малых групп и чуть ли не соционика. Исторический материализм способен объяснить происхождение левых сект и их место в структуре упадочного капитализма, а вот изучать их внутреннее функционирование придется другими методами.

Перечитав №4 «Максималиста», посвященный вопросам организации, в поисках чего-то интересного для своих новых мыслей, я увидел, что ПОЧТИ ВСЕ статьи описывают революционные организации, какими они должны быть, а не секты, какими они есть. И потому все это – чистый и бесплодный идеализм. Единственное исключение – прелестная и реалистическая (хотя и написанная жутким гегельянским языком) статья Каматта «Об организации», где левые группы прямо и честно приравниваются к мафиозным бандам.

Каматта, надо полагать, допекло пребывание в бордигистских группах, и писал он очень реалистично и со знанием дела. Точно так же была написана и моя статья (за подписью – А. Васильков) «К социологии и психологии левых сект», представлявшая первое приближение к анализу данной проблемы.

В объяснение причин возникновения особого левацкого мирка в ней было сказано:

«Если мы посмотрим на причины, которые толкнули нас, активистов левых групп, на приход в движение, то увидим лишь мало случаев, когда главной побудительной силой были доподлинные голод и нищета. Выходцы из самых низов пролетариата в современном левом движении почти столь же редки, как и выходцы из верхов буржуазии.
Зато можно вспомнить множество случаев, когда на протест толкали проблемы с родителями и прочими родственниками, с учителями и соучениками, неспособность и нежелание вписываться в буржуазный мир. Вся эта социальная неадаптированность вызвана характеризующим эпоху упадочного капитализма распадом коллективных «мы», разложением общества на атомы-индивиды.

Но человеческое «я» — всегда лишь точка пересечения разных «мы», с разрушением «мы» обречено на исчезновение и «я». Всему сущему свойственна тенденция к самосохранению, и, чтобы спастись от гибельной пустоты, , «я» эпохи позднего капитализма и распада прежних «мы» — классовых и национальных, лихорадочно пытаются создать новые «мы», новые человеческие общности, в которых «я» будет пребывать вместе с близкими ему «я» «нераздельно и неслиянно». Отсюда подъем таких явлений, как футбольные фанаты, молодежные субкультуры, ролевые игры и – чуть ли не в первую очередь – религиозные и квазирелигиозные секты, причем, с точки зрения исторического материализма, бОльшая часть левых групп должна быть зачислена именно в разряд квазирелигиозных сект.

Предоставленные с распадом коллективных «мы» самим себе, не находя взаимопонимания ни в семье, ни в прочем бытовом окружении, не желая подчиняться рабской пословице «с волками жить – по волчьи выть» индивиды, выбравшие многотрудный путь борьбы за социальную революцию, преследовали, делая свой выбор, две цели, хотя сознавали оба эти момента не всегда и не полностью:

1). Осознав связь своих личных больших проблем с проблемами всего общества, они хотели революционным решением этих общих проблем решить и свои проблемы (я не могу быть рабом, я осознал, что в этом обществе я вынужден быть рабом, поэтому стремлюсь изменить мир); 2) Это осознавалось нами самими обычно хуже — Мы хотели уже в ходе борьбы создать свой новый мир, свое новое «мы», мир революционного товарищества и братства…

Этот замкнутый и относительно независимый от буржуазного общества мир, где отношения товарищей избавлены от корысти, властолюбия и интриг, где все должно было отрицать проклятый мир сломленных капитализмом и привыкших, что плетью обуха не перешибешь, родителей, своей особой атмосферой действительно должен был противостоять буржуазному миру и представлять начало нового мира».

Таким образом, левацкий мирок является попыткой создания особого контробщества в рамках буржуазного общества.