Очередной прогиб Макаревича

На модерации Отложенный

 

 

Макаревич в который раз порадовал своим талантом прогибаться под изменчивый мир. Написал песню про Ваню в храме в частушечном жанре «утром в газете, вечером в клозете». Откликнулся, так сказать, на актуальное. Побежал по шпалам за уже скрывающимся за поворотом поездом – ах, успеть бы хоть что-то.

Макаревича можно понять. Возраст, «мадам, уже падают листья», но хочется быть в формате, кумиром миллионов, повторяющих слова песен и выставляющих магнитофон с поющим Макаревичем в окно. Как некогда, в начале 1980-х, когда только глухой не знал «у дверей заведенья», «кого ты хотел удивить», «свой дом», «марионетки». И не беда, что Макаревич не умел ни играть, ни петь – тексты отвечали ожиданиям перемен, а незамысловатая мелодия романтическому настрою души. А под «поворот» истово, как хлысты на радениях, суровые русские люди плясали в темных школьных спортзалах и неприхотливых деревенских домах культуры на апокалиптических дискотеках. Магнитофон «Комета», пленка шестого типа, заклеенные динамики обитых ситцем колонок, цветомузыка - два фонаря со стеклышками, выкрашенными красным лаком для ногтей, синяя изолента где только можно. Шарик, обклеенный битым зеркалом и, при направленном на него лучике, восхитительно создающий звездное небо на пятнистом потолке в момент волнующего «медляка». И «Машина времени», конечно, «Машина времени», замечательно подходящая к антуражу, «Машина» со звуком, который давали только электрогитары «Урал». И голос Макаревича…

Эхх. Было. И прошло, как справедливо заметила коллега Макаревича С.Ротару. Но настали новые времена. Больше никого не интересовало, как трудно жилось подпольным музыкантам, никто не ценил квартирное творчество, никто не чтил андеграундных подвигов во имя установления рок-культуры в России. Смелые обличения того, чего больше нет – советской власти и начальства – никого отныне не пленяли. А нового ничего не было. Играть и петь никто так и не научился, а подпитывать тексты было больше нечем – все стали протестовать и протеста на всех не хватило. И протест сначала измельчал, а потом выпарился.

«Гулял Ванюха, ходил Ванюха, да весь вышел». Но все-таки каждому досталась, как ваучер, частица общего протеста. И тогда Макаревич начал протестовать. И поддерживать. Или поддерживая, протестовать. Или протестуя, поддерживать. В 1991 году все были на баррикадах – и Макаревич был на них (на память «медаль защитника свободной России»). В 1996 году он доверенное лицо Ельцина. Потом пришла пора поддерживать Путина – и он поддерживал. Потом Медведева – и он поддерживал. Потом Прохорова – и он поддерживал. Потом стало модно и трендово политически не соглашаться – и он перестал соглашаться. «Вас опять надули те, кто вас ведут» - и побрел с т.н. «писателями» по бульварам. Но далеко с ними не пошел. В общем, протестовал и поддерживал – но осторожно, ибо сейчас в моде легкий запах гнили. Но если увлечься, то можно случайно протухнуть совсем. Поэтому он дальновидно, но вполне искренне жарил яичницу с беконом и запекал кур: и лицо не забудут и деньги платят и не опасно, ибо кур будут запекать при любом режиме.

Когда произошла провокация в храме Христа Спасителя, поддержал провокаторов (но осторожно – провокаторы хорошие, акция плохая). Кидаться на Церковь и Патриарха вообще сейчас удобно – и смело и форматно и с подтекстом и ничего тебе не грозит. А теперь вот песня с детской рифмой «Ваня - в храме». Интересно, слышит ли ее башлачевский Ванюша, который ходил бережком вдоль синей речки, водил солнышко на золотой уздечке и над обрывом раскидывал руки то ли для объятия, а то ли для распятия? Неведомо. Но Макаревич поет, веселит нетребовательную публику, усиленную ботами и троллями, которой все равно, кто поет и что поет – главное, нас и наших кумиров поддерживают. Поет, не понимая, что поддерживать ЭТО нельзя, хихикать над тем, что прошло проверку временем и людской совестью, нельзя. И, самое главное, когда все на одного, когда свора лжет, клевещет, травит и подзуживает: «а вы молчите. Вы не отвечайте. Вам нельзя. Вы смиряйтесь», то подобные песни именуются подлостью. Трусливой, мелкой и бедной. А он не понимает. И поет. Весело ему, подлецу…

Скажи мне, чему ты рад?

Постой, оглянись назад.

Постой, оглянись назад, и ты увидишь,

Как вянет листопад,

И вороны кружат,

Там, где раньше был цветущий сад.