Модернизируя модернизирующих

Вчера на Форуме Путин заявил о необходимости модернизации активов промышленности.

Это попытка найти ответ на вызов — продолжающуюся деградацию структуры российского хозяйства, где, в первую очередь необходимо говорить о чрезвычайно слабой обрабатывающей промышленности. Сейчас модно рассуждать о постиндустриальном обществе и, показывая на структуру российского хозяйства с высокой долей услуг, говорить: смотрите какие мы современные. Есть хорошие данные для сопоставления индустриальной мощи разных стран — это добавленная стоимость, производимая обрабатывающей промышленностью на душу населения в год. В России обрабатывающая промышленность производит добавленной стоимости 1,2–1,4 тыс. долларов на человека в год. А, например, в Швейцарии — 11 тыс. долларов, в Германии — 8 тыс., во Франции — около того, в США — более 6 тыс. долларов. Даже обрабатывающая промышленность еще совсем недавно отсталого Китая производит почти 1 тыс. долларов. Хорошо распинаться о постиндустриальном обществе, если у вас 11 тыс. долларов на человека, если у вас мощнейшая, диверсифицированная передовая промышленность. И как можно хвалиться хозяйством, деградировавшим даже по сравнению с Советским Союзом. Новая индустриализация — безусловно, один из главных вызовов текущего момента.

Региональным компаниям и среднему бизнесу катастрофически не хватает средств для осуществления инвестпроектов со сроком окупаемости более трех лет. А ведь наша экономика вступила как раз в ту фазу развития, когда горизонты окупаемости большинства проектов должны растягиваться до пяти-семи лет, о десяти годах и более мы уже и не говорим. «Эксперт» постоянно пишет о фактическом отсутствии длинных денег в экономике (см., например, «На коротком поводке» в № 35), но правительство и ЦБ упорно пытаются искать причины низкой инвестактивности в других местах или не искать их вовсе.

Нельзя сказать, что крупный бизнес купается в деньгах, но ему все-таки доступно относительно дешевое кредитование, редко в России, часто — за рубежом. Поэтому проекты со среднесрочной окупаемостью ему по силам. По силам-то оно по силам, только вот мотивации у российских магнатов инвестировать в страну нет. Наши крупные промышленники привыкли работать в райских условиях — при дешевых газе, электроэнергии, железнодорожных перевозках. Эксплуатируя невысокую себестоимость производства и возможность сбывать продукцию по мировым ценам на экспорт, они в течение многих лет зарабатывали миллиарды долларов сверхприбыли. Теперь же, когда их российские предприятия подходят к той черте, когда их себестоимость не кажется такой уж низкой, они в условиях падения прибыльности бизнеса и сложностей с доступным финансированием уже не горят желанием затевать новые проекты и проводить масштабную модернизацию. По правде говоря, если сбросить со счетов их финансовые успехи прежних лет, то сейчас на устаревшем оборудовании и на заводах 1950–1970-х годов постройки, да и при сильно выросших издержках объективно сложно производить товары эффективно. В этих условиях, чтобы заменять старые советские заводы новыми, эффективными, нужны длинные кредитные ресурсы с низкой процентной ставкой. В России найти длинные деньги не проблема, проблема в том, что они крайне дороги. С западными банками другая ситуация, там ставки низкие, но кредиты на 10–15 лет нам так просто не дают.

Но оказывается, что проблема длинных денег лишь полбеды. Вторая причина — уровень мышления и привычки ведения дел нашей бизнес-элиты, выросшей на простых сырьевых активах, с минимумом рыночной конкуренции, кооперационных связей и сложности продукта. Показателен пример Алексея Мордашова, владельца «Северстали». Молниеносно приватизировав крупнейший сталелитейный завод, в начале 2000-х он пытался заходить в более сложные бизнесы, например в производство автомобилей. Надолго его не хватило, он вышел из него через несколько лет, продал активы своим партнерам и/или менеджерам и полностью посвятил себя сначала неудачной международной экспансии в металлургии, а теперь и вовсе углубился в сырьевые темы. Создание сложного продукта, безусловно, Мордашова не привлекло, и, к сожалению, это типичный случай. Но ведь это гораздо больше, чем просто деньги, это могло бы быть мощной ценностной мотивацией для нашего доморощенного и, без всяких натяжек, продвинутого крупного бизнеса! Но нет. Никак не появляются Форды в нашей стране. Похоже, наши бизнесмены никак не могут подавить в себе страсть к экспорту сырья и полупродуктов (см. график 3). Получается, что в развитии сложных, в первую очередь машиностроительных, производств в стране не заинтересован никто, а того, кто вроде и заинтересован, трудно причислить к разряду частных инвесторов (мы тут намекаем на попытку Газпромбанка реанимировать бизнес группы ОМЗ). В кулуарных разговорах бизнесмены, которые хоть раз занимались машиностроительной тематикой, жаловались на мизерные доходы, на непреодолимые сложности в рыночной борьбе с иностранными конкурентами, на дефицит научно-исследовательской инфраструктуры и инженеров, даже высококвалифицированные рабочие и то в дефиците.

Похоже, в этой области политика заманивания пряником со стороны государства будет востребована особенно сильно.

Вот, например, только на десять крупнейших инвестпроектов в России государство за последние три года прямо или косвенно потратило более 60 млрд долларов. Если хотя бы треть этой суммы была бы осмысленно потрачена, это могло бы дать стране несколько мощных и конкурентных игроков в отдельных сегментах машиностроения. Например, на эти деньги вполне можно было бы создать национального производителя металлургического оборудования. Чрезвычайно актуальная задача в свете модернизационной волны в черной металлургии, которая основана прежде всего на европейских и японских технологиях. Другое дело, что, с точки зрения государства, тут потребуются недюжинные административные усилия. Простыми мерами вроде выделения денег и назначения г-на Ротенберга главным по строительству газопроводов не обойдешься. Тем не менее нам кажется, что государству в его нынешнем состоянии эта задача под силу. Есть ведь конкретные удачные начинания, успех которых был обеспечен тесной связкой с бизнесом и его правильным стимулированием.

Уроки мазанья медом

Например, строительство трубопроводов стимулировало крупные капвложения металлургов. А ведь был риск, что «Газпром» и «Транснефть», вместо того чтобы возиться с трубниками, просто закупят все у немцев и японцев. На первом этапе даже дешевле вышло бы. Но в итоге на этих заказах выросли и понастроили заводов сразу несколько крупных даже по мировым меркам трубных компаний (ОМК, группа ЧТПЗ, ТМК). Не в последнюю очередь это получилось потому, что в роли координирующей прослойки, совмещающей все интересы, выступила новая бизнес-элита, особо приближенная к власти, — господа Ротенберги, Тимченко и Манасир, владельцы крупнейших строительных подрядчиков «Газпрома» и «Транснефти». Мы здесь никоим образом не пытаемся оправдать непубличный и непрозрачный характер их бизнеса, но хотим лишь отметить, что, если бы не они, скорее всего, нашим трубникам не достичь бы своего нынешнего статуса.

Вот другой пример. Вместо умирающего отечественного автопрома властям удалось завести в страну сборочные производства международных автоконцернов. Это был классический размен — «рынок в обмен на инвестиции». И инвестиции действительно были привлечены, за исключением разве что Honda в России полноценные производства построили все ключевые автопроизводители. Видимо, началу этой экспансии предшествовали какие-то серьезные переговоры, в которых наши чиновники подтвердили инвесторам принципы сдачи рынка и пообещали льгот. Но реальный старт процессу был дан, когда были повышены пошлины на ввоз импортных автомобилей. Правительство и ныне взаимодействует с автоконцернами, понуждая их к все большей локализации. И мы действительно видим, что в разных уголках европейской части страны появляются небольшие автокомпонентные производства, и это, безусловно, позитив. Негатив же состоит в том, что правительство, сдавая рынок, не подумало о конечном потребителе. Ведь он теперь получает автомобиль втридорога. Очевидно, что на этом поприще власти должны подумать, как заставить западные автоконцерны осуществлять только недискриминационные по уровню цен продажи своих автомобилей в России.

Еще один опыт, который можно назвать позитивным, — реформа РАО «ЕЭС России». Сама реформа по Чубайсу привела бы, скорее всего, к полному технологическому развалу электроэнергетики. Однако, распродав активы РАО ЕЭС, властям удалось посредством специальных договоров на предоставление мощности (ДПМ) «принудить» электроэнергетиков к инвестициям (см. график 4). К сожалению, строительство энергоблоков и электростанций по ДПМ — единственный положительный итог реформы (см. «Рукотворное, но нерыночное чудо» в «Эксперте» № 50 за 2011 г.). Главный же негативный итог — повышение цен на электроэнергию для конечных потребителей до уровня США и выше. В ДПМ как раз прописаны «дикие» тарифы, в несколько раз выше обычных, что, естественно, помимо прочего послужило катализатором быстрого роста цен на электричество. Здесь правительство, похоже, тоже не удосужилось подумать о конечных потребителях, оправдывая себя привлечением инвестиций в отрасль.

Наконец, укажем, что, приняв в 2008 году техрегламент по моторному топливу, власти фактически силком заставили нефтяников модернизировать свои НПЗ. И надо сказать, что требуемого эффекта, по большому счету, добиться удалось, за небольшими исключениями (подробнее см. «“Роснефть” против» в прошлом номере «Эксперта»). При этом, опасаясь социального протеста в случае роста цен на бензин, правительство наконец подумало о потребителе и решило не перекладывать на население расходы на модернизацию нефтепереработки, а снизило акцизы на производство высококачественных топлив, лишив себя существенных поступлений в бюджет. Таким образом, в плоскости «инвестиции—потребитель» решения чиновников выглядели наиболее грамотно.

Примеры привлечения инвестиций в электроэнергетику и нефтепереработку особенно значимы, поскольку они осуществлялись, как принято говорить, с помощью институциональных преобразований, более тонкого механизма, чем раздача госзаказов или затаскивание иностранцев в страну силком. Но даже в этих позитивных примерах не просматривается важнейшей привязки развития указанных отраслей к развитию национального машиностроения. Ведь любая модернизирующаяся отрасль создает спрос на оборудование и другую машиностроительную продукцию. Важно, чтобы этот с трудом сгенерированный спрос оставался в виде заказов на предприятиях в России, а не уходил полностью за рубеж. Электро­энергетики за рубежом сейчас закупают примерно половину всего оборудования, а нефтепереработчики — 70–80%, да и то оставшиеся у нас 20–30% можно считать за чудо.

Таким образом, новой институциональной мегазадачей для госуправленцев могло бы стать взращивание рыночно ориентированных и конкурентоспособных игроков хотя бы в основных подотраслях машиностроения.

Для этого надо провести честный анализ положения дел и обсудить возможности исправления этой беды.