Октябрь 1993. Говорят главные свидетели

На модерации Отложенный
Девятнадцать лет минуло с трагической и героической осени 1993 года, когда по ельцинскому указу №1400 в столице были убиты сотни человек, попраны право на жизнь и достоинство, расстреляны Советская власть и Конституция. Именно тогда Борис Ельцин и его приближенные продемонстрировали: ради самосохранения российская верхушка не остановится ни перед чем, даже перед большой кровью.
3–4 октября 1993 года милиции и армии был дан карт-бланш стрелять по безоружным соотечественникам, уничтожать из танковых орудий конституционные институты страны. И вот уже почти два десятилетия образ расстрелянного Верховного Совета – почерневший Белый дом тех дней – остается символом продолжающейся в нашей стране катастрофы: беспредела, насилия и безответственности.
Около 200 человек погибло в сентябре – октябре 1993 года, по официальным данным. Сколько жертв было на самом деле – неизвестно до сих пор. Выводы разного рода общественных комиссий, информация, собранная родственниками жертв и пострадавшими, журналистами и экспертами, свидетельствует, что погибших кратно больше. Не раскрыты и многие другие страшные тайны октябрьских событий. Властная верхушка сделала все возможное, дабы истина не была установлена, чтобы никто из виновных не понес ответственности даже за те преступления, которые скрыть нельзя. Более того, многие из организаторов и активных участников расстрела объявлены героями.
Впрочем, «подвиги» свои большинство из них по-прежнему не афишируют. Однако некоторым «героям» не отмыться от содеянного никогда. Даже после смерти. Борис Ельцин, Виктор Черномырдин, Егор Гайдар – никто из них так и не предстал перед земным судом. Деятели нынешней власти выражали скорбь по поводу их кончины, воздавали почести на государственном уровне, убеждали граждан в больших заслугах этих людей перед Россией. Но мы ничего не забыли – и ничего не простили.
В конце сентября на Новодевичьем кладбище – под те же речи о заслугах и президентские соболезнования – был похоронен Павел Грачёв, ельцинский министр в 1992–1996 годах, один из тех, кто несет непосредственную ответственность за октябрь 1993-го. Сегодня, в канун очередной годовщины, дадим слово его покровителям и соратникам: самому Борису Ельцину, а также Александру Коржакову. Они отлично знают именно эту страницу «боевой биографии» генерала Грачёва.
И пусть читателей не вводит в заблуждение несколько раз подчеркнутая « нерешительность» Павла Грачёва. Из контекста воспоминаний очевидно: не кровь народную пролить он боялся, не защитой Конституции был озабочен, а лишь гарантиями собственной безопасности, которые и получил. Добавим к этому: за расстрел Верховного Совета министр обороны Грачёв был также награжден орденом «За личное мужество».
 
Александр Коржаков
К 1993 году у президента сложилась своя команда: Грачёв, Барсуков, Бородин, Сосковец, Ерин, Тарпищев и я. Мы относились друг к другу с искренней симпатией.
Знаменитый Указ 1400 о роспуске Верховного Совета, а точнее – только проект этого документа, впервые обсуждали в Огарёве. Туда Борис Николаевич пригласил Козырева, Грачёва, Ерина, Черномырдина и Голушко. Мы с Барсуковым на совещание не пошли, а сидели в соседней комнате, готовые в любой момент войти и поддержать Ельцина.
Указ одобрили все. Спорили лишь о дате роспуска...
Указ никому не показался ни антиконституционным, ни экстремистским. Верховный Совет сам сделал столько антиконституционных шагов, что противостояние с президентом достигло апогея. Конфликт затягивался, иного выхода из него не видели. Жизнь граждан не улучшалась, а законодательная власть только и делала, что конфликтовала с исполнительной. К тому же Конституция явно устарела и не соответствовала изменившимся отношениям в обществе.
16 сентября 1993 года мы начали обговаривать предстоящие события в деталях. Для этого Ельцин пригласил Грачёва, Барсукова и меня в Завидово. После обеда мы улетели туда на вертолете. Я не мог понять, зачем шеф позвал Павла Сергеевича. Видимо, он искренне рассчитывал, что министр обороны сыграет решающую роль в преодолении кризиса.
Президент и так перенес запланированное мероприятие на несколько дней, с 18 на 21 сентября. Изменение сроков работало против нас. Во-первых, в будний день не пустить депутатов на работу будет сложнее. Во-вторых, информация утекала и обрастала невероятными, пугающими слухами. Я знал, что именно Грачёв рассказал Филатову и Черномырдину о запланированных действиях и признался, что не совсем готов к роспуску Верховного Совета. У министра обороны не было ни моральных сил, ни технических средств – армия в ту пору принимала активное участие в сборе урожая картошки.
Президенту Павел Сергеевич побоялся морочить голову картошкой и бодрым голосом отрапортовал:
– У нас все готово, все отлажено, все сделано!
На самом деле ничего сделано не было. Ни Генштаб, ни Министерство обороны, ни МВД даже не согласовали свои действия. Министр обороны был убежден: обеспечивать порядок в подобных ситуациях должны внутренние войска, а не его солдаты. Но убеждения эти скрывал от президента – они бы наверняка не устроили Бориса Николаевича.
В Кремль попеременно приезжали то Черномырдин, то Грачёв, то Ерин. Грачёв пребывал в растерянности. Как только ему сообщили, что часть боевиков из тереховского «Союза офицеров» собирается штурмовать Министерство обороны, он позвонил Барсукову и попросил о помощи. Михаил Иванович послал ему роту кремлевских солдат и десять офицеров «Альфы».
Примеру Грачёва последовал министр безопасности Голушко – тоже запросил солдат. Барсуков не выдержал:
– Что же ты своих людей не используешь? – воспитывал он по телефону Голушко. – Можно же вооружить всех, кто у тебя в штатском ходит. Вынимай из сейфов пистолеты, автоматы. Вызывай курсантов пограничного училища. Пусть они защищают.
Ночью Михаил Иванович послал взвод солдат для охраны здания мэрии на Тверской. Именно там, напротив памятника Юрию Долгорукому, заседало правительство Москвы. Подъехавшие бойцы оказались как нельзя кстати – едва они стали выскакивать из машины, все подумали, будто войска пришли в Москву. Толпа, приготовившаяся штурмовать здание, быстренько рассосалась.
Когда президент услышал о кремлевских солдатах, посланных на защиту Грачёва, то сильно разозлился на Барсукова:
– Вы что, не знаете, что кремлевский полк должен охранять президента, а не министра обороны?!
Действительно странно – вся страна в войсках, а Министерство обороны само себя защитить не может…
От микрорайона Теплый стан к центру двинулась 271-я бригада. Я разговаривал с ее командиром по спецсвязи, и вдруг он мне докладывает:
– Поступила команда остановить движение.
Таманская дивизия, ехавшая к телецентру «Останкино», тоже была по чьей-то команде остановлена. Кто давал эти команды? Множество комиссий после октября старались получить ответ на простой вопрос, но безрезультатно. Я же думаю, что было потеряно элементарное управление войсками. Многие боялись действовать решительно, к тому же помнили про 91-й год.
После полуночи я понял: информация, поступающая в Кремль, не совсем соответствует действительности. Из ГАИ доложили:
– Никаких частей Министерства обороны в городе нет. Останкино штурмуют, на защите только внутренние войска и милиция…
В самом же министерстве, как мне сообщили, идет постоянное заседание штаба – там присутствуют и Черномырдин, и Сосковец, и сам министр Грачёв.
Я уже понял: пока Павла Сергеевича не подтолкнешь, самостоятельно он ничего делать не будет…
В министерство мы вошли через персональный вход министра, на лифте поднялись на нужный этаж и через заднюю комнату попали в кабинет.
Атмосфера мне сразу не понравилась: комната прокурена, Грачёв без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, понурыми. Бодрее остальных держался Черномырдин.
Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было, но спроси любого из них, кто конкретно и чем занимается, – ответить вряд ли смогли бы.
Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:
– Что будем делать дальше?
Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза.…
Тут подал голос Грачёв:
– Борис Николаевич, я соглашусь участвовать в операции по захвату Белого дома только в том случае, если у меня будет ваше письменное распоряжение.
Опять возникла напряженная тишина. У шефа появился недобрый огонек в глазах. Он молча встал и направился к двери. Около порога остановился и подчеркнуто холодно посмотрел на «лучшего министра обороны всех времен». Затем тихо произнес:
– Я вам пришлю нарочным письменный приказ.
Вернувшись в Кремль, тотчас приказал Илюшину подготовить документ. Подписал его и фельд­связью отослал Грачёву. Мы все тогда подумали, что этим поступком Грачёв приговорил себя к отставке и шеф ему позорного колебания никогда не простит. Но простил и потом еще многое прощал. 
(«От рассвета до заката»)
 
 
Борис Ельцин
Я вызвал машину, оделся и поехал в Министерство обороны. От Кремля до штаба МО, около Арбата, пять минут. Немного времени, но мне было вполне достаточно, чтобы понять, что же на самом деле случилось у Грачёва. Почему войска, которые, по его словам, уже почти два часа как должны были освободить «Останкино», блокировать Белый дом, подготовиться к штурму, на самом деле в Москву так еще и не вступили.
<input type="image" src="http://www.sovross.ru/modules/FCKeditor/Upload/Image/000002012/2102012/4-3.jpg" align="left"/>Все: и я, президент, и он, министр обороны, и правительство, и общество наше – все мы оказались заложниками красивой формулы: армия вне политики. И гордились этим глубоко демократическим лозунгом. А теперь, когда призвали армию защитить общество от фашистов и уголовников, удивляемся: а что это армия так неохотно реагирует?.. Отчего это она так плохо слушается? Ее рвали на части, каждый тянул в свою сторону. Хорошо хотя бы и то, что не нашелся какой-нибудь сумасшедший полковник, который вполне мог бы поднять эскадрилью с бомбардировщиками и полететь на Москву, защищать своего друга, боевого генерала Руцкого. Этого, слава Богу, не произошло, думал я. И не надо сейчас кричать, требовать чего-то, не надо устраивать истерик. Напротив, надо поддержать их, надо, чтобы они увидели, что президент спокоен, уверен и в себе, и в армии.
В это время бронетранспортеры, перегородившие проезд к зданию Министерства обороны, отползали от проходов, давая моему «ЗИЛу» возможность вкатиться во дворик. Поднялся наверх. Там уже шло заседание коллегии, во главе стола сидел Виктор Черномырдин. Когда я вошел, все замолчали, посмотрели на меня.
Кто-то из командующих докладывал, что часть войск сейчас занята на сельхозработах в Подмосковье. После 21 сентября, посоветовавшись с Лужковым, решили их с полей не снимать. Вообще, должен сказать, вид у генералов был сумрачный, виноватый. И они, видимо, чувствовали несуразность ситуации: законная власть висит на волоске, а армия не может защитить ее – кто на картошке находится, кто воевать не хочет…
Стали обсуждать вопрос о взятии Белого дома. Всем ясно было, что этот основной очаг разжигания войны должен быть локализован. Черномырдин спрашивает: «Так какие будут предложения?» В ответ тяжелая, мрачная тишина.
Неожиданно для меня попросил слова начальник охраны Коржаков. Он сказал, что, поскольку в августе 91-го ему и нескольким его сотрудникам пришлось вплотную заниматься обороной Белого дома, естественно, все варианты захвата здания рассматривались. Штурм мог начаться и со стороны подземных коммуникаций, и с крыши и т.д. Он попросил, чтобы дали слово его офицеру из главного управления охраны, у которого есть конкретный план взятия Белого дома.
Черномырдин спросил, нет ли возражений, и после этого Коржаков пригласил в зал заседаний седого военного, который представился капитаном первого ранга Захаровым.
Видимо, от такого обилия звёзд, генеральских погон он поначалу смутился, голос его слегка срывался. Но потом он заговорил уверенно. Захаров сказал, что предлагает сначала использовать танки, десять машин, которые должны будут подойти к Белому дому с двух сторон: пять расположатся у парка имени Павлика Морозова и еще пять со стороны Новоарбатского моста. Несколько выстрелов по верхним этажам подействуют на боевиков из Белого дома парализующе. Затем должны пойти десантные войска, которые создадут прикрытие для спецподразделений. И наконец, последним ударом станет работа уже внутри Белого дома спецгрупп «Альфа» и «Вымпел»…
Черномырдин спросил: «Принципиальных возражений ни у кого нет, план принимается?» Все одобрительно кивнули. Тут слова попросил Грачёв.
Он, медленно выговаривая слова, обратился ко мне: «Борис Николаевич, вы даете мне санкцию на применение в Москве танков?»
Я посмотрел на него. Молча. Он ответил таким же прямым взглядом, потом отвел глаза. Черномырдин не выдержал, сказал: «Павел Сергеевич, ну, вы что, вам поручено командовать операцией, почему президент должен решать, какие именно вам для этого необходимы средства?!» Грачёв проговорил что-то вроде того, что, конечно, он самостоятельно примет решение, но ему важно было уточнить…
Я встал, попросил дальнейшие детали обсудить без меня, а Грачёву сказал: «Я вам письменный приказ пришлю». И поехал в Кремль.
Первым делом вызвал Илюшина, попросил подготовить распоряжение о том, что Грачёву поручается командование операцией по освобождению Белого дома от засевших там вооруженных боевиков и формирований. Через несколько минут Илюшин принес готовый документ. Я подписал его, и тут же попросил, чтобы фельдсвязью курьер немедленно доставил распоряжение Грачёву лично в руки.
Да, я давил, давил на них, не давая возможности засомневаться, не позволяя расслабиться, закрасться слабости, неуверенности. Нам и так слишком дорого обошлись несколько часов растерянности. Я действовал жестко, напористо, видимо, в эти минуты многие на меня обижались. Но было не до церемоний.
Ну а как брали здание парламента, все знают. Вряд ли к этому можно что-то добавить. Программа CNN вела репортаж о штурме Белого дома на весь мир, и повторять то, что все отлично помнят, видели своими глазами, не имеет смысла. Были танки, были выстрелы, были автоматные очереди, зеваки, пришедшие смотреть на спектакль, в котором убивают не понарошку, а взаправду. Были убитые, много убитых.
(«Записки президента»)

 

 [02/10/2012]