Разорванный договор

Эль Мюрид

Власть всегда держится на двух базовых «скрепах». На сакральности и на насилии. «Сакральность» можно заменить на более нейтральное «согласие» или «лояльность». То есть, даже в случае несогласия с властью общество признаёт ее право на принятие решений. И в случае необходимости — на принуждение к их исполнению вплоть до насилия.

Существует такое модное понятие «общественный договор». Конечно, никто его не подписывает, но согласие общества с этой конкретной властью базируется на таком договоре. В нормальных странах он регулярно обновляется через выборы, и общественный контракт тоже обновляется, причем достаточно формализовано — через предвыборные обещания, которые принято выполнять или во всяком случае делать всё для их выполнения.

Для авторитарных режимов такой механизм не работает, поэтому общественный договор заключается, скорее, на понятийном уровне. В «России Путина» кратко содержание этого договора можно охарактеризовать как "лояльность в обмен на безопасность". Мы вас не сильно трогаем, вы согласны с нашим правлением, причем бессрочным.

До какого-то момента это работало. Примерно до 2012 года, когда Россия вошла в системный кризис. Системный кризис объективно потребовал изыскания внутренних ресурсов, так как система перестала генерировать свободный ресурс. Были приняты майские указы, которые и позволяют довольно точно маркировать время наступления именно системного кризиса, так как концентрированная суть майских указов — это «оптимизация», то есть, изъятие из системы ресурса развития. Особенно тяжелым ударом по общественному договору стала пенсионная реформа, когда режим уже в неприкрытую перешел к прямому обворовыванию самых обездоленных.

В 2019 году ресурс развития был полностью исчерпан, на чём системный кризис был завершен. Система вошла в катастрофу.

В течение этих лет лояльность населения постепенно снижалась, и власть была вынуждена все чаще и сильнее нажимать на насилие, как единственный доступный ей метод управления. Переход к катастрофе был маркирован полным отказом от политики убеждения и переходом к тотальному террору, как последнему механизму поддержания устойчивости власти. Фактически договор перестал действовать, но пока у власти есть ресурс насилия, она поддерживает ту его часть, где говорится о лояльности. Только теперь эту лояльность приходится поддерживать иными инструментами — бессистемным террором плюс все более тяжелым и радикальным прессом пропаганды. Которая вынужденно перешла к самым примитивным, на уровне инстинктов практикам и техникам информационного насилия.

Нюанс заключается в том, что общественный договор для разных социальных групп имеет свои отличия. Промежуточный слой между высшей знатью и «плебсом» - это разнообразные виды госслужащих: чиновников, «силовиков». Они в обмен на лояльность получали негласное право на сбор дани по принципу «пистолет дали — крутитесь как хотите». Да, конечно, кого-то в итоге «заметали» за «коррупцию», но это входит в правила игры: либо зарвался и стал брать больше положенного, либо проиграл в конкурентной борьбе с такими же ворами-коррупционерами. Однако в целом эту социальную группу подобное положение вполне устраивало. И, конечно, совсем особый вид договор имел с воровской аристократией, высшей кастой. Власть согласилась с разделом страны и экономики между оргпреступными группировками (а другой знати в Мафия стейт быть не может) в обмен уже не просто на лояльность, а на деятельную поддержку этих группировок. Вместе с нарезанным делянками для сбора ренты аристократия несла и повинности в виде поручений президента, причем зачастую за свой счет. В обмен она получала не только право на грабеж страны, но и на вывоз награбленного вместе с семьями за рубеж плюс защиту государства от внешних угроз. Ну, и понятно, на личную безопасность и неприкосновенность.

И вот теперь 20 августа. Взрыв и ликвидация дочери Дугина, хотя, скорее всего, она оказалась случайной жертвой, а ее отцу просто повезло (хотя, конечно, тут вопрос достаточно спорный про такое везение). Конечно, Дугин — не высшая знать. И не знать вообще. Он — обслуга, хотя и ценная. Но способ и цинизм, с которым была решена проблема, ставит под сомнение крайне важную составляющую договора — личную безопасность и безопасность семьи. При том, что спецоперация уже привела к тому, что награбленное активно конфискуется на Западе, семьи находятся под угрозой депортации, банально приехать к собственному имуществу становится проблематично либо невозможно.

По сути, общественный договор с высшей знатью тоже разрушен, причем во всех его пунктах. Власть теперь не гарантирует ничего, и более того — то, что ситуация будет только ухудшаться, не вызывает сомнений. И вишенкой на торте становится жесткое требование публичной демонстрации лояльности через подтверждение громко и вслух поддержки спецоперации на Украине. Что, конечно, окончательно обрезает для знати любые нити, связывающие их с Западом. Рада ли она этому — вопрос риторический. Достаточно вспомнить, насколько ошарашенными были члены Совбеза, когда под запись от них потребовали клятвы верности и согласия на ввод войск. Под такое они точно не подписывались, но закон омерты неумолим.

По факту теперь сакральность власти во всех общественных группах поддерживается только одним инструментом — террором и страхом. Власть разрушила все договоренности со всеми, и теперь вынуждена занимать оборону ото всех, включая и несомненных союзников — воровской аристократии страны, которая, в общем-то, неотделима от этого режима, так как в любой другой системе власти теряет всё. Но и при этой власти она тоже теряет всё, просто не так быстро.

Возникает вполне логичный вопрос: долго ли продлится такое положение? Уже во всех социальных стратах зреет не просто понимание, а убеждение, что при Путине их положение будет только ухудшаться, причем достаточно быстрым темпом.

И вот теперь последний штрих: теперь под вопрос становится безопасность личная, безопасность семей и детей. Причем не абстрактная, а чисто физическая. Никто теперь не гарантирован от того, что в любой момент он может быть убит в силу сложившихся обстоятельств. А дичайший непрофессионализм исполнителей не оставляет никакой надежды, что ликвидации будут носить щадящий точечный характер. Какая уж тут точечность, если у исполнителей в руках не скальпель, а кистень. По кому прилетит — того и будут вытаскивать из джипа. Дочь, сына, жену или любовницу...

Террором, страхом и насилием можно поддерживать такое положение вещей. Какое-то время. Вопрос — какое?