Эссе о Шамане из шестой палаты. Часть - III

Эссе о Шамане из шестой палаты - Окончание

Фаршид

     ЭССЕ О ШАМАНЕ ИЗ ШЕСТОЙ ПАЛАТЫ

     ОТ АВТОРА:
     -----------------

     Сегодня исполняется год с того дня, как я стал непризнанным инвалидом. В прошлом году 26 марта (тогда этот день совпал с субботой) во время утренней прогулки с нашей немецкой овчаркой я получил инсульт. Оказавшись в больнице, при весьма не обычных обстоятельствах я познакомился с одним загадочным больным, представившимся мне «Шаманом». Это эссе о нём. Предыдущие части моего произведения я с ним согласовал. Эту часть я опубликую без его ведома, ибо он внезапно исчез и о нём я ничего не знаю. Хотя и эту часть своего эссе я прислал Шаману в тот же день, когда я успел после длительного раздумья, наконец, завершить – 25.01.2012г. Однако, на сей раз конкретного ответа от него, увы, так и не получил. Этим и объясняется, почему третья часть "Эссе" не во время вышла в свет.
     Хаким Фаршид, 26 марта 2012 года.

     ЧАСТЬ III – ОБИТАТЕЛИ ШЕСТОЙ ПАЛАТЫ

     Я рассыпаюсь, как дряхлый дуб,
     И словно туча ужасно мрачнею.
     Только от боли душа каменеет,
     И, похоже, теперь навсегда онемею.

     Будучи выброшенным, словно лишнее и ничтожное существо, на растерзание симптомов, и оставленным наедине с собой, не могу в коридоре больничного помещения сосредоточиться на осмыслении собственного существования. Да и погрузиться в самозабвение в моём положении – нелёгкое занятие. Говорю я всерьёз. Вот уже четвёртый день нахожусь на убогой койке в коридоре с острой болью и непрекращающимися судорогами ишемического инсульта в этом Богом забытом захолустье, и никакого просвета не нахожу. Не знаю, ещё неизвестно, будут ли, в конце-то концов, моим серьёзным лечением заниматься, и когда это произойдёт? Только сегодня утром сдал все нужные анализы. А меня привезли сюда на карете неотложки с явными болевыми симптомами инсульта, и поместили (видимо из-за нехватки мест!) прямо в коридоре, неподалёку от входа в шестую палату. Одним словом, ноль внимания и чувства ответственности…
     Да, нахожусь именно в таком подвешенном состоянии напротив шестой палаты этого анахроничного помещения, и невольно наблюдаю за поведением её странных обитателей. Оказавшись волею жутких роковых обстоятельств в этой больнице, напоминающей военно-полевой госпиталь, я стал наблюдать за больными, и без особого труда заметил некоторые странности в аномальном поведении многих из них. Моё любопытство больше всего провоцировали обитатели шестой палаты, среди которых находился загадочный Шаман.
     Из палаты часто доносятся ухорежущие выкрики, ругань и душераздирающие рыдания. По ночам оттуда слышны дополнительно ещё другие непонятные звуки, напоминающие кузнецкую мастерскую. Признаюсь, впервые услышав такие неприятные голоса, я почему-то вспомнил знаменитую «Палату № 6» А. П. Чехова. И к своему стыду до этого не знал, что в произведении великого русского писателя отражены реальные события, произошедшие при нём в больничном дворе этого городка, где теперь я нахожусь. И представьте себе, как был я поражён, когда на четвёртый день меня самого перевели в эту палату! И моему удивлению не было предела, когда узнал, что тот небольшой флигель, о котором написано целое сочинение «Палата № 6», в самом деле, находился на территории этого больничного двора.
     Сегодня всю ночь шёл снег. Только под утро прекратился снегопад – за окном умиротворяющая картина. Не скрою, всю ночь не сомкнул глаз. Логотерапия применительно к этой среде оказалась неэффективной. Попробовал размышлять о своём дальнейшем пребывании в больнице и пришёл к выводу, что все же лучше просто смириться со статус-кво и воспринимать его как нечто фатальное.
     Да, с таким мандражом на четвёртый день нахождения на больничной койке в коридоре отделения неврологии РЦБ я вошёл в шестую палату. На календаре стоял вторник, 29 марта 2011 года. В полдень я вошёл в шестую палату.
     *
     Шестая палата представляет собой большую, просторную комнату с высоким потолком и двумя большими окнами, обеспечивающими естественное освещение комнаты. Потолок вымазан гипсом, как и стены, но только наполовину; вторая половина стен на уровне человеческого роста покрыта почему-то кафельными плитками. Это вызывает контрастную ассоциацию – как будто ты находишься в общих душевых либо на кухне. Но отнюдь не в больничной палате. Пол в палате покрыт, как и в коридоре, скользким линолеумом коричневого цвета. В палате почему-то постоянно горят иллюминационные лампы, прикреплённые на потолке вместо люстры, и постоянно гудят. Ночью они еще больше гудят и тем самым нарушают тишину. Широкие окна тщательно зашторены грубой белой тканью, и открываются на Запад. Как мне объяснили, окна смотрят на небольшое помещение, служащее моргом, хотя над ним висит другая вывеска.
     Всё пространство палаты наполнено койками и рядом с каждой из них стоит маленькая тумбочка. Всех их десять, и они расставлены в два ряда: пять направо и столько же налево. Такова максимальна вместимость палаты. Все кровати железные, и сильно скрепят. Они похожи на ту, на которой я лежал четыре дня в коридоре. Над каждой койкой, безобразная по форме, висит настенная лампа. Только по середине комнаты остаётся узенький коридор для передвижения по палате. По нему едва можно кататься на инвалидной коляске. В конце этого коридора впритык к стене стоят две тумбочки, видимо, принадлежащие крайним койкам, которые находятся в конце каждого ряда. Все койки заняты, кроме двоих – пятая от двери в правом ряду, и четвёртая от двери в левом ряду. В четвёртой помещают бородатого калеку из коридора, а пятая досталась мне. Она поставлена впритык к окну.
     Честно говоря, никакого сходства между палатой № 6 Чехова и этой палатой я не обнаружил. Достаточно отметить, что количество коек в этой палате в два раз больше, чем в описанной Антоном Павловичем. В палате Чехова лежали одни сумасшедшие, здесь же лечат больных другого профиля. И, как в дальнейшем выяснилось, немало тунеядцев и уродов. Хотя, не скрою, по ночам я часто слышал странные выкрики, доносившие из этой палаты. Выкрики умалишённых. …
     В палату меня привела сестра-хозяйка и показала где мне устроиться. Она – женщина не высокого роста, среднего возраста с грубой внешностью, дерзкими глазами и крикливым голосом. Зовут её Валентина. И с этого дня теперь и мне приходится терпеть её неприятный голос каждый день, когда она под видом проверки состояния госимуществ ходит по палатам и поднимает шум: «Почему не убрано с тумбочки? Ведь комиссия придёт!» Эта её любимая дежурная фраза, и с этой фразой она два раза в день по будним дням проверяет свои тумбочки.
     Когда я вошёл в палату бородатый калека уже со своей коляской находился на месте и вкладывал свои вещи в тумбочку. На его койке лежала целая гора всякой всячины. Увидев его, сестра-хозяйка неожиданно взорвалось: «Деда, что ты делаешь? А ну-ка убери вещи с тумбочки! Всё своё барахло клади в ящик тумбочки, чтоб над ней ничего не было». Калека, однако, сделал вид, как будто ничего не слышит, и продолжил свою работу.
     При мне Валентина поменяла постельное бельё и показала мою тумбочку:
     – Вон ваша тумбочка, а эти пузырьки для лекарства… все вещи кладите в ящик. Желательно, чтоб на тумбочке ничего не лежало!
     После этих слов она ушла. Обитатели палаты на неё не реагируют, продолжая оставаться в своих позициях: кто-то просто лежит, а кто-то читает.
     В палате обитают одни местные жители. За исключением, пожалуй, двоих: больного с первой койки от двери с правого ряда. Судя по этническому происхождению ухаживающего за ним молодого парня, больной родом из среднеазиатских республик. Кстати этот рослый парень почти у всех на побегушках, и как я это сразу заметил с момента своего появления в отделении больницы, удивительно уступчивый, услужливый и смирный мальчуган. По-русски не говорит, но многие слова понимает. Представился мне Шуриком. Хотя и так известно, что это его условная местная кличка. Скорее он узбек, лет 18 – 20. Помимо больного с первой койки вторым исключением среди пациентов палаты теперь являюсь я.
     Все пациенты ходячие, кроме двоих – пациент с первой койки от правого ряда вообще лежит неподвижно, и даже признаков жизни не подаёт, словно находится в состоянии комы. Пациент со второй койки от двери с левого ряда тоже лежит беспомощно и неподвижно. Однако очень нудный и непрестанно шумит. Зовут его Коля Конкин. Это – коренастый старик невысокого роста и лежит словно бегемот. Я в нём легко раскрыл скрытого злоумышленника-мстителя. И как это проявляется его мстительность? Лёжа на кровати, он неустанно дёргает железные палочки вставной защитной перегородки своей кровати, создавая резкий неприятный шум. Как я понял, защитная перегородка дополнительно вставляется для таких больных, чтоб они нечаянно не падали с кровати. Так вот, он держится за железные палки защитной перегородки и постоянно их дёргает. Я внимательно следил за действием этого пердуна и пришёл к выводу, что этим способом он своё зло направляет на этот объект, и, тем самым, мешая другим. И представьте себе, каков будет резонанс этого шума ночью? Подумав об этом, я тут же с горечью распростился со сном: «Прощай ночной покой! Никакого сна здесь не будет. Этот гнусный тип тебе не даст сомкнуть глаз хоть на секунду!» – рассержено произнёс про себя, и в упор смотрел на смуглую рожу этого злодея Коли Конкина. За ним ухаживает его жена. Это – пожилая женщина, хрупкого телосложения, довольно улыбчивая, со всеми тут на «ты». Значит, мужа лечат долго и она всех знает. Вскоре я узнал, что они живут в соседнем посёлке и живут словно табор. Поэтому-то каждый день помимо жены к нему приезжают и другие близкие родственники. Навещали его они вместе с маленькими детьми – внуки и внучки зловредного деда Коли Конкина.
     Обитатели палаты «разночинцы». Я имею в виду не исторический контекст, а смысловое значение этого слова, что они – люди разного социального происхождения и рода деятельности, склада ума и характера. Попробую описать их по порядку расположения коек от двери справа налево.
     Первая койка от двери в правом ряду принадлежит полумёртвому узбеку. Он находится в состоянии постоянного сна, лицо его покрыто одеялом. Иногда он шевелится на кровати и тихо кашляет. О нём могу говорить только приблизительно. Раз находится в общей бесплатной палате, а не в коммерческой, значит, попал сюда через «скорою», и имеет временную местную регистрацию. Беда его настигла здесь в России, на территории этого городка, и люди из его окружения вызвали карету неотложки, поэтому он здесь (в этой больнице) и очутился.
     За ним следует загадочный человек, представившийся мне Шаманом. Когда меня привели в палату, он собирался выйти из неё. Шаман спешил на процедуру, и надевал выходную одежду и обувь. Со мной успел только поздороваться и выразить свой восторг в связи с моим переводом сюда. Похоже, Шаман «жил» в палате. Если не брать в счёт количество коек в палате, судя по тому, как он «устроился» здесь, можно прийти к такому выводу: у него на тумбочке стоял маленький электрочайник и рядом находились всякие причиндалы. В одну секунду я даже подумал, что ему здесь не так плохо живётся. Ну, только на одну секунду. Увы, это было мимолётное ложное представление о нахождении Шамана в этой среде.
     Третью койку занимает мудрый Яков Израилевич, дремавший в своё удовольствие во время моего появления в палате. Я с особым почтением к нему отношусь, и восхищаюсь его высокой нравственностью, его умением не теряться в толпе и сохранить своё лицо, находясь в разной среде. Я заметил, насколько тяжело здесь находиться. Атмосфера в палате ядовитая, враждебная. Здесь каждый устанавливает свои порядки и живёт по своим правилам. Стоило мне по неосторожности поворачиваться в узеньком проходе между своей и соседней койкой, как тут же пациент соседней койки сделал мне грубое замечание: «Здесь не танцплощадка, и больные не прыгают, как козлы». В ответ я ему только сказал: «Что, у Вас с головой не в порядке? Не вторгся я в Ваш замок, эта ведь шестая палата! Вспомните лучше Чехова, коли Вы здесь обитаете!» Он опустил голову и утих, словно мышь. Я усмехнулся про себя и сделал вывод, что мой грозный сосед с известной повестью Антона Павловича знаком. Мужик этот меланхоличного склада характера, рослый, худощавый, словно длинная палка с бледным лицом, узкими усиками и горбатым носом. Зовут его Самоходкин Евгений Юревич. С виду он абсолютно здоров, и не исключено, что симулирует. Его койка несколько отличается от остальных коек, как и его тумбочка, на которой висит замок. Похоже, этот старый аферист хорошо устроился здесь. Он сидит на кровати и штопает дырявые носки. Когда моя койка ещё находилась в коридоре, я этого мужика заметил. Он постоянно ходил тихо и аккуратно одетый, двигался совершенно бесшумно, как дух. Теперь этот ходячий дух сидит рядом со мной на четвёртой койке и саркастическим движением пальцев штопает дырявые носки. Я не стал на него обращать внимания, решив, что он изначально мизантроп и с ним не стоит вступать в полемику. Поэтому молча занялся наведением порядка в своей тумбочке. Там лежали старые газеты, и их надо было выкинуть. Моя тумбочка находилась почему-то не рядом с койкой, а внизу, у её подножки в узеньком коридоре между двумя рядами коек. И это создавала массу неудобства: чтобы пользоваться тумбочкой, всякий раз мне приходилось встать с кровати и ползти до тумбочки. И с учётом моего полупарализованного состояния и беспомощности левой руки, которая висела как плеть, это было очень тяжело.
     Пока я наводил порядок в своей тумбочке, Яков Израилевич проснулся, и, встав с кровати, не спеша переоделся. Потом, видимо заметив меня, подходит ко мне и почти шёпотом говорит:
     – Пойду домой помыться.
     Я любопытствую: «Стало быть, Ваш дом находится где-то по близости отсюда?» Он, поправляя трикотажную шапку, отвечает: «Минут 20 ходьбы». «Где это?» – спрашиваю. А он в ответ: «Улица Большевиков. Правда, наш дом стоит отдельно, как маленький особняк».
     – Вас пустят выйти из территории больницы? – спрашиваю. Он отвечает: «Я согласовал с лечащим врачом».
     – Ну, идите, идите. Удачи Вам! Ночью выпало много снега. Наверное, на улице очень скользко, берегите себя!
     – Спасибо, я ненадолго. К ужину вернусь.
     Напротив моей койки во втором ряду лежит молодой парень, невысокого роста и с обиженным непривлекательным лицом решает кроссворд. Ему от силы лет 30. Решая кроссворд карандашом, всякий раз из-подо лба смотрит на меня, как будто хочет получить подсказку. После ухода Якова Израилевича я у него спрашиваю: «Попался сложный кроссворд? Профильный или общий?» Он неохотно и с кислой физиономией отвечает: «Так себе. А что?» Потом голову опускает так, как будто меня вообще не замечает. Несколько растерянный такой резкостью его реакции, и чтобы найти подход к нему, задаю ему вопрос:
     – Как Вас зовут?
     Он больше на меня не смотрит и нехотя бубнит:
     – Воробьёв.
     – А инициалы?
     – Сергей Николаевич. А Вас?
Отвечаю: «Зовут меня Хаким, фамилия Фаршид». Вижу, он несколько смягчает свою жёсткость. Про себя говорю: «Так тебе, всё-таки не выдержал!»
     Я его помню с первых дней своего нахождения в больнице. Всякий раз он ходил бесшумно и, двигаясь вдоль коридора, явно качался. Видимо, из-за высокого кровяного давления. Его часто навещала одна бабуля, почти похожая на него. Вскоре о нём узнал больше: холост, работает охранником в местном стадионе. Близкие родственники у него – мама и бабушка.
     Его соседнюю койку, четвёртую от двери со второго ряда, занимает бородатый калека, и Воробьёв помогает ему вставать с коляски и убирать её. Калека – немолодой искалеченный и низкого роста человек. Целый день ворчит сам с собой, ругая всех и вся. Вечно не доволен. Грязный донельзя. У него энурез, и ползает в памперсе. Под его кроватью постоянно стоит посуда туалета, её вонь всех раздражает. Калека часто курит, и Воробьёв или молодой узбек его возит на коляске до туалета, где бородатый и курит. Навещает его то ли племянница, то ли внучка – девушка невысокого роста, лет 18 – 20 лет. Она приносит ему булочные изделия домашней выпечки и сменное бельё.
     Третью койку со второго ряда занимает скромный мужчина интеллигентного вида. Зовут его Сейконен Анатолий Иванович. Ему за 60, пенсионер. Спокойный, мало говорливый очкарик. Мне кажется, что он по своим корням из Финляндии. По крайней мере, его фамилия и характер на это указывают. Работает дворником больницы. По профессии, однако, инженер-текстильщик, и работал он прежде на единственном в городе текстильном заводе. Причём, до недавнего времени, вместе с женой там трудился. У него в палате включён маленький приёмник, и он регулярно слушает новости. Иногда читает, но в основном спит. В коридоре двигается как дух, бесшумно, и часто с собой разговаривает. Жена его сейчас работает охранником нашего отделения, и часто в вечернее время сидит на своём посту у входа в телогрейке и валенках. Она выглядит несколько старше своего мужа, да и масса у неё другая, этакая крупная. С ними приятно общаться, так как они люди образованные, интеллигентные.
     Самая первая койка от двери во втором ряду принадлежит очень интересному молчаливому мужчине со спокойным лицом и массивной фигурой. Зовут его Илья, человек крепкого телосложения, спокойный, не курит. Ему под 60 лет. К нему постоянно приходит жена, интересная женщина лет старше 50. По всей видимости, он военный…В палате его трудно заметить: он прикрыт, с одной стороны, постоянно распахнутой дверью и большой железной вешалкой, где висят верхние одежды пациентов. С другой же стороны, его заслоняет другой не менее массивный больной – Коля Конкин.
     Пожалуй, я всех обитателей этой жалкой палаты перечислил. Сидя на своей кровати, я стал зорче смотреть на них, и про себя говорю:
     – Да, ничего хорошего не скажешь. Господи, в какой незавидной среде я оказался! Шестая палата, как всё это проклятое отделение неврологии похожа на конуру, и общение с её обитателями ничего обнадёживающего мне не сулит. Здесь можно встретить людей разного склада ума и характера, мягко выражаясь, «разночинцев» с нарушенной психикой, у кого утерян жизненный ориентир либо искалечены они самой суровой судьбой. А теперь и я превратился в одного из них, и должен жить среди них и терпеть их. А получится ли у меня это? Ведь в этой палате я себя чувствую как в зверинце, где
стоит удушливая вонь, и смотреть на враждебные лица изуродованных и искалеченных пациентов даже противно.
     Волей-неволей пришлось среди обитателей шестой палаты для себя выделить круг людей, к кому можно обращаться, и определил круг своего общения.
     *
     К обеду Шаман вернулся, и он мне предложил пойти в столовую и пообедать там. Хотя моя рука ещё висит у меня неподвижно с плеча, раз я считаюсь ходячим, согласился и мы пошли туда. Столовая – маленькая типовая комната с двумя большими окнами и чистым полом, покрытым скользким линолеумом коричневого цвета. В ней поставлены маленькие столы и стулья. Вокруг каждого стола помещаются четыре стула. А в самой столовой одновременно помещается от силы 30 человек.
     Когда мы вошли в столовую, Шаману, однако, не пришлось стоять в очереди: с крайнего стола кто-то крикнул: «Шаман, наливай себе компот. Мы тебя ждём». Я посмотрел на этого крикливого человека и узнал своего соседа по палате. Это был тот самый симулянт, представившийся мне как Самоходкин. Шаман ушёл, но и я не остался не удел: среди сидящих в столовой больных на меня обратила внимание молодая красивая девушка с пышными рыжими волосами и огромными азартными глазами, которая при моём появлении в столовой радостно улыбнулась мне. Она сидела одна и когда очередь дошла до меня, встала и помогла мне нести тарелки на стол: «Давайте я Вам помогу!» – весело произнесла она. Так мы и познакомились. Она представилась. Зовут её Таня. Девушка среднего роста. Она в малиновом костюме выглядит куда более строго. Мы не спеша пообедали, и она рассказала о себе, что находится здесь почти две недели. К нам присоединилась, под конец, ещё одна женщина, немолодая, светловолосая, сутулая. Вела себя очень деликатно, попросив только присесть. Встав со стола и убрав за собой посуду, я пожелал ей приятного аппетита, и в сопровождении Тани вышел из столовой. Шаман со своей командой ещё сидел и разговаривал о том, о сём. Когда вернулся в шестую палату, жена позвонила и объяснила, почему не смогла навестить меня. Со своей стороны я ей в двух словах рассказал о состоянии своего здоровья и успокоил её. Завтра она придёт и увидит меня на новом месте.
     *
   После обеда молодая медсестра по имени Люда заходит в палату и согласно своему списку начнёт колоть больных. Мне вставляет капельницу, вновь проливая море крови с моей руки. С Людой уже знаком, и вопреки воле стиснув зубы, терплю её. Она бездарная, тупая дева, ещё не замужем, да и её внешность особой привлекательностью не отличается. Наверное, медперсонал её не замечает, потому и она не выполняет сменную работу, а каждый день допоздна мучает нас.
     Сегодня появилась она угрюмо, и тут же начала ставить неподвижному узбеку капельницу. Затем ушла за новым лекарством и пришла с другим аппаратом, поставила его над головой Шамана. Искала Якова Израилевича, а его ещё не было. Подошла к моему ворчливому соседу со списком и хмуро спросила: «Вы Самоходкин?» Услышав ответ, добавила: «Вам назначили новый укол… Опустите штаны, будем делать внутримышечный…» Когда Люда после укола собиралась уходить, я у неё спросил: «Мне долго ждать?» Она ответила: «Подождите, сейчас и Вам поставлю!». И ушла из палаты. Вслед за ней Самоходкин встал и носом шмыгая, ушёл в коридор. Мне пришлось долго ждать, пока она пришла с аппаратом капельницы и настроила его над моей головой. Подпортила настроение и пролила немало крови. Я начал злиться. Но в это время Шаман подошёл ко мне, держа в руке какие-то сухие дощечки, и подсел напротив меня на соседней кровати: «Что, уважаемый, мучают Вас?» – поправляя свои очки, с улыбкой произнёс он.
     Я невольно рассмеялся:
     – Да, нет. Терпимо. – Ответил. Затем как бы ни в его адрес, туманно добавил: «Не понимаю, почему всем ставят одного и того же содержания капельницы?»
     Шаман ответил:
     – Очищают наши шлаки от всякой примеси. – Затем показывая деревянные доски, добавил: «Принёс Вам вот такие волшебные дощечки. Это осиновые дощечки, и я сам их вырубил в лесу. Ими лечат всякие серьёзные недуги. Покажу, как ими лечатся…» Он тут же начал продемонстрировать как их класть на руку и сколько держать… Затем вдруг перешёл на другую тему и задал мне вопрос: «Жена не связалась с Вами?» Я ответил: «Почему, позвонила. Она в Москве. К вечеру должна вернуться. Если бы не это происшествие со мной, на днях мы должны были переезжать в нашу московскую квартиру. Она наше жильё приведёт в порядок».
     В это время Самоходкин возвращается в палату, и словно дух, бесшумно двигается в нашу сторону. Шаман, пропуская его, понижает голос:
     – Что говорит о Вашей сожительнице, как она себя ведёт?
     Я отвечу по его манере, шепча: «Вроде она заняла выжидательную позицию. Её цель – завладеть квартирой».
     В ходе нашей беседы медсестра вернулась и снимает капельницу. Я встал с кровати и предложил Шаману выйти в коридор. Он меня понял, и мы вместе вышли из палаты. Теперь мы плавно переходим на взаимное изучение друг друга. В коридоре мы подошли к окну между 6-й и 5-й палатой. Это место меня особо притягивает к себе: четверо суток моя койка стояла здесь, и теперь она пуста. Стоя у широкого окна, мы приступили к обсуждению волнующих нас вопросов. Я предложил ему перейти в обращении друг к другу на «ты», и тут же задал ему вопрос: «Ну, а теперь расскажи, пожалуйста, ты со своим остроумием и чуткой прозорливостью как очутился здесь? Какая дьявольская стихия повалила тебя?»
     Он с радостью согласился с моим предложением и начал рассказывать о своей личной жизни, о сложности во взаимоотношениях, о личной семейной неурядице. Но я его остановил и вежливо сказал, что интимные моменты его личной жизни должны оставаться не ущербными, и мы заговорили про работу и учёбу. Я рассказал о себе: учился в Кабуле и Москве, работал в разных учреждениях – партийно-государственных; последнее место работы – дипмиссия одного иностранного государства в Москве.
     Как и следовало ожидать, Шаман оказался довольно коммуникабельным, высокообразованным человеком, работал в разных структурах и учреждениях, часто путешествовал по планете со служебными командировками, знает несколько иностранных языков. Его основное направление образования – филология, сам склонен к авторскому творчеству, лауреат олимпиады СССР по литературе ещё в школьные годы. Как личность он внушает доверие, и от него исходят положительные ауры, в личном плане он доброжелательный индивидуум и выделяется своей благородностью.
     Узнав о его богатом жизненном заделе, я не выдержал и спросил: «Почему ты выбрал себе этот псевдоним, ведь ты вовсе не против светского образа жизни, тогда как объясняешь свой выбор?» Он ухмыльнулся, и вытащил пачку сигарет из кармана. Тщательно выбрав одну сигарету из пачки, нервно засунул её в рот. Держа её в губах, произнёс: «Это необъяснимо, могу только сказать, что это моё жизненное кредо». Я уточнил свой вопрос: «У кого ты получил этот дар?» Шаман ответил: «Мои родители не обладали целительной способностью. Её я получил у одной родственницы по линии отца. Она лечила людей травами. Она приобщила меня к природе, научила, как подобраться к травам…»
     Пока мы стоим у окна в коридоре и не спеша беседуем, из дома возвращается Яков Израилевич и с красным обветренным лицом подходит к нам: «Добрый вечер, молодые люди!» – Дружно поприветствует нас. Собственно с его появлением и мы заканчиваем первую обстоятельную беседу, и с приподнятым духом идём навстречу этому мудрому старику.
     – Доброго Вам здоровья! Как на улице, холодно? – весело спрашивает Шаман.
Яков Израилевич отвечает: «Довольно ветрено».
     Шаман двигается в сторону туалета, чтобы покурить сигарету, которую по-прежнему держит между зубами. Мы с Яковом Израилевичем, однако, войдём в палату. Войдя в палату, мудрый старик сходу снимает куртку, вешает её за дверью и переобувается: «Представьте себе, дом так притягивает человека к себе, что не хотелось мне вернуться сюда» – оборачиваясь ко мне, произносит. Я ему говорю: «Это же хорошо, когда дома уютно. Человек должен превратить место своего обетования в надёжную, недоступную крепость». В это время в палате появляется медсестра Люда и в адрес Якова Израилевича хмуро ворчит: «Абрамов, сколько Вас ждать? Будете делать укол?» И убегая в коридор, произносит: «Я сейчас…» Яков Израилевич грустно восклицает: «Эх, вновь эта ходящая мука пришла…» И идёт готовиться к кровопусканию.
     * *
     К 18:00 раздадут ужин, состоящий из картофельного пюре с рыбой вроде минтай, и полстакана кефира с куском белого либо чёрного хлеба. Для себя замечу: это мой первый ужин в шестой палате в присутствии всех её обитателей. Ввиду моей открытой парализации меня попросили, не стоять в очереди и тарелки мне положил на тумбочку пациент с противоположной койки, Серёжа Воробьёв, и сам подсел рядом на кровати и мы с ним поужинали вместе. Шаман в честь моего появления в их среде обетования потратил все запасы еды домашнего приготовления, которые он держал в холодильнике. Благодаря его щедрости ассортимент нашего ужина оказался расширенным. Раздав всем надбавку еды, Шаман произнёс пламенную лаконичную речь. Невзирая на сильное повреждение дикции, своим барским командирским голосом произносит:
     – Ребята, в нашей палате пополнение. К нам присоединился почтенный Хаким из научных кругов, работает в экстерриториальной организации типа дипмиссии, и общается с элитными кругами. Он научный работник и пишет научные книги.
Его речь прерывает мой сосед по палате Самоходкин: «Он, небось, шпион что ли?» – ехидно произносит.
     Шаман обиженно возражает: «Что ты, Евгений Юрьевич, обижаешь нашего брата?» – Затем, обращаясь ко мне, спрашивает: «Вы с нашим братом ещё не знакомы?» Я утвердительно киваю, и со своей стороны обращаясь ко всем обитателям палаты, заявляю:
     – Господа, я не по собственной воле среди вас оказался, и никоим образом не намерен притеснить кого-либо из Вас. Находясь в коридоре, я не мог представить себе, что это за захолустное место и почему именно это отделение сравнивают с известным произведением Антона Чехова – «Палата № 6». Заведующий отделением мне предложил переместиться в платную палату, однако получил мой отказ. Я ему сказал: «Я не собираюсь надолго здесь оставаться, и коли фатальный вихрь занёс меня в эту Богом забытую больницу, то естественно хочу побывать среди больных, чтоб не чувствовать себя в положении «Выставленный на показ», или оказаться изолированным от основной массы пациентов». – Сделаю небольшую паузу, чтоб оценить ситуацию в палате. Вижу, мои слова подействовали на восприятие многих обитателей палаты. Они задумчиво смотрят на меня и ждут, что скажу дольше. Я в таком духе продолжаю: «Здесь бурлит другая жизнь. Мне, как специалисту по психологии особого профиля лучше находиться в гуще событий, и пощупать пульс и ритм сдвига жизненного обстоятельства среди больных, раз уже оказался здесь. Войдя в эту палату, я уже заметил, что некоторые из вас почти всю зиму провели в этой больнице. Мне бы лишь выйти из этого состояния неотложки. Что же касается поведения нашего брата, то могу сказать одно: у него очень ядовитый язык, и манера говорения тюремная. Хотел бы знать, кто он по профессии».
     В это время Сейконен вступает в полемику и, держа ложку правой рукой, произносит: «Вы попали в точку. Он родом из зоны».
     Обитатели палаты от этих слов хором расхохотались, громче всех смеется Коля Конкин. Молчат только двое узбеков, и то по причине незнания русского языка; а Яков Израилевич воздерживается – естественно по известным причинам: ему эта социальная среда чужда. Я, однако, удивлённо воскликнул: «Правда?!» И посмотрел на реакцию Самоходкина. Он побледнел, и опустил голову. Это было настолько заметно, что я не мог на него не обращать внимания. Кстати, с момента моего появления в палате это уже был второй случай такого его вызывающего поведения. Поэтому я принял его реакцию за особую привычку, указывающую на меланхоличность психологического склада Самоходкина.
     С этого момента я начинаю забавляться. Поэтому полушутливо бормочу: «Да, оно и видно. Не случайно наш брат и здесь выделяется некоторыми привилегиями!» Тут неожиданно Шаман вмешивается, и вновь берёт инициативу в свои руки, и говорит: «У нашего брата, уважаемого Евгения Юрьевича очень интересная профессия. Он художник-иконописец. И учился в училище искусств…» Однако Шаман не успевает закончить фразу. Его перебивает Самоходкин: «Ну, хватит уж. Какой из меня иконописец? Я всего лишь неудачник» – нервно произносит он, шмыгая носом. Наступает небольшая тишина. Я задаю ему вопрос: «А Вы, уважаемый, случайно не грузин. Ваш мягкий, ехидный говор уж больно напоминает Сталина?» Ложка в его руке застывает: «Кто грузин? Я родился в Москве» – озлобленно произносит он. Я упорствую: «А что, разве грузины не могут родиться в Москве? Расскажите-ка лучше, кто вы по специальности и за что сидели?» Будучи растерянным и озлобленным моей настойчивостью выудить у него правду о его судимости, он резко вскакивает с кровати и демонстративно уходит в коридор, не доедая свой ужин. После его ухода Шаман мне говорит: «Ты особо-то не дави на нашего брата. Он и без того вспыльчив и чуть что, лезет на рожон». В ответ я объясняю Шаману: «Представляешь, сегодня с первого момента моего входа в палату наш брат уже попытался навязать мне свои правила. Но я его послал… Мне кажется, Анатолий Иванович не пошутил. Ибо он и вправду побывал в местах принудительного исправления, все его манеры свидетельствуют об этом. Но почему-то нашего брата не исправили там, а наоборот – усугубили его гнусное поведение!» На эти мои слова Сейконен особо отреагировал: «Эй, Богу, вот вам крест: я не знал. Хотел подразнить его! А вы как догадались?» – похлёбывая пшённую кашу, с полным ртом произнёс он. Шаман, однако, ничего не сказав, и с обиженным лицом выбежал в коридор за Самоходкиным. Я про себя сделал вывод, что Шаман хочет этого рецидивиста вернуть в палату, а Сейконену ответил: «А этот негодяй и не скрывает, что сидел в тюрьме. Скажу больше – он даже гордится этим, и ещё у него наколка парашютиста на руке ниже плеча, якобы служил в войсках ВДВ. Но я считаю, что это – выдуманная легенда, и служит прикрытием его криминального прошлого. Я поломаю этому горному козлу рога, и не дам командовать здесь». Тут в отсутствии местных обиженных вдруг я решил произвести на присутствующих неизгладимое впечатление. Поэтому заявил: «Ребята, успокоитесь! Шаман не случайно меня представил как научного работника. На самом деле мой профиль – наука, точнее – моя профессия – узнать о людях по их манерам и поведению. Вы не обратили внимания, что с первого момента своего появления в вашей среде я всех вас запомнил по имени-отчеству? Это не случайно. Просто это атрибутивные навеки моей профессии. Ведь я каждого изучаю отдельно». Я не спеша, произнёс эти слова, пристально наблюдая за реакцией каждого из присутствующих. Признаюсь, эффект был впечатляющим: все были поражены, за исключением двух узбеков, молча следящих за мной.
     Наступила тишина. Тем не менее, обстановка в палате по-прежнему была напряжённая. Чтобы разрядить обстановку, я встал со стула и тихо убрал одной рукой посуду с тумбочки. Однако, молодой Воробьёв, сидящий рядом со мной, настойчиво меня попросил позволить ему убрать посуду. Я молча вышел из палаты, и тёплые взгляды присутствующих почувствовал за собой. Их взоры, словно огненные стрелы, были прикованы к моему затылку, и я впервые за эти дни ощущал себя во власти лёгкого восторга. Я был охвачен особым восторгом. Нет, никакого триумфа я не испытывал: это было этакое необъяснимое удовлетворение. Даже мудрый Яков Израилевич был приятно потрясён и улыбался.
     Входя в коридор, я увидел обиженного Шамана с другом обиженным, Самоходкином. Они сидели недалеко от выходной двери на кушетке и о чём-то горячо спорили. Вид у них был серьёзный и озлобленный. Я не собирался их потревожить, потому и оглянул вокруг. В коридоре народу было немного, многие пациенты ещё обедали. Как ни странно, моя знакомая девушка с пышными волосами – Татьяна, в тёмно-красном тёплом халате одна шагала по коридору. Увидев меня, она двинулась в мою сторону: «Добрый вечер, Хаким! Вас уже перевели в палату?» – поинтересовалась она. Идя ей навстречу, и тепло приветствуя её, я ответил: «Здравствуйте, Танечка! Да, сегодня к обеду меня перевели в 6-ю палату». И вкратце рассказал об обстановке, царящей в шестой палате, заключив этот разговор фразой: «Словом, не больничная палата, а притон уголовников, за небольшим исключением». Татьяна испугано на меня посмотрела: «Будьте бдительнее при общении с местными больными. Я слышало, что многие из них выходцы из уголовных кругов, и прячутся или зимуют в таких захолустных местах!» Расставаясь с ней, я успокоил её: «Танечка, Вы же видите, мне не с кем здесь общаться. Да и не собираюсь долго застрять в этом Богом забытом месте». И вернулся в палату. Лёг на своей кровати и принялся за чтение книги…
     * *
     На следующий день, в среду, 30 марта, к 11:00 супруга навестила меня в палате. Она вся цветущая, а обувь в синих бахилах, как в музеях... Я невольно подумал про себя: «Странно, больных держат здесь как бомжей, в антисанитарных условиях, а посетителей заставляют навещать их строго в бахилах!» Местных обывателей в шестой палате в это время почти нет. За исключением разве некоторых неходячих, да и жена Коли Конкина сидит рядом с мужем. Спустя несколько минут мы заходим к моему лечащему врачу – Татьяне Юрьевне. Признаюсь, я тогда ещё не знал, что она – единственный лечащий врач всего отделения (т.е. она одна лечила всех больных отделения неврологии – а их было 70 человек!) Её кабинет находится в самом конце коридора. Она нас ждала и приняла с особым восторгом: «Как хорошо, что вы зашли, давайте сперва померим Ваше давление!» – произнесла она. И проверяя мою руку, параллельно сообщила о результатах анализа и состоянии моего здоровья: биохимический анализ крови ничего хорошего не сулит – ишемический инсульт, нуждающийся в срочном вмешательстве и длительном лечении.
     Супруга моя тревожно спросила: «А можно ли ускорить лечение? Я могу дополнительное лекарство купить в аптеках города либо съездить в Москву…»
Татьяна Юрьевна снимая наушники аппарата измерения давления, и проверяя мою парализованную руку, отвечает:
     – Да, я как раз хотела заострить ваше внимание именно на весьма важное обстоятельство. Поймите меня правильно, не все необходимые препараты у нас имеются, и желательно по возможности их приобрести в городе. Сейчас я составлю список самых необходимых препаратов, которые следует незамедлительно применять. И желательно их сегодня достать.
     Когда мы уже вышли из кабинета Татьяны Юрьевны, я сказал жене:
     – Милая, я поражён страшным безразличием медиков к своим обязанностям: меня привели сюда с инсультом, а реальное лечение начинается только на пятый день моего нахождения в больнице. Официально в России, особенно если больного положат в больницу на карете неотложки, медицина бесплатная, и его лечат за счёт государства. Здесь, однако, похоже, что эти правила не действительны. И медики собственно никакого усилия не приложат, пока сам больной не доставит им нужные лекарства…
     Жена держит меня за руку, и говорит: «Azizam, благодари Бога, что приняли тебя! А то мог бы оказаться в могиле. – И указывая на список лекарств, который держит левой рукой, продолжает. – Я сейчас мигом сбегаю в городскую аптеку и найду тебе все эти препараты. Врач сказала ещё надо снять копию с твоего паспорта и страхового полиса. Давай, ты иди к себе, а я через час – два уже буду здесь! Мне надо вернуться домой за твоим паспортом и страховой полис там».
     Супруга пришла, как и обещала, после двух. В это время все обыватели шестой палаты присутствовали, и я представил им свою супругу: «Познакомьтесь, это хрупкое создание – моя спасительница и соратница по жизни!» Кому было не лень, улыбнулся вежливо и поздоровался с ней. И больше всего обрадовался Абрамов Яков Израилевич, выразившись при знакомстве с моей женой весьма оригинально: «Вот почему у Вас такая сила духа, и особая тяга к воле: Ваша супруга в одном лице выступает и Вашей спасительницей и Вашей соратницей!»
     Жена несколько смутилась и произнесла:
     – Он у меня слишком уязвимый, и нуждается в особом уходе. Душа у него ранимая…
     В это время Шаман своим барским голосом и испорченной дикцией воскликнул: «Мы на это сразу обратили внимание, и не дадим ему особо унывать здесь».
     Жена слегка ухмыльнулась и полюбопытствовала: «Раз его сюда привели, теперь вряд ли он будет унывать. Случайно не вы Шаман?»
     Шаман не растерялся и ответил: «Да, я».
     Жена добавила: «О Вас я уже не один раз услышала из его уст. Он собирается о Вас писать».
     Теперь Шаман явно удивился: «Вот это новость. Ведь я о себе вообще ему ничего не говорил». – Смущённо произнеся, Шаман обратился ко мне:
     – Не так ли уважаемый?
     Я ответил: «Жена преувеличивает. Я просто намерен написать об этом эпизоде своей жизни нечто подобно произведению Чехова. Ведь мы же, в самом деле, находимся в шестой палате!» – Затем обращаясь к жене, понижая голос, сказал: «А не пора ли нам зайти к врачу? Она нас ждёт». Супруга тоже негромким голосом объяснила мне, что все препараты нашла и копию документов сняла. И вставая с места, в адрес обывателей 6-й палаты произнесла:
     – У вас тихий час, отдыхайте, а мы идём к врачу…
     Шаман вслед за нами воскликнул: «Здесь с этим термином не знакомы. Тихого часа просто нет».
     Татьяна Юрьевна была на месте и обрадовалась оперативным действием моей жены:
     – Теперь можно быстро снять Вашего супруга из состояния неотложки. Поверьте, по нашей линии не было надежды на получение нужных ему препаратов. – Произнесла она, проверяя все препараты. Затем в мой адрес добавила: «Всё держите у себя в тумбочке, а медсестре скажите, что ампулы у вас».
     Мы вышли и на дежурном посту застали медсестру. Я передал ей слова лечащего врача, и проводил жену к выходу. Теперь буду ждать медсестру со стойкой капельницы, и начну серьёзное лечение. Наконец, на пятый день мне удаётся при непосредственном вмешательстве своей жены выйти из мрачного омута безнадежности. Наконец сегодня ночью я смогу сомкнуть глаза и немного отойти от пропасти безнадёжности, отодвинуться с территории неизбежной гибели. Теперь моя измученная жена впервые за эти дни может перевести дух, относительно спокойно вернуться домой и выйти на прогулку с нашей преданной собакой. Она меня целует и выходит из помещения.
     *
     Сегодня – второй день, как я ужинаю в палате, и окружён особым вниманием заботливых соседей. Почему-то некоторые обыватели палаты проявляют несвойственную навязчивость в оказании непрошенных услуг мне, и рвутся шефствовать надо мной? От кого угодно, однако от гнусного рецидивиста Самоходкина такого вообще я не ожидал. Сегодня именно он мне принёс тарелки и затем с чайника Шамана наливает мне чай. Неужели он хочет исправить свои ошибки и занять более лояльную позицию по отношению ко мне? Ничего не понимаю. Ясно одно: просто он не знает, как я одинаково негативно отношусь к ворчливым, подлым преступникам и подхалимам. Для меня и тут и там скрывается лицемерие… Я, конечно, заметил нечто странное в этой суете: под видом оказания помощи мне (мол мне принесёт ужин!) он себе еду набрал в два раза больше положенного.

В итоге, у него на тумбочке появились аж четыре тарелки. Но я не подаю виду, решив, что этот дурачок – всего-навсего ревнивый ханжа, плюс ещё и безобразный обжора! Из числа обитателей палаты только Сейконен сделал ему замечание. Он, однако, пожав плечами, объяснил, якобы запутался. Признаюсь, я с трудом удержался от хохота. Да и вообще решил не поддаваться лживой заботе этого хитреца, и во время ужина всем подбросил занятную идею о секретах их имён и фамилий, тем самым заинтриговал их этой забавой: «Можно по имени и фамилии определить многое – и истинное предназначение человека, и его этно-религиозное происхождение, и цивилизационную принадлежность…» Я начал растолковать разные имена и фамилии, а про Самоходкина говорю, что он, судя по этой фамилии, – безродный, так как такой фамилии в действительности не существует и она вымышленная. Человек, присвоившись эту фамилию, явно скрывает своё прошлое, ибо преследует какие-то неблагородные цели.
     Словом, и на этот раз я его загнал в угол. С этого момента он открыто держит на меня зло, и жаждет мести. Не теряя бдительности, я, однако, больше на него не обращаю внимания, и от этого он начинает беситься. До того, как ни с того, ни с сего, вдруг выдаёт себя и признаёт, что сидел он дважды, и последний раз сидел вместе с тем молодым парнем из Германии, который высадил спортивный самолёт на Красной площади. И рассказывает, когда впервые в советских тюрьмах появился телевизор. При этом ни разу не говорит, за что его посадили за решётку. Хитрый грузин так и не признался, что он грузин, и после освобождения его выслали из Москвы, и поэтому он теперь живёт вдали от своих близких родственников на краю этого маленького городка, и никто его не навещает, и он всю зиму прячется здесь только потому, что сдаёт свою квартиру. У него машина и работает частным извозчиком… Я догадался об этом, когда на следующий день – в четверг, он рано встал и вместе с Шаманом сходил в ванную. Видимо там и стирку устроил, а мокрый свитер свой повесил на ограде своей койки, от чего санитарка подняла шум и только при посредничестве Шамана шум стих.
     Вообще четверг, 31 марта, с самого начала у нас не удался: рано утром заведующий отделением во время утреннего обхода застал узбека Шурика врасплох. Бедняга спал на кушетке в коридоре, под одеялом, которое вечером я ему отдал. Одеяло лежало на подоконнике, и я им не пользовался, а ему ничем было накрыться. Заведующий поднял шум, позвав охранника, и выдворил этого парня. Некоторое время спустя земляки больного узбека появились, и они с администрацией кое-как уладили это дело. Скандал утих, и вместо Шурика пришёл другой парень из диаспоры узбеков, который мог говорить по-русски. Но тут произошло нечто непозволительное: увидев всё это, вдруг бородатый калека устроил нелепую истерику: «Несите мне тазик, я хочу выстирать свои носки!» – во весь голос орёт он. А в это время полным ходом идёт осмотр больных. Заведующий отделением в сопровождении Татьяны Юрьевны входит в палату. Через считанные минуты его выдворяют из больницы, а за его вещами пришла та знакомая нам родственница калеки. А час спустя на его койке уже лежит мордатый мужчина, чем-то напоминающий жирного бульдога. В одном рекламном ролике по TV один толстяк представляет пищевой продукт “Calve”, и произносит: «Мама, Calve!» Увидев этого пузатого, я подумал, что это он с того ролика занял койку бородатого калеки… И вообще, создаётся впечатление, как будто в этой больнице выполняют спец заказы, и койки освобождаются по конкретному заказу. Сегодня в ходе осмотра больных ещё два пациента получают уведомление о завершении своего лечения. Это спокойный Илья и очкарик Сейконен. Их завтра к обеду выпишут. После осмотра врача Илья звонит своей жене и ей рассказывает о решении врача. Сейконен же спокойно прячется одеялом и отдыхает – ему незачем волноваться – вся семейка находится здесь.
     Обедаю с Татьяной. К нам присоединяется ещё и Яков Израилевич. Мы сидим под самым окном раздачи блюд. Отсюда видно как Шаман со своей командой устроился за столом в своём обычном месте, в углу. Его и Илью обслуживают два других члена команды – Воробьёв и Самоходкин. Они несколько раз «штурмуют» окошко раздачи еды, и всякий раз захватывают по несколько тарелок, спешно несут к себе и вновь возвращаются за новыми тарелками… Я незаметно наблюдаю за ними и удивлён ловкостью Самоходкина. Он здесь ведёт себя как на зоне, среди заключённых – у него те же манеры поведения, что на зоне; тот же самый настрой (не действовать в одиночку, а сгруппироваться с кем-то, создать компанию); те же хитрости – тащить плохо лежащие вещи, та же жадность, хищнически съедать всё со стола. Кажется, я настолько увлекаюсь этой сценой, что даже не замечаю рядом с собой Татьяну и Якова Израилевича. Едва помню, они разговаривают со мной и о чём-то спрашивают. Я, однако, не в состоянии ответить на их вопросы, и почему-то мне кажется, что всё это происходит во сне. Я сижу с ними и хочу разузнать причину сближения Шамана с этим рецидивистом. Они совершенно противоположные по характеру люди. Самоходкин способен только на совершение подлости и творение зла. Шаман же абсолютно другого плана человек. Он может только благоденствовать. Тогда зачем они стали почти неразлучными, и кто на кого больше оказывает влияние? Вдруг звонит мой мобильный, и только теперь я прихожу в себя. Выходя из столовой, отвечаю на звонок, и слышу голос жены:
     – Azizam, как у тебя дела, сегодня меня не жди. Я заказала грузовую машину и упакую вещи.
     В двух словах расскажу о себе и успокою её. Теперь я как никогда лучше понимаю свою жену: на днях мы должны были вернуться навсегда в Москву. В этой связи на её хрупких плечах лежит целая гора забот. Она одна должна справиться со всеми домашними проблемами: и вещи упаковать, и за одноглазой стервой – сожительницей нашей следить, чтоб не стащила плохо лежащие вещи. Ведь наша сожительница – настоящая воровка, и все её близкие сидели в тюрьме – и родной брат, и родной сын, а может быть, и она сама! И у неё менталитет преступный, и теперь мы точно знаем, что она готовила покушение на всех нас и собиралась заполучить наше имущество. Жене ещё надо по несколько раз в сутки с собакой выйти на прогулку, и успевать навестить меня и т.д. и т.п. Короче, обстоятельства от неё требуют разорваться на части и везде успевать. Немного ли для одного хрупкого и нежного создания? Да, нелёгкая, по сути невыполнимая, миссия выпала на её долю!
     Возвратившись в палату, я невольно столкнулся с другой неприятностью: палата была пуста, узбек по-прежнему неподвижно лежал. Только старик Коля Конкин по обыкновению создавал ухорежущий шум, злостно дёргая железные палочки вставной защитной перегородки своей койки. Его жена сидела рядом с ним и кормила его, а он, лёжа глотая еду, свободной рукой создавал шум. Видимо, жене всё это надоело и вдруг она ему говорит: «Коля, зачем хулиганишь? Я же знаю, ты нарочно шум создаёшь. Скажи честно, тебе это надо?». Он полным ртом отвечает: «Помолчи дура, ничего не понимаешь! Меня постоянно мучает боль, а эти спят… Почему я один должен мучиться?» Жена испугано смотрит на него: «Коля, это некрасиво. Ты навредишь самому себе. Не гневи Бога! Перестань хулиганить!!»
     Пока они спорили между собой, я стоял за дверью, и всё это слышал. Честно говоря, мне стало дурно. Когда, наконец, они утихли, я молча вошёл в палату и, доставая зубочистку, пошёл чистить зубы. Господи, в какое окружение я попал, с какими уродами я оказался под одной крышей?!
     Вскоре возвращаются с обеда и другие обитатели палаты, и с тумбочек неходячих пациентов убирают пустую посуду. Шаман с Самоходкиным на соседней койке играют в нарды, а меня и Якова Израилевича ждёт медсестра Люда со стойками капельницы. Она уже успела поставить капельницу пузатому Худякову, и теперь будет заниматься нами. Нас вновь ожидают минуты муки и кровопускания, мы вынуждены всё это терпеть молча. Не прошла, однако, и минута, как поднялся душераздирающий крик Якова Израилевича: «Девушка, что вы натворили? Хотите меня сразу отправить в гроб?» Все от неожиданности вздрогнули, а Шаман с кровати Самоходкина уронил фигурку нард:
     – Что случилось, Люда, поосторожнее, пожалуйста, а то вы всех подряд искалечите!
     Сам Яков Израилевич, однако, выскочил с кровати, и босиком начал ходить по палате. Из вены его правой руки кровь строилась, словно фонтан, брызгая по полу. На полу стояла лужа крови. Такое ощущение, как будто резали барана. Медсестра Люда не могла остановить кровь, израсходовала весь запас ваты, и побежала к старшей медсестре. А та пришла ругать Якова Израилевича якобы за непристойное поведение и сделала ему замечание: «Если впредь будете так себя вести, никакого укола больше не получите. Я вам понятно говорю, Абрамов?!». Бедный Абрамов молча ушёл из палаты, и допоздна не вернулся в палату. Увидев эту сцену, я чуть не упал в обморок: как медперсонал в этой больнице безнаказанно наезжает на больных?! И почему никто не заступился за бедного Якова Израилевича?! Я до конца так и не понял, да и особо не старался раскопать мотивы такого недостойного поведения сотрудников низшего звена больницы. Мне было не до этого и своих переживаний хватало.
     Искалечив мудрого Абрамова донельзя, медсестра Люда через полчаса вновь вошла в палату, и начала меня истязать. После инцидента с Абрамовым она стала более хмурой, и я решил как-то подбодрить её, морально поддержать её. Когда Люда начала искать мою вену, я ей сказал: «Люсенька, не волнуйтесь, я вам доверяю, чувствуйте себя спокойнее, у Вас всё получится!». Она вяло улыбнулась и острой иглой начала проверять все возможные места улова вены на моих руках. Я смотрю на неё лёжа, и стараюсь подавить в себе гнев, вызванный болью и биением крови из раненных мест обеих рук. Когда спустя полчаса всё закончилось, я встал и буквально выбежал в коридор. Мне надо было вытереть израненные руки. И там почти лоб в лоб столкнулся с очаровательной Татьяной. Она возвращалась из туалета, и, увидев меня, попросила зайти к ней в их палату, чтоб она помазала мои руки кремом. У них 8-я палата, и находится напротив дежурного поста медсестры. Я вошёл в их палату и стоял у двери, пока она замазала мои израненные руки. В это время дежурная медсестра неожиданно начала вопить на меня:
     – Эй, придурок, как ты посмел зайти в женскую палату?
     Обернувшись, я ответил: «Как Вы себе позволяете так неприлично разговаривать с пациентами?» Она встала с места и наорала на меня: «Убирайся отсюда чурка! Из какого аула ты здесь оказался, уходи прочь, иначе вызову охрану!» Татьяна уже успела замазать мои руки и расстроенно шепнула мне: «Не обращайте внимания!» Я поблагодарил её, подошёл к медсестре и в корректной форме ей объяснил мотив своего появления около двери 8-й женской палаты, и на следующий день рассказал о случившимся лечащему врачу. Она сожалела, и попросила впредь по любому вопросу, только обращаться к ней либо к заведующему отделением. Как и следовало ожидать, дальше этого не было предпринято никакой административной меры. Я убедился, что здесь пациентов за людей не принимают. Более того, к больным относятся как к скотинам. У пациентов в этой больнице нет никакого статуса, никакого права и человеческого достоинства. А я всегда думал, что в таких целительных учреждениях, как больницы и лечебные центры к подбору работников подходят по особым меркам. Почему-то я наивно думал, что в больницах людей не делят по иным категориям, кроме как по степени сложности их болезни. Я считал, что больных не выделяют по каким-либо признакам, каковыми бы они не были – национально-этническими, географическими. Больных не должны отличать по цвету кожи, или по языковым особенностям и т.д. и т.п. По моему мнению, за каждым из больных надо признать общий статус – пациент. И уважать его, беречь его. А жаль, такого отношения к больным я здесь не видел!
     Я вернулся к себе и больше не хотел с кем-либо особо общаться. Однако, почему-то в это время ко мне подошёл Сейконен и своим безобидным обращением обескуражил меня:
     – Хаким, я вижу, кто-то сильно Вас расстроил. А я, было, хотел поделиться с Вами собственной трагедией, раз вчера Ваша супруга сказала, что Вы собираетесь написать репортаж о пациентах нашей палаты. – Вежливо произнеся, оглянулся и добавил: «Самоходкин меня считает блатным, и враждует со мной. Давайте-ка лучшее выйдем в коридор, а то я вызываю зависть у некоторых!»
     Я не стал задавать лишних вопросов по этому поводу, считая этакое любопытство неуместным. Просто встал с места, и мы вышли в коридор. Там я ему сказал, что преступников я презираю, и по возможности воздерживаюсь от общения с ними. Как только мы вышли в коридор, вдруг там появилась оживлённая толпа. Привезли новую пациентку, и поместили её на моей предыдущей койке, стоящей доселе на том же месте в коридоре. Я краем глаза посмотрел на новую пациентку. Это была молодая очаровательная девушка с длинными золотистыми волосами и тонкими чертами лица. Только большие глаза у неё почему-то были наполнены выразительной грустью. Она лежала на носилках с колесами и помимо медперсонала сопровождали её двое родственников – высокий молодой парень носил её вещи, и женщина среднего возраста держала её женскую сумку. Мы с Сейконеным сели на кушетке напротив выходной двери и негромким голосом начали интересный диалог. Он о себе рассказал достаточно лаконично, затем предоставил мне возможность задавать ему вопросы. Только когда кухонная тележка с ужином начала тарахтеть по коридору, мы вернулись в палату…
     Сейконен попал в больницу после смерти своего старшего сына, искалеченного при прохождении службы в армии. Его недавно похоронили, и у него остался младший сын, тоже беззащитный и такой хрупкий, как он сам. На его семью обрушилась беда со всех сторон. Теперь им грозит потеря жилплощади. История этой семьи меня заботила весь вечер. Я не мог сосредоточиться на чём-то. Даже когда Шаман стал упорно меня расспрашивать о причине моего плохого настроения, я не мог внятно ему ответить. Он подсел ко мне и начал лечить меня своими волшебными осиновыми дощечками. Затем долго массировал парализованную ледяную руку мою, объяснив, какой мазью пользоваться, чтоб синяки от уколов исчезли.
     Меня поражает жизненный настрой Шамана: в нём кроется неиссякаемый источник энергии и оттого он находится в постоянном движении. Но почему ему не везёт в жизни, и почему свой дар он не может сосредоточить на самом себе? Я почти всю ночь не спал, и думал о жестокости судьбы, о жизненных неурядицах добропорядочных людей, о коварстве и подлости бездарных аферистов, о многом другом…
     Всю ночь в коридоре ходили более чувствительные больные, в основном мужчины среднего возраста. Мой сосед, гнусный рецидивист, тоже два раза вставал с кровати и вышел курить. Я притворился, будто сплю, а на самом деле до самого утра не сомкнул глаз. Только к семи утра встал, чтобы привести себя в порядок. В это время в коридоре никого не было, кроме новой молодой пациентки, которая глубоким сном спала на бывшей моей койке. Одеяло с неё было отодвинуто, и вся прелесть её соблазнительной фигуры была выставлена напоказ. Она согнуто лежала, закрывая голову обеими руками. Только теперь, увидев её, я понял, почему мужики не могли спокойно спать и всю ночь двигались по коридору. Я бесшумно прошёл мимо и подумал про себя: «Что могло случиться с этой красивой девушкой, почему она здесь оказалась?»
     Когда пригласили завтракать, Воробьёва и Шамана не было в палате. Они рано утром в последний раз сдали кровь, оставили свои анализы, а сами пошли в другое помещение на дополнительное обследование. Вчера лечащий врач во время осмотра больных сообщила им об этом. Она подчеркнула при этом, что это у них – последнее обследование, после чего их выпишут. И направление готовила на каждого из них. Самоходкин обязался их завтрак получить в палате, когда неходячим несут еду. Я самым последним вышел из палаты, а в столовой подсел к Абрамову. Когда я входил в столовую и занял очередь, моя знакомая Татьяна уже сидела на своём привычном месте и завтракала с одной пожилой бабулей из своей же палаты. Увидев меня, кивнула головой, а я пожелал ей приятного эпитета.
     Сегодня, пятница, 1 апреля, и злой рок в нашей палате сыграл злую шутку. Пузатый алкаш, который занял койку бородатого калеки, с момента появления до сегодняшнего утра спал. Вчера поздно вечером пришла к нему его жена, принесла кое-какие напитки, фрукты. Жена попыталась его разбудить. А он лежал как покойник, даже не смог общаться с ней. Обидевшись, она всё оставила и ушла… Утром он встал помыться. Вернувшись, спросил у своего соседа Воробьёва, где находится столовая, и исчез. Только после 10:00 внезапно в отделении начинается паника: куда пропал Худяков (оказывается, пропавшего пузатого так величают!) На посту охранника сидела пожилая женщина, Вера Гавриловна. Она и есть жена нашего Сейконена. Она толком не может объяснить, как исчез из отделения больной в лёгком спортивном костюме. Его разыскивали родственники, которые вошли в палату и его не нашли… К обеду он сам явился: оказывается, вышел из территории больницы и заблудился. Теперь виновата охрана, пропустившая его выйти из помещения. Нет слов, просто цирк, или дурдом!
     Сегодня больницу покидают Илья и Сейконен. Но они ещё находятся в палате и только к обеду, либо после обеда их выпишут. После завтрака к нам пришла целая группа молодых медсестёр. Это тоже сюрприз, нечто вроде первоапрельской шутки. Они практикантки. С ними ходит их руководитель, худощавая, высокая женщина средних лет. Им дали задание таблетки раздать больным и давление померить. Они по списку ищут больных и к каждому подходят парами мерить давление. Забавно, правда… Их практика до конца моих дней пребывания в палате продолжится.
     После обхода группы практиканток меня направляют в ГЗ (Главное Здание) больницы на снятие ЭКГ. Когда вернулся, вижу, моя жена сидит на моей кровати и ждёт меня. Она вся цветущая, а обувь в синих бахилах, как в музеях... Ей, естественно, объяснили, что я нахожусь здесь и вскоре возвращусь. Она принесла моё обручальное кольцо, которое лежало дома с того самого момента моей госпитализации: «Надень кольцо, вещи упакую, боюсь потом не найдём!» – разъясняет. Затем меня «обрабатывает», моет лосьоном и помогает бриться. Всё это происходит в палате в присутствии других обитателей, ведь ванная комната же здесь не предусмотрена, а в туалете не помоешься. Пока жена занята моей обработкой и переодевала меня, в палату заходит Татьяна Юрьевна и в адрес всех заявляет, что надо срочно кого-то послать в ближайшую городскую аптеку, купить таблетки от давления. Но увидев мою супругу, нас приглашает к себе и рассказывает о ходе моего лечения. Мне назначает массаж руки, а с понедельника и физиотерапию, которую я должен проходить в ГЗ. Жена сообщила ей о нашем предстоящем переезде в Москву, и Татьяна Юрьевна взволнованно спрашивает:
     – Когда это должно произойти?
     Жена отвечает: «Видите ли, мы здесь не прописаны и на получение нужной медицинской поддержки после больницы не можем рассчитывать. Машина для перевоза вещей была заказана на этот вторник, и вещи упакованы. Но ввиду этого непредвиденного обстоятельства я отложила переезд, и теперь подождём до следующей недели. Ведь всё зависит и от состояния его здоровья». – Жена делает небольшую паузу, и затем спрашивает: «А по-Вашему, сколько ещё ему надо лежать в больнице?»
     Татьяна Юрьевна смотрит на меня и несколько задумчиво произносит: «По идее от трёх недель и больше. В принципе лечение можно и здесь продолжить. Однако, всё-таки мы – провинция, и лучше получить квалифицированную поддержку в поликлинике по месту прописки. Тем более, когда речь идёт о Москве. Тогда на следующей неделе я готовлю документы к выписке, конечно, с учётом результатов хода его лечения. В понедельник я ему назначу повторную сдачу анализов, и направляю на физиотерапию».
     Таким образом, жена выясняет всю перспективу дальнейшего моего лечения, и после этого мы возвращаемся в палату. Жена купила фрукты и мясные продукты и спрашивает, куда их класть в холодильнике. Я, естественно, выражаю недовольство, и говорю, зачем столько еды купила. Но разве можно жену обидеть? Собираюсь проводить жену, но в это время лечащий врач спешно входит в палату. Она заберёт пару штук из моих ампул, срочно нуждающемуся больному, и обещает, что сама вернёт их…
     Сегодня вечером я впервые столкнулся с ещё одним событием, приведшим меня в ужас: проводив жену до выхода, я не сразу обратно вошёл в коридор, а остался там, чтоб проверить новые книги на журнальном столе. Нового, однако, ничего не нашёл, и вернулся в коридор. А там стоит целая толпа больных, и оживлённо проверяют холодильники. Оказывается, администрация отделения решила провести очередную «ревизию» в холодильниках, чтобы «просроченные» продукты выкинуть. Факты говорили, однако, об обратном: проведя такого рода «ревизию» в холодильниках, они узурпируют «бесхозные» продукты, растаскают мясные консервы и другие дорогие пищевые изделия, которые считаются дефицитными товарами в этом городке. Они унесут все продукты, оставленные больными, покинувшими больницу. И поэтому время от времени заставляют всех пациентов «идентифицировать» своё имущество в холодильниках и составить список с наименованием и приклеить их на своё имущество. Узнав об этом, и я собрал все свои пакеты с фруктами и продуктами и «идентифицировал» их. Какой ужас? Докатились они до такой низости… Махнул я рукой, и отвернулся в палату. Увидев меня, Шаман тут же заметил обручальное кольцо в моей руке, и кивнул: «Жену проводил? Чая не хочешь, вода только что закипела?». Я неохотно достал со своей тумбочки пакетный чай и налил себе кипяток, а ему сказал: «Хочется скорее убежать отсюда, надоело мне всё это!»
     Вечером в нашу палату приводят нового больного. Это высокий, худощавый мужчина лет за 60, весёлый, избалованный и болтливый донельзя. Его сопровождают вся родня – жена, дочь и зять. Сам он ходу громогласно кричит: «Куда меня привели? Домой хочу!» Но санитарки его укладывают на койке Сейконена, и с трудом уговаривают, чтоб он лежал, так как ему запрещено двигаться. Они принесли ему тазик и посуду, служащую ему туалетом. От подгузника, однако, он наотрез отказался, и начал клянчить сигарету. Но ему отказали. Тут же его держат под капельницей. Поздно уже, и врача нет. Дежурит медсестра Галина Леонидовна, та самая, которая приравнивает себя к дочери Брежнева. Она и поставила ему капельницу, а он широко улыбаясь, представился ей: «Здравствуйте! Я, Володя, к вашим услугам!». А она от счастья обнимает этого нового больного и впадает в его объятия. Заботливая родня сидит рядом с ним допоздна и только после 23:00 уходит, оставляя ему мобильник, и потом выясняется, что он им пользоваться не может – система сложная!...
     Короче, сегодня ночью в 6-й палате мало, кому удаётся спокойно спать. Это по вине двух придурков, причиняющих всем всякие неприятности – прежний придурок, Коля Конкин играл всем на нервы, озлобленно дёргая железные палочки ограждения своей кровати; новый придурок, избалованный болтун по имени Володя, не выключив мобильник, через каждое пятнадцать минут всех беспокоит: «Эй, сосед, слышите… Телефон звонит, скажите, что мне делать?»
     Слава Богу, под утро, батарея села, и его мобильник сам заглох.
     В субботу, 2 апреля, утром он раньше всех проснулся и начал искать сигарету. И всё-таки успел кого-то уговорить, и они вышли в туалет покурить. К нему пришли рано. Дочь хотела покормить его собственно приготовленным завтраком, а час спустя эстафету приняла его жена. Дочь вернулась к обеду в сопровождении мужа и маленькой девочки, внучки деда Володи. Они привезли обед: видимо, семейка игнорирует общее питание! Дочь забрала свой мобильник у отца, и просила всех курящих обитателей палаты, не давать ему курить: «Это у него четвёртый случай инсульта, и мы с эпилепсией его привезли сюда. Табак его губит. Следующий случай уж точно будет сопровождаться с летальным исходом!» – сказала дочь, чуть не плача. А отец ей обиженно бросает фразу: «Да, иди ты со своим Чубайсом. Вскоре всю Россию развалите…» Дочь – хрупкая молодая девушка с эффектной внешностью и красивым личиком. Работает в подразделении РАУ ЕС (тогда возглавлял компанию Анатолий Чубайс) и строит электростанцию. Муж гражданин Украины, но работает вместе с женой в России, отец и мама её ныне проживают в Молдове и приняли гражданство Молдовы. Вот такая «интернациональная» семейка. А сам Володя – смешливый дедуля, и вскоре стал любимчиком всех наших санитарок и медсестёр. Всех взбаламутил, и отодвинул с пьедестала почёта, сам оказался в центре внимания. Теперь ни Шаман, ни Самоходкин и даже ни вонючий Коля Конкин в палате звука не подаёт. Все заняли выжидательную позицию – им не терпится узнать, чем всё это кончится. Только ночью по-прежнему «стреляют» вонючими газами и если ещё и выкрики и рыдания Конкина во сне приплюсовать к общему ночному шуму, тогда получается полная картина. От «ночных выстрелов» в палате стоит удушливый запах, а проветривать палату открытием окошек не положено. Странные правила действуют в этой больнице.
     В этот день во время завтрака в столовой Шаман меня попросил сесть с ними за стол: Илья покинул больницу и его место пусто за столом. Я не стал ломаться, и дабы не нагнетать обстановку, согласился. Еду принесли Воробьёв и Самоходкин. Меня оберегли ввиду моей негодности, а Шамана освободили в честь моего появления в их компании. Я заметил, что на столе появились лишние тарелки, да и еду набрали больше положенного. Я, однако, всё проигнорировал, понял – чей-то желудок потребует большей нормы. Мы сели дольше всех и покинули столовую после того как все ушли. Помнится в самый последний момент, когда вот-вот мы собирались встать со стола, Шаман молчком позвонил кому-то по мобильнику и после тихого и короткого разговора вдруг громко произнёс: «Поговори с ним сама!» – и трубку передал мне. Я вздрогнул от неожиданности, мой парализованный левый глаз вдруг зажмурился от неожиданной судороги: что за манера так шутить с человеком? У нас с ним нет общих друзей, да и не до такой степени мы знаем друг друга, чтоб так сходу броситься в объятие друг друга. Честно говоря, с моей позиции и в моём восприятии это было самое нелицеприятное поведение. Но выдержал испытание, и виду не подал. Просто спросил: «С кем я должен разговаривать?» Шаман ответил: «Это Ольга Павловна, обладательница Золотого пера России». Я взял мобильник и неохота что-то бормотал, и вежливый ответ с пожеланием скорейшего выздоровления услышал. Конечно, я понимаю, что он это сделал совершенно импровизированно, без злого умысла. Ну, представьте себе, кому это надо было? Он застал врасплох сразу двух лиц, абсолютно не знающих друг друга. Я бы так не поступил… Другой раз мы с ним и ещё с кем-то сидели в палате и обсуждали какой-то вопрос. Вдруг он достал из кармана свой мобильный, набрал какой-то номер и начал громогласно разговаривать с кем-то. Затем, прощаясь, хвастливо сообщил нам: «Командир десантных войск позвонил». Но и что? А нам что от этого? Да, ещё я заметил, как многие люди жаждут ненужного общения с тобой, при этом как они себя навязывают в этой провинциальной, Богом забытой больнице… Лично я сторонник равноудалённой позиции от всех и вся. Я никогда никого ближе дозволенного к себе не подпускаю, и никогда не рвусь к установлению связей со случайными людьми, никогда не стремлюсь к неравной дружбе. Только здесь, оказавшись в такой неустойчивой среде сплошных разночинцев – т.е. в окружении людей разного склада ума, характера и профессий, я заметил, как всё убожество людского быта выставлено напоказ, и как в определённых условиях моральная нищета людей без малейшего стыда этих лиц обнажается. Да, я находился в окружении людей разной профессии с периферийным мышлением, и всячески избегал лишнего общения с ними.
     А теперь, хочу отметить другое. Появление деда Володи стало своего рода значимым событием в мрачной жизни шестой палаты. По сути, он принёс с собой новое дыхание в палату, влил новое веяние в её вонючую атмосферу, своей простотой и бескорыстностью вдохновил почти всех её обитателей. С появлением деда Володи и его семейки в шестой палате Шаман и Самоходкин резко изменились. Они часто отсутствовали и проводили время в других палатах. Весь субботний день дед Володя бродил по палате и никому не давал докучать. Поздно ночью, когда вся его родня вернулась домой, он подсел ко мне и начал рассказывать о себе: родился в Сибири; там и провёл детство, вырос и учился; служил в Морфлоте и почему-то стал шофёром. Долгое время работал в составе геологической экспедиции, и объездил весь Советский Союз – от Сибири до Калининграда. Всю оставшуюся жизнь теперь связывает с этой водительской работой. Про свою дочь говорит, что она похожа на него, но жаль, внука ему не подарила. Родила девочку. Я успокоил его, сказав, что она ещё молода и может родить и сына… Мы долго беседовали, пока другие не вернулись в палату. Затем он пошёл искать курящего в туалете.
     После обеда Шаману сообщили, что к нему пришли, и он сам вышел навстречу. Когда вернулся, я узнал из его уст, что отец к нему заходил, и он попросил отца принести новые осиновые дощечки. Вечером при мне ему позвонили, я слышал женский голос. Но Шаман обиженно и нехотя отвечал: «У кого узнала… у дочери… да она была. Нет, не надо приходить». Когда разговор закончился, он расстроено выскочил и пошёл курить. Мне показалось, что Шаман не ходит, а мчится сквозь туман в иное пространство…
     В ночь с субботы на воскресенье в отделение привезли ещё двух больных. Одного привели в 7-ю мужскую палату. Он – молодой высокий мужчина, лет 30 – 35, в ментовской форме, только почему-то без погонов. Второго пациента на носилках привели в нашу палату. Это был мужчина с внушительной фигурой и бакенбарды его со странной причёской вызывали ассоциацию с британской рок группой “The Beatles”. Сам он лежал без порток, видимо, надевали на него памперсы. Изо рта его текла пена. Говорили, у него эпилепсия. Положили его за дверью, на койке Ильи. Рано утром навестила его стремная женщина. Это была его жена. Они оба вызывали отвращение, и никто из обитателей палаты не хотел на них обращать внимания. Общался с ними только дед Володя и то, потому что их что-то объединяло – скорее, эпилепсия…
     Утром в воскресенье, 3 апреля, во время завтрака мы вновь дольше всех остались в столовой. При входе в столовую я встретился с Татьяной и мы мимолётно поздоровались. Она уже собиралась выходить и оценивающим взглядом на меня посмотрела с головы до ног, в один миг ухватила меня за руку, улыбнулась и вышла оттуда. В это время в столовую входил тот новый пациент в ментовской форме без погона, и своим маститым телом чуточку задел Таню, но она не реагировала и молча ушла. Пациент в ментовской форме занял очередь и бешеными глазами оглядывал всех сидящих в столовой. Потом вроде нашёл, кого искал и начал болтать с ним. Вид у него был скверный, не уравновешенный, и он постоянно качался...
     Мы сели за тем же столом, что вчера, и вновь на нём появились лишние тарелки. Я так понял, что для некоторых это считается «нормой» и махнул рукой. Шаман начал рассказывать про своё последнее обследование с Воробьёвым, и он утвердительно кивал головой, спокойно глотал пшённую кашу. Затем в адрес рецидивиста Самоходкина сказал, что вчера к нему приходил отец, и он попросил отца принести высушенную траву для лечения геморроя: «Так что уважаемый, батьке сообщил о твоём недуге, и завтра он принесёт лечебную траву. Не волнуйся, вылечим тебя!» – весело улыбнулся Шаман. Самоходкин, весь бледный от такого разоблачения его болячки, нервно произнёс: «Вчера я узнал, что здесь сделают снимки головного мозга. Как бы мне этого добиться?» Напивая кисел из своей кружки, Шаман поправляет его: «Томография черепа, уважаемый». В это время мне звонили, и я встал со стола, пожелав им приятного аппетита. Позвонила жена и сказала, что скоро будет у меня.
   Я вернулся в палату. Вижу, в палате весело: все родственники деда Володи, в том числе его маленькая внучка, уже находятся рядом с ним, и пока его не выписали, из палаты не выходили. Только к обеду нашли Татьяну Юрьевну, и она приехала специально, чтоб выписать незнакомого ей пациента. Моя жена в это время уже находилась рядом со мной и любопытно наблюдала за этим зрелищем…
     Жена принесла мне выходную одежду, поменяла куртку и обувь. Таким образом, с третьего апреля я расстался с зимней одеждой и перешёл на лёгкую весеннюю. Рассказала мне о домашнем обстоятельстве: собачка наша скучает по мне, и на одноглазую сожительницу рычит. Сожительница, однако, не находит себе места, и вся злая, потеряла ориентир, не знает что мы делаем и к чему готовимся.
     Я жену провожаю до выхода и когда вернулся в палату, ко мне зашла дежурная медсестра. Эта та самая медсестра, которая на днях поругалась со мной и обозвала меня чуркой. Теперь она виновато на меня смотрит и просит зайти в процедурный кабинет, чтоб сделать укол. Я выхожу вслед за ней и в процедурном кабинете встречаюсь со старшей медсестрой, Галиной Леонидовной. Здороваюсь: «Добрый день, милая Галина Леонидовна! Какая радость, Вы здесь в порядке исключения? Ведь сегодня же другие коллеги дежурят!» Она, какая-то потерянная, какая-то грустная, сходу меня обнимает: «Добрый день, дорогой! Нет, я просто так… не дежурю. Завели на меня дело, мол, я грубо обращаюсь к пациентам…» Я удивлённо перебиваю её: «Не верьте этому! Кто посмел жаловаться на Вас? Вы же олицетворение высоких нравов и добропорядочности в этой Богом забытой, убогой больнице!». Она вдруг начинает рыдать и, склоняя голову на моё плечо, произносит: «Начальство вызвало меня и объявило выговор. Я 35 лет здесь работаю, и первый раз получаю оплеуху. Мне скоро на пенсию, а я ещё не замужем…» – громко рыдает. Поглаживая ей руку, успокаиваю её: «Да, перестаньте, это не трагедия: значит не нашли достойного мужчины». Она смотрит мне в глаза изучающим взглядом и восклицает: «Как славно вы это объяснили мне! Потрясающе… Куда я смотрела раньше? Я никак не могла найти себе оправдания, а это так легко!» Вытирая слёзы, принимает весёлый вид и слегка кашляя, говорит: «Я хотела помирить вас с нашей Леночкой, узнав о вашей обиде». Теперь я понял, почему она разыграла такую сцену. Поэтому ответил: «До чего Вы великодушны, Галина Леонидовна! Забудьте обо всём! Кто я такой, чтоб кто-то из сотрудников больницы на меня обращал внимания?..» Но они не дали мне продолжить, и Лена принялась меня целовать в щеку. От сильного волнения мне стало дурно, и я собирался сбежать оттуда. Голос Галины Леонидовны меня остановил: «А укол? Давайте я сама сделаю…» Так мы помирились с высокомерной Леночкой. Когда я собирался выходить, старшая медсестра воскликнула: «Кстати, не забудьте завтра анализы и кровь сдать…» А через несколько минут Леночка сама принесла мне посуду для сдачи анализа. Она напомнила мне о завтрашних процедурах – физиотерапии и массаже, и ушла. Когда она выходила, Самоходкин со своей койки крикнул: «Лена, как там у нас в древне, снег растаял?» Она, оглянулась, но, не ответив, ушла.
     С уходом медсестры новый пациент, напоминающий группу «Битлз», выскочил сзади двери. Он всё еще ходил с памперсом, и выглядел как клоун. Ему под кроватью поставили посуду для туалета, но он, игнорируя её, пошёл в туалет. А там, видимо, над ним посмеялись, и тот мужик в ментовской форме стал приставать к нему. Ему не дали курить и он, весь бледный от испуга, и оскорблённый – от издевательства, вернулся в палату. По иронии судьбы вслед за ним в палату вошёл охранник и, не зная его по фамилии, впрочем, как и мы, спросил: «Спрашивают Сухорукова, есть здесь под такой фамилией?» Он, едва поднявшись на кровати, растерянно ответил: «Это я, а что случилось?» Охранник ответил: «Пришла женщина, и спрашивает Вас, пропустить?» Он вскочил с кровати и сказал: «Да, да. Это моя жена». Через несколько секунд в палату вошла женщина невысокого роста, среднего возраста в шляпе и длинной шубе. Поздоровалась громко со всеми и подсела к мужу, бегающему всё ещё с памперсом. Она и помогла ему снять памперс и переодеться по-человечески.
     Надо было идти обедать, и мы вышли из палаты. После обеда, мужик в памперсе превратился в элегантного мужчину и вместе с пузатым Худяковым пошёл обедать в столовую. Жены уже не было. Я лёг на кровати и занялся чтением. Самоходкин собрался зайти в аптеку и купить какое-то лекарство, и Шаман составил ему компанию. Вскоре в палату вернулся Яков Израилевич, и молча лёг спать. Следом за ним и они вернулись из столовой. Пузатый тут же лёг и уснул. Сухоруков, однако, начал любопытствовать, и здорово поплатился: в коридоре стояла моя первая койка, а та красивая девушка по-прежнему оставалась изолированной на этой койке. Она как раз и привлекла внимание любопытного Сухорукова. Он вышел из палаты и подошёл к ней, мягко говоря, флиртовать. В это время тот мужик в ментовской форме проходит мимо них, и заметил, как этот переодетый мужик пристаёт к чужой девушке и бросился на него. Сухоруков забежал в палату, а он вслед за ним и спрашивает: «Ну как… удалось договориться с ней?» Растерянный «Битлз» делает вид, что ничего не знает, а мент встаёт и кидается на него. Тащит его в коридор, а тот умоляет оставить его в покое. От шума испугано просыпается пузатый Худяков и что-то бубнит. Мент бросается на него и начинает крутить ему руки, хочет снять с его руки дорогие тяжёлые часы. Все поднимаются с места. Однако, только Абрамов сделает ему корректное замечание, а сам уходит. Вскоре буйного мента другие менты забирают и увезут…
     *
     В понедельник, 4 апреля я вновь сдал все анализы. После обеда пришла группа молодых медсестёр-практиканток и начали собирать пустые пузырьки для таблеток, принесли новые таблетки. Всем померили давление, а кое-кому и сделали уколы. После них пришла Татьяна Юрьевна, отправила меня с Воробьёвым на физиотерапию, а Шаману и Абрамову сообщила, что завтра их выпишут. Шаман что-то спросил, видимо хотел сказать, что у него с повреждением дикции проблема не решена. Слышал только ответ врача: «Наша обязанность – снять Вас с состояния неотложки. А лечение может продлиться от трёх до шести месяцев». В это время рецидивист Самоходкин обратился к ней: «Татьяна Юрьевна, а Вы не могли бы направить меня на лечение геморроя? И ещё если можно сделать снимок головного мозга. У меня давление по-прежнему очень высокое – 240 на 120». Мы с Воробьёвым к этому времени уже переоделись и вышли из палаты. По дороге Воробьёв мне говорит: «Вижу, как тебе здесь туго. А как ты быстро раскрыл все тайны Самоходкина, действительно ты занимаешься какой-то тайной магией?» Я смеюсь: «Сергей Николаевич, дорогой, ты очень честный человек, и в своём возрасте сохранил все положительные черты своих предков. У меня нет никакого особого дара, как это имеется у нашего Шамана. Я просто долгие годы занимаюсь наукой и в своё время учился у своего индийского гуру. Что касается этого поддонка Самоходкина, то скажу одно: он сам себя выдал, считая себя хитрее нас. Я следил за ним, и понял, что он – из преступных кругов, и никакой он не больной, просто жмот и тунеядец. Квартиру свою сдаёт и здесь зимует. Я заметил, как он ищет всякие поводы продлить срок своего пребывания в больнице».
     Мы вошли в ГЗ и со своими направлениями обратились к заведующему отделением физиотерапии. Если заведующий даст добро, то и Воробьёв останется на продолжение лечения. Однако, ему отказали, и это значит, что он вместе с Шаманом и Абрамовым завтра должен покинуть больницу. Выходя из кабинета заведующего, я только об этом думал…
     Вернулся я один. Когда вошёл в палату, врачебный осмотр больных в присутствии заведующего отделением только начался. Он по обыкновению осматривал каждого больного лично, а лечащий врач – Татьяна Юрьевна с историей болезни соответствующего пациента стояла рядом с ним и докладывала о ходе лечения. Когда очередь дошла до меня, я встал с места и, обращаясь к заведующему, сказал: «Александр Константинович, я чрезмерно благодарен Вам и Татьяне Юрьевне за то внимание, которое вы уделяете мне. Благодаря вашей профессиональной заботе я уже постепенно восстанавливаюсь как дееспособный активный индивидуум. Да и рука моя уже начинает работать. Однако, в силу ряда объективных причин, да и по семейным обстоятельствам моё дальнейшее пребывание в больнице представляется не возможным. Товарищ профессор, хочу вернуться домой, и как можно скорее. Прошу вас выписать меня в течение этой недели!»
     Пока я произносил эту длинную речь, все молча смотрели на меня. Когда я закончил своё выступление, все взоры сосредоточились на заведующем. Он посмотрел на свою ассистентку, Татьяну Юрьевну, ожидая её мнения. Она доложила: «Лечение вступает в интенсивную фазу, с сегодняшнего дня ему назначен курс физиотерапии и продолжим локальный массаж». Заведующий молча опустил голову и начал внимательно смотреть на ногу. Такое ощущение, как будто он что-то ищет на полу. Затем поднял голову, и как бы разговаривая с самим собой, произнёс: «Было бы неплохо ещё на недельку протянуть с выпиской, тогда можно было бы более уверенно говорить о состоянии вашего здоровья. Но раз вы настаиваете, приходится уступить вам, но только с условием, что вы будете продолжать интенсивное лечение у себя дома!». Я импульсивно воскликнул: «Так и будет». И выбежал из палаты…
     * *
     В этот же день пузатого Худякова выпроводили из палаты. Он вообще не болел, просто вёл безобразный образ жизни, и пьянствовал. Мужика в памперсе – Сухорукова приняли за конченого алкоголика, и дали ему совет: «Если хочешь жить, надо завязать!» До недавнего времени он работал электриком в одном гараже в Москве. Ныне, однако, проживает в квартире своей жены в Подмосковье. Как личность, он ничтожный, точнее – страшно беспринципный подонок.
     Во время обеда я подсел к Татьяне и к нам присоединился ещё и мудрый Абрамов. Татьяне я сказал, что дальше не могу оставаться в этой убогой больнице, и намерен убежать отсюда. Она сожалела, что меня довели здесь до такого состояния, и пожелала мне удачи.
     После обеда к Шаману пришёл отец, но он его встретил вне помещения отделения. Вероятно, на это у него были свои причины. Вернувшись, отдал мне новые дощечки той же породы дерева, и зря – ведь я не верю в шаманство и магическую силу этих дощечек. Но только из вежливости всё принял, и даже поблагодарил. Подонку Самоходкину он оставил пакет высушенной травы. Самоходкин тут же пошёл готовить отвар по рецепту Шамана.
     Во вторник, 5 апреля 2011 года Шамана вместе с Абрамовым и Воробьёвым выписали. С Шаманом, однако, я проститься не смог – у меня была процедура, и он мне оставил прощальную записку, которую передал мне Самоходкин.
     На следующий день, в среду, 6 апреля и я покинул больницу. Полагаю, вспоминание об этой больнице станет кошмаром всей оставшейся моей жизни.

     ПОСЛЕСЛОВИЕ
     У меня сложилось впечатление, что Шаман никак не хотел покинуть больницу, и не хотел уйти из шестой палаты. Мне даже кажется, что он был склонен растеряться в этой чужой, несвойственной среде. Ему почему-то хотелось позабыть всё: себя, своё прошлое, своих близких. Словом, ему хотелось остаться утерянным, превратиться в иное существо. А почему? – Полагаю, от ответа на этот вопрос зависит его будущее.
     Я ему непомерно благодарен, и искренне желаю ему самого наилучшего!

     Хаким,

     Москва, среда, 25 января 2012 г.