Социальная политика государства в реформируемом обществе

Реалии переходной российской экономики таковы, что в период кризисов приоритеты экономической политики распределяются в пользу макроэкономических и финансовых аспектов развития. Однако это не означает, что в угоду сиюминутным экономическим потребностям можно пожертвовать социальными приоритетами общественного развития. Платой за наивные убеждения, что “рыночные силы” автоматически создадут “общество изобилия”, стал глубокий кризис человеческих ресурсов в сегодняшней России. В результате мы имеем капитализм с архаичным укладом экономики, оскорбительную незащищенность личности перед лицом преступности, удручающую бедность, катастрофическое падение интеллектуального уровня, физического и психологического здоровья нации, разлагающее влияние всего этого на социальный климат общества и, как следствие, значительное увеличение стоимости человеческого развития.

Власть должна понимать, что целостность социально-культурной и национальной политики должна быть реализована не в будущем, а сегодня, — в ситуации общего экономического кризиса. Это потребует концентрации средств для решения стратегических проблем социально-культурной сферы, от которых зависят в первую очередь здоровье и социальная защищенность населения, сохранение и развитие духовного потенциала России. Государство обязано также исходить из нужд развития социально-культурной сферы при разработке налоговой политики, поддерживать местное самоуправление. Именно этот уровень несет ответственность за социальную защищенность населения и оздоровление жизненной среды и, в конечном счете, за нормализацию общественного климата.

Социальная и экономическая политика государства взаимозависимы. На наш взгляд, “социальный климат общества” — интегральное, собирательное понятие. Оно вбирает в себя такие дефиниции, как “моральный”, “психологический”, “производственный”, “политический” и т.д. климат, и служит для отражения состояния и тенденций развития всех форм и видов общественного бытия и общественных отношений: политических, экономических, организационно-управленческих, нравственных, правовых, эстетических, социокультурных, социально-психологических и др.

Процесс становления социального климата невозможен без механизма реализации, который функционирует через социальную политику государства. Мы получили в наследство неэффективную социальную политику, которая строилась на преобладании участия государства над всеми сторонами жизни человека и его семьи.

Такая модель в течение 90-х годов показала полную неэффективность, потому что она не создавала у человека ни стимулов к производительному, эффективному труду, ни стимулов к социальной активности. Поэтому сейчас необходимо пересмотреть ту степень ответственности за уровень жизни, за благосостояние, которая ложится на разных партнеров в социальной жизни общества.

Какие же это партнеры? Прежде всего, конечно, государство, которое играло преобладающую роль. Мы ведем сейчас достаточно последовательный курс на передачу полномочий по формированию социальной политики на уровень регионов. Не менее важно укрепить муниципальную власть, потому что только на этом уровне социальная политика, социальная помощь могут реализовываться наиболее эффективно. Кроме того, предприятия, которые несли очень большую социальную нагрузку в 80-х и начале 90-х годов, должны значительную часть этой нагрузки передать муниципальному уровню и сосредоточиться на выполнении основной производственной функции.

Есть такой объект социальной политики, как некоммерческие общественные организации, которые работают в этой сфере. Здесь тоже должна проводиться линия на то, чтобы значительную часть социальных функций они взяли на себя, а государство им эти функции передало через систему федерального или муниципального социального заказа.

Важнейшая часть стратегии — это укрепление позиций человека и его семьи. Первое — это реформа заработной платы. Сейчас, с нашей точки зрения, средняя заработная плата в Российской Федерации достаточно низкая, около 100 долларов в месяц. В ближайшие годы, при условии успешного экономического развития, заработная плата должна быть увеличена. Здесь очень важную роль должна сыграть налоговая реформа. Нельзя повышать заработную плату административным прямым путем, кроме бюджетной сферы.

Строго говоря, разброс мнений по поводу сегодняшнего состояния и перспектив социально-экономического развития России широк — от бравурно-оптимистических до мрачно-апокалиптических. Так, на открытии Всемирного экономического форума в Москве в октябре 2001 года было отмечено, что Россия за последние десять лет совершила переход от плановой экономики к развивающейся и сейчас начинает долгий путь к состоянию развитой державы. По итогам 2000—2001 годов Россия вошла в число двадцати лучших стран мира по темпам роста. Нынешнее состояние российской экономики характеризуется как стабильно растущее.

Мнение же известного экономиста, академика РАН, директора Института Европы Н.Шмелева диаметрально противоположно. Он убежден, что за десять лет в России разрушены все системы — пенсионная, социального обеспечения, здравоохранения, образования и т.д. Сложилось невиданное в цивилизованном мире расслоение по доходам. В Европе разрыв между доходами 10 процентов бедных и богатых (т.н. децильный показатель) — один к пяти. В России же — один к шестидесяти!
В качестве выхода из тупиковой ситуации Шмелев предлагает приостановить все социальные реформы вследствие неготовности населения к ним, а главным вопросом считает возврат народу утраченного доверия к власти, к государству, ибо апатия, недоверие, асоциальность подрывают успехи в экономике, политике, социальном настроении россиян (см. “Литературная газета”, 2001, № 42, с.2.).

Истина, наверное, находится посередине между двух крайних точек зрения. По заключению исследовательского центра РОМИР (Российское общественное мнение и изучение рынка), который регулярно проводит исследования в рамках международного проекта “Жизненные ценности”, базовая система ценностей россиян осталась во многом традиционной. По степени ранжированности они следующие: семья, работа, друзья, свободное время, религия. Современное российское общество постепенно выходит из состояния социального шока, в котором оно пребывало все десятилетие переходного процесса. Можно, таким образом, говорить о стабилизации общественного сознания и оформлении новой системы ценностей, значительное место в которой занимают не только социалистически уравнительные, но и либерально-демократические предпочтения (см. “Известия”, 2001, 25 сентября). Иначе говоря, преобладающие тенденции в развитии общественных отношений на всех уровнях структурной организации российского общества начала нового тысячелетия составляют фрагменты его социального климата.

Решение любых социальных вопросов имеет в своей основе реальный сектор производства. И с этой точки зрения “Проблема 2003 года” — “пика физического и морального устаревания основных фондов всей российской экономики” — не “страшилки” досужих политиков. Энергетический кризис — это лишь предвестие вступления страны в стадию жестких тотальных ресурсных ограничений. Сегодня потребность реального сектора в средствах на замену оборудования, исчерпавшего не только моральные, но во многом и физические сроки эксплуатации, многократно превышает внешний долг страны.

Истощенные более чем за 10 лет инвестиционной паузы резервы требуют возмещения. На этом общем фоне энергетиками было принято решение о повышении тарифов. Хотя реальная необходимость этого далеко не очевидна, тем не менее начиная с мая прошлого года тарифы на электроэнергию повышались трижды. При этом принципиальных изменений в экономическом положении отрасли не произошло. Но руководители РАО “ЕЭС России” считают, что тарифы выросли недостаточно, и сегодня требуют не только нового их повышения, но уже и права на “свободное” ценообразование для части объемов электроэнергии. И это несмотря на то, что маятник экономического благополучия пошел резко вниз.

В дополнение к росту тарифов на энергию фактически началась реформа в жилищно-коммунальном хозяйстве, сроки осуществления которой, как выяснилось, оказались нереальны. Идеолог “реформ” Герман Греф был вынужден признать, что повысить долю коммунальных услуг, оплачиваемых населением, вряд ли удастся. Причина все та же. Хотя население уже стало платить за жилье и отопление гораздо больше, но из-за роста цен за энергию затраты в этой энергоемкой сфере тоже стремительно повышаются. Кстати, с октября 2001 г. башкортостанцы стали платить больше за комуслуги. И конца этому процессу не видно...

В стране нарастает гигантский ком проблем, связанный с фактическим отсутствием у правительства сколько-нибудь ясной политики в области цен и доходов. Если оно не начнет всерьез наводить порядок в хозяйственном законодательстве и не вернет себе право реально решать проблемы в данной стратегической сфере, этот ком сомнет его, порождая еще больший хаос и социальную сумятицу в и без того погрязшей в неразберихе стране.

Проблема становления оптимального социального климата в российском обществе обрела международное звучание и значение. После чудовищных террористических актов 11 сентября 2001 года стало ясно, что в новом тысячелетии все мы обречены жить в обществе нестабильности, риска и страха. Такое общество —порождение нашего неспокойного времени, следствие глобализации, эрозии правил поведения и распада старых систем государственного управления и международных связей.

Именно страх лишает общество устойчивости и уверенности, бросает вызов традициям, сложившимся формам человеческого общежития, всему укладу жизни на планете, предъявляет новые требования к людям. На первое место выдвигаются способности предвосхищать опасности, умение стойко переносить их...
На территории России нестабильность, увы, господствует уже давно. Именно поэтому островки спокойного, мудрого отношения к жизни, искусства жить бок о бок с другими людьми оказываются настоящей редкостью.

Побывавший летом 2001 года в Башкортостане Президент России В.В.Путин отметил, что республика может служить образцом спокойствия, многонационального согласия и веры в свои силы. Здесь единой семьей живут представители нескольких десятков народов, накоплен позитивный опыт налаживания братских межэтнических отношений.

Совершенно очевидно, что в нынешних условиях проблема гармонизации межнациональных отношений приобретает для Российской Федерации и каждого ее субъекта поистине судьбоносное значение. От развития процессов в этой сфере во многом зависят целостность нашего государства и его геополитическое положение в настоящем и будущем.

Так уж сложилось, что на рубеже веков судьбе было угодно испытать на прочность традиционное взаимопонимание и добрососедство между народами России, а по существу — единство нашего государства. Российское общество подвергалось разномасштабным кризисным и конфликтным явлениям, преодоление которых возможно исключительно на путях межнационального мира и согласия. В этом убеждает наш собственный опыт, накопленный в республике.

Социальная атмосфера ухудшается и в связи с огромными масштабами коррупции. Кстати, в российском законодательстве до сих пор отсутствует даже термин “коррупция”, а значит, нет и предмета борьбы. Госдума до сих пор не приняла законы “О борьбе с коррупцией”, “О борьбе с организованной преступностью”, “О криминологической экспертизе”. В Башкортостане же еще в 1994 году был принят закон о коррупции, отредактированный в 2000 году. Но видимых успехов на этом фронте нет ни на федеральном, ни на региональном уровнях. Так, по данным правоохранительных органов, в 2000 году выявлено 4,8 тысячи случаев получения и дачи взятки должностными лицами.

Еще один бич — хищения и растраты государственных средств, совершаемые чиновниками как в узком кругу коллег и единомышленников, так и в сговоре с коммерсантами и даже преступными элементами. За 2000 год таких преступлений совершено порядка 55 тысяч, а лишь за первую половину 2001 года уже 38 тысяч, из них 675 — в составе преступных группировок. Среди тех, кого сумели схватить за руку, 14 депутатов всех уровней, 302 банкира и финансиста, 21 государственный чиновник.

К сожалению, констатируют прокуроры и следователи, большинство из тех, кого удается поймать на взятках, — “мелкая сошка”. 65 процентов задержанных составляют работники учебных и медицинских учреждений, а также жэков и дэзов (см. “Труд”, 2001, 24 октября). И не зря, утверждая новую редакцию Концепции национальной безопасности Российской Федерации, Владимир Путин признал проблему коррупции не только правовой, но и политической бедой России. Мы бы добавили — социальной и общественно опасной.

Социальный климат общества невозможен без борьбы с бедностью и нищетой. Финансовый крах 1998 года был настолько тяжелым, что страна все еще не вышла по уровню реальных доходов на докризисный уровень. Хотя позитивные перемены налицо (число россиян, живущих за чертой бедности, сократилось с начала прошлого года более чем на 15 миллионов человек), тем не менее среднедушевые доходы ниже прожиточного минимума (см. “Труд”, 2001, 23 октября). Социолого-статистический портрет российской нищеты крайне удручает. Сегодня 8-12% бедных, голодая, не получают необходимых калорий (не говоря уже о сбалансированном питании). Более половины беременных женщин из наименее обеспеченных семей рожают больных детей. Самая уязвимая в этом плане социальная группа — дети. Специалисты Международной организации труда (МОТ) отмечают ярко выраженную феминизацию нашей нищеты — более других страдают матери-одиночки, 70% одиноких пенсионеров престарелого возраста — это тоже женщины, так как средний возраст мужчин гораздо ниже.

Традиционно бедствуют семьи с высокой иждивенческой нагрузкой. Специалисты МОТ даже употребляют такой термин, как “новые бедные”. Это люди, которые имеют работу, но их зарплата остается ниже прожиточного минимума. Самое страшное заключается в том, что попасть в нищету легко, а выбираться крайне сложно. Бедный человек в России фактически лишается доступа к жизненным ресурсам. Исследователи проблемы пришли к выводу, что только 40% россиян стали бедными из-за сокращения доходов, а 60% остаются за порогом бедности из-за неравенства в распределении ресурсов (см. “Независимая газета”, 2001, 20 октября).

Стратегия борьбы с бедностью в России, на наш взгляд, должна начинаться с наложения моратория на расширение зоны бедности. Решить эту задачу можно даже в рамках существующего бюджета. Но для этого нужно полностью пересмотреть и перестроить систему господдержки социально незащищенных слоев населения. Сегодня государственные средства, направляемые на борьбу с бедностью, часто используются теми, кого никак не причислишь к нуждающимся. Необходимо создать такой механизм, который не допускал бы дискриминации бедных при их доступе к бесплатным или дотируемым социальным услугам. Здесь нужны четкая адресность и жесткий контроль.

Не менее актуальный и, может быть, один из самых трудных вопросов — четкое разграничение полномочий между органами государственной власти на федеральном и региональных уровнях. Соответственно, должны быть скрупулезно определены все источники финансирования и ответственность властей. Иначе даже очень хорошие решения “зависнут”, как это случилось, например, с Законом “О государственной социальной помощи”, который до сих пор остается практически бездействующим.
Принятию любых новых реформаторских решений должна предшествовать обязательная процедура экспертизы социальных последствий. Допустим, эксперты пришли к выводу, что реализация такого-то постановления ухудшит положение уязвимых категорий граждан. В этом случае законопроект или распоряжение правительства, министерств, ведомств не сможет получить путевку в жизнь. Надо будет повторно внести документ на рассмотрение после того, как в нем появятся социальные “амортизаторы”, компенсационные меры. Это предложение представляется особенно важным. В свете предстоящих чрезвычайно чувствительных реформ в сферах российского здравоохранения, образования, жилищно-коммунального хозяйства такая система была бы особенно актуальна.

По расчетам авторов исследования МОТ “Стратегия сокращения бедности в России: анализ и рекомендации”, которое передано российскому правительству, для сокращения масштабов бедности в России до приемлемого минимума необходимо увеличить социальные расходы в бюджете всего на 5 процентов ВВП. В абсолютных цифрах это составляет порядка 15 миллиардов долларов в год (см. “Труд”, 2001, 23 октября).

Судя по всему, задача эта пока неподъемная для нашей экономики и бюджета.

Вектор социальных изменений в российском обществе в его переходный период сформировал целый комплекс социальных противоречий, среди которых так или иначе уживаются традиционно-ментальные и инновационные элементы как составные социального климата. Власть, бизнес и общество постепенно приходят к осознанию того, что вложения в социальную сферу — это не благотворительность, это вложение в будущее страны. Поэтому особый интерес вызывают ярмарки социальных и культурных проектов, как результат осознания нашей общей ответственности за благополучие и стабильность российского общества. Так, в октябре 2001 года в Саратове прошла такая ярмарка, на которой торговали проектами, способными разрешить те или иные болевые точки социально-культурной сферы.

Схемы разрешения социально-культурных проблем Приволжского федерального округа выстраивали вместе чиновники, бизнес-структуры, общественные организации.

Готовность самого общества грамотно, тактически и стратегически верно решать проблемы “социалки” уже была продемонстрирована в 2000 году в Перми, когда было заявлено 547 проектов от некоммерческих организаций. В 2001 году количество проектов увеличилось на 45 процентов, и это еще один убедительный аргумент того, что болевых точек даже в рамках одного Приволжского федерального округа много. Вопрос, как их решать, разрешился достаточно прагматично — была запущена система софинансирования и со стороны общества, и со стороны государства и бизнеса. Например, в 2000 году проектанты должны были на 50 процентов профинансировать собственный проект, остальная половина поступала из бюджетных денег и средств бизнеса. Грантовый фонд на один проект не превышал 300 тысяч рублей. В 2001 году условия были более привлекательными для общественных организаций. Достаточно было профинансировать собственные проекты на 25 процентов. Оставшуюся часть взяли на себя государство и бизнес. Грантовый фонд был увеличен вдвое — до 600 тысяч на каждый проект. 86 проектов ярмарки в Саратове были признаны лучшими и получили гарантии финансирования.

Все проекты были распределены на пять проектных линий: местное самоуправление и местные сообщества, гуманитарные стратегии и практика, образовательная политика, информационные технологии, этнокультурная и конфессиональная идентичность. Интерес со стороны власти и бизнеса был проявлен ко всем выставленным 86 проектам.

Два проекта из Башкортостана — “Социальные микробиблиотеки общества инвалидов и пенсионеров” и “Интеллектуальные ресурсы” Союза демократической молодежи Республики Башкортостан — получили гранты на реализацию своих проектов (см. “Российская газета”, 2001, 31 октября; “Известия”, 2001, 25 сентября).

Значительное влияние на формирование нормального социального климата в российском обществе окажет, по нашему мнению, принятие Земельного кодекса Российской Федерации. Известный и самый запутанный в России вопрос — земельный, получил, наконец-то, свое разрешение. Можно даже сказать, что в стране произошла тихая аграрная революция — около 45 миллионов россиян стали полноправными владельцами более 130 миллионов гектаров земли. Они получили ее в вечное владение в частную собственность с правом передавать по наследству, продавать или сдавать в аренду. Речь идет об участках, находящихся под дачами, огородами и домами. Учреждения также получили право выкупа земли, на которой они стоят.

Не все сельскохозяйственные пашни, леса, водоемы и заповедники остаются собственностью государства. Земли, прилегающие к границам России, смогут продаваться только по личному распоряжению Президента Российской Федерации.
Кажется, 2% территории страны — не так много. Но правительство рассчитывает, что с принятием Земельного кодекса заниматься в России производством станет куда спокойнее. Предприниматели перестанут бояться, что местные власти в любой момент могут выселить их с территории предприятия, города, поселка. А ведь завод или офис в карман не положишь и на другой участок не перенесешь.

Иностранные граждане также смогут покупать в России земельные участки, кроме территорий, прилегающих к нашей государственной границе. По мнению разработчиков Кодекса, это привлечет к нам иностранные инвестиции (см. “Комсомольская правда”, 2001, 31 октября). Таким образом, и эта реформаторская акция будет, на наш взгляд, способствовать нормализации социального климата в стране.

В реформировании нормального социального климата в обществе велика роль юстиции — “третьей власти”. Для реформирующейся России необходима сильная и самостоятельная судебная власть с публичностью и состязательностью судебного процесса, в которой институт присяжных, институт адвокатуры играют не декоративную, а реальную роль. Как это ни прискорбно, но сегодня в России сложилась т.н. теневая юстиция. Во многом имитируя, а не проводя судебную реформу, мы невольно способствовали деформации судебной системы. Судьи, претендуя на независимость, на самом деле во многом подпали под коррупционный и криминальный контроль. Судебная система ушла не под контроль закона и общества, чего требует настоящая реформа, и под корпоративный контроль, она замкнулась в себе.

Опасность такой судебной системы чувствуют миллионы граждан, которые не могут найти правды в судах, давно разуверились в справедливости. Судьи нередко, увы, принимают решения не на основе закона, а на основе давления сторон. И это разрушительно и для судьбы человека, и для государства, и для социальной атмосферы общества.

Становлению нормального социального климата способствует и такой феномен, как специальное социальное образование, становящееся одним из инструментов общественного согласия, обязательным условием устойчивого социального развития. Само время востребовало появления на свет специалистов по социальной работе — социальных экологов, социальных геронтологов, работников для пенсионных фондов, ювенальной юстиции, патронату детей, больных и т.д. Одним словом, стереотипы о вторичности социальной сферы постепенно разрушаются, чему способствует такой качественный скачок, как подготовка социальных работников, в том числе и в Башкортостане.

Важное значение для нормализации социального климата реформирующегося общества имеет социальная ответственность бизнеса, участие крупных коммерческих компаний в благотворительности, в социальных программах. Можно вспомнить акции благотворительности многих крупных российских корпораций, в т.ч. и башкортостанских — “Башнефть”, “Баштрансгаз”, “Сода” и др. Здесь важно и стремление создать положительный образ той или иной компании, а также непосредственное общение с людьми, которые не должны ассоциировать бизнес лишь с извлечением прибыли. Словом, и бизнес вместе с государством и обществом должен внести свою лепту в создание оптимального социального климата.

Экономической основой становления нормального социального климата в стране мог бы стать малый бизнес, дающий в западных государствах до 60% ВВП и обеспечивающий максимально возможную занятость населения. В Башкортостане, например, малое предпринимательство дает только 7% всей валовой продукции. К сожалению, административные барьеры на пути малого бизнеса уже не просто тормозят его развитие, а угрожают экономической безопасности страны. Самая распространенная реакция предпринимательства на чиновничьи препоны — уход в теневую экономику. Ее размер в России уже перевалил за 40% всего валового национального продукта. Только легальные издержки российских бизнесменов на преодоление административных барьеров — это каждый десятый вложенный ими в дело рубль. Если же учесть взятки, которые при этом берут чиновники, сумма получится куда внушительнее. Оплачивают эти издержки в конечном итоге рядовые потребители.

Первые шаги по смягчению административных барьеров сейчас начинают делаться. Сокращены (с 215 до 120) виды деятельности, подлежащие лицензированию. До недавнего времени даже для того, чтобы строгать черенки для лопат, надо было иметь лицензию. Чтобы квартиру отремонтировать — десяток лицензий: на сантехнические работы, малярные, плотницкие и т.д. А получить даже одну лицензию—большая проблема. Нужны разрешения милиции, санэпидемслужбы, пожарных... И каждая инстанция заставляет собрать еще по 20-30 справок. Доходит до абсурда. Чтобы поставить, например, газетный киоск в городе Томске, надо получить 32 согласования. А для открытия в Воронеже цеха мясопереработки — 105 согласований. Не лучше обстоят дела у нас. С иностранцев, открывающих бизнес в России, бумаг требуют еще больше. Каждый поход к чиновнику, каждая справка — это потерянные деньги, время и нервы. О каких инвестициях в нашу экономику может вестись при этом речь?! (см. “Комсомольская правда”, 2001, 25 октября). Следовательно, потенциал малого бизнеса в становлении нормального социального климата почти не используется и перспективы здесь отнюдь не радужные.
К созданию оптимального социального климата в стране, на наш взгляд, прямое отношение имеет Всероссийский форум гражданских организаций, который состоялся 21-22 ноября 2001 года в Москве. Инициатива в проведении форума, основной целью которого является обсуждение путей развития общества и его взаимодействия с государством, принадлежит Президенту России В.Путину, встретившемуся в июне 2001 года с группой представителей гражданских союзов и объединений. Некоммерческие организации стали весомым фактором экономического роста, говорилось в их обращении.

Неправительственные объединения действуют в науке, культуре, образовании… В Башкортостане, где, например, некоммерческих общественных организаций (без учета политических и религиозных) насчитывается более трех тысяч, имеется мощный потенциал улучшения социального климата. И в этой среде формируются навыки демократического контроля власти.
Серьезную озабоченность вызывает и стремление отдельных реформаторов быстро и в полном масштабе распространить на социальную сферу действия рыночных механизмов. Просматривающееся обоснование подобного поворота незамысловато: коль скоро государство ныне не в состоянии выполнять взятые на себя обязательства в этой сфере (в здравоохранении, образовании, науке), и в ней все более дает о себе знать “скрытая коммерциализация”, остается лишь узаконить последнюю (легитимно перейдя, в частности, от сметного финансирования оказания социальных услуг к финансированию госзаказов и к созданию условий для конкуренции между организациями всех форм собственности за возможность их оказания, в значительной мере демонтировав сам механизм ответственности государства за социальный сектор и нацелив экономические ведомства на сокращение в нем бюджетных расходов). За этой скупой аргументацией отчетливо видится ныне уже хорошо известная концептуальная проработка правительственных экспертов — переход от содержащейся в седьмой статье Конституции Российской Федерации формулы “социального” государства к неконституционной на сегодня формуле государства “субсидиарного”.

Так, в одном из вариантов “Основных направлений социально-экономической политики Правительства Российской Федерации на долгосрочную перспективу” было записано о необходимости “вместо социального государства (патернализма)” создать “субсидиарное государство, которое обеспечивает социальные гарантии в той мере, в которой общество не может этого сделать самостоятельно”. Представляя этот вариант на парламентских слушаниях 4 июля 2000 г., министр экономического развития и торговли РФ Г.О.Греф настаивал на необходимости перехода “к парадигме субсидиарного (т.е. “дополняющего”) государства” (Стратегия экономического развития России. По материалам общероссийской дискуссии, проведенной Комитетом Государственной Думы по экономической политике и предпринимательству, Отделением экономики РАН, Российским торгово-финансовым союзом и “Российским экономическим журналом” // “Российский экономический журнал”, 2000, № 7, с.30).

В чем принципиальное различие “социального” и “субсидиарного” государств? Первое провозглашает в качестве одной из главных своих целей претворение в обществе, пусть и базируемом на рыночной экономике, идей социальной защиты и социальной справедливости, обеспечения всем его членам возможности реализовать свое индивидуальное благосостояние в рамках установленных правовых и моральных границ, причем в существенной мере посредством государственной корректировки первоначального распределения доходов и имущества. Второе, никаким образом не озадачивая себя подобными целями и в максимальной мере уходя от такой корректировки (как и вообще от регулирования социально-экономических процессов), руководствуется правилом “помогать не всем, кого жалко, а только самым бедным”.
Форсируемый сегодня переход к модели “субсидиарного” государства определяет антисоциальное качество предлагаемых федеральной исполнительной властью реформ. И это касается не только сфер здравоохранения, образования, науки, жилищно-коммунального хозяйства, трудовых отношений и т.п. Антисоциальная направленность проявляется, скажем, и в проводимой налоговой реформе. Разве не ясно, например, что задействование унифицированной 13-процентной шкалы подоходного налога — не более чем средство перераспределения общественного богатства от государства к частнику и от “низших” слоев населения — к “высшим”?

Прежде чем отказываться в пользу “субсидиарности” от модели “социального” государства, стоило бы, думается, принять во внимание следующее. Согласно данной модели благосостояние не только имущих, но и всех других классов и общественных страт пропорционально коррелирует с динамикой производительности общественного труда и национального дохода: коль скоро производительность повышается, доход растет, растет и благосостояние всего населения, а не только его имущей части; если же эффективность производства снижается, национальный доход падает, негативные в отношении благосостояния последствия сказываются на всех слоях общества, включая имущие классы. Именно на такой корреляции и зиждутся в практикующих ее странах социальное партнерство и относительная социальная стабильность.

Противоречащие достижению последних, в России намечаемые (или уже реализуемые вслед за появлением президентского послания) “субсидиаристские” преобразования в здравоохранении, образовании, науке, ЖКХ и т.п. подчас трактуются их ревнителями как “новый, решающий этап единой российской реформы”. Соглашаясь с этой редакцией тезиса о “новом старом реформационном курсе”, нельзя, во-первых, не констатировать, что одним из результатов прошедшего (преимущественно экономического) этапа реформы стало беспрецедентное разрушение производственного аппарата страны, т.е. вещественного фактора производственных сил. А во-вторых, не нанесет ли новый (с акцентом на социальные вопросы) этап либералистского реформирования столь же сокрушительный удар по личностному фактору производства — главной производительной силе общества? К сожалению, оснований для положительного ответа на этот вопрос предостаточно (см.подробно: “Российский экономический журнал”, 2001, № 1, с.9-11).

У нас нет готовых рецептов и инструкций, ибо жизнь намного сложнее и вариативнее, чем самая идеальная модель развития. Мы же предлагаем принципы социального подхода (по правилу всякого хорошего врача: “Не навреди!”), учет которых позволил бы избежать неконтролируемых гибельных опасностей общественного развития. Хотелось бы надеяться, что краткий перечень этих принципов привлечет внимание всех тех, кто намерен всерьез и со знанием дела внести свой вклад в многотрудный процесс российской модернизации. На наш взгляд, необходимо сводить к минимуму недоверие граждан страны к правительству, в особенности путем поощрения их собственного участия в программах развития; во-вторых, Президент и Правительство должны внятно артикулировать свои дальнейшие шаги; в-третьих, сокращать “социальные издержки от реализации программ преобразования экономики”, а это предполагает такое понимание развития, которое не сводится к односторонней, сугубо экономической стратегии; в-четвертых, необходимо учитывать социокультурное своеобразие модернизирующегося общества, что исключает всякое принуждение к освоению западного мировоззрения, а более глубокое изучение исконно российского, евразийского.

Решение проблемы оптимизации социального климата общества предполагает взаимодействие и диалог субъектов общественной жизни. Она требует от государственных и политических деятелей не только управленческой компетентности, но и умения слышать общество, понимать “разноязычие” народов. Требуется подлинная “антропологизация” социального и политического мышления, чтобы погоня за экономической целесообразностью не вылилась в дегуманизацию общественных целей, а культурная открытость не привела бы к “обезличиванию” целых народов.
На наш взгляд, успех политических реформ российского общества напрямую зависит от их планирования, которое должно быть изначально ориентировано на научное предвидение и предотвращение нежелательных последствий общественного развития, а значит, и социального климата.

Фундаментом конструктивной стратегии возрождения России и ее регионов призван стать нацеленный на развитие производительных сил и отвечающий интересам всех слоев общества экономический и социальный прагматизм, обеспечивающий неангажированный в политико-идеологическом плане подход ко всем сферам реформирующегося общества. Необходимо еще раз констатировать, что серьезные заделы в области теоретического обоснования антикризисно-реформационной альтернативы (в Республике Башкортостан — это работы А.Х.Махмутова, М.Н.Исянбаева, Х.А.Барлыбаева, У.Г.Гусманова, Ю.М.Малышева и др.) налицо. Их востребование, на наш взгляд, проблема проявления политической воли властных структур.

А.Ахмадеев