Почему России грозит разорение, и надо ли об этом говорить вслух?

Сегодня о России снова стали много писать. Про нашу экономику пишут мало, а все общественное внимание сконцентрировалось на внутренней политике. Создается впечатление, что теперь никому нет дела до денег, потому что: «Ну, вот кого могут интересовать какие-то деньги, когда тут у нас вживую Борис Годунов и Овод в одном спектакле?» Про русскую экономику в нашей, и особенно в западной прессе, говорят разве что в том смысле, что вот если мы доведем новую русскую трагедию до кульминации и аплодисментов, то тогда и в экономике России всё наладится. Нас уверяют, что сразу после политического спектакля обязательно начнется театральный разъезд и к нам, как таксисты к театру, подъедут демократические свободы. Они уже дежурят там, у выхода, и как только мы закончим, подъедут, гостеприимно распахнут дверцы и довезут по адресу. А там, дома, как всегда встретит нас любимый рынок. Он ласково обнимет нас невидимыми руками Адама Смита, доведет до перины, мы сладко заснём, потом проснемся и будем жить поживать и добра наживать.

Но мир сегодня не очень похож на добрую сказку. Мир входит в кризис, мир начинает экономическую войну. И может ли быть такое, чтобы другие страны так заинтересовались нашей драмой, что смотрят на нас не глазами генералов, а глазами театральных меценатов? Да ну нет же! Не может такого быть! Не бывает у меценатов такого стального взгляда. Если эти люди и любят театр, то скорее это театр военных действий. А что вы хотели? Мировой кризис – та же война.

И мы сами только что вышли из боя - первого боя этого кризиса. Это было в 2008 году. Россия вступила в схватку в отличной форме, но вышла из неё с неожиданно большими потерями. И вот, предстоит второй бой. Только теперь наша форма гораздо хуже. В первый кризис у нас так и не было банкротств, поэтому все наши старые неисполненные проекты продолжают числиться как активы. Плюс мы накопили огромное количество новых проектов, цели которых не достигнуты. Запасов тоже стало меньше, но я буду говорить только о проектах, потому что они - самое уязвимое наше место. Многие из проваленных проектов широко известны – это и подмосковные стройки на $3 млрд., и неразмещенный заказ на трубы большого диаметра на $1 млрд., и АТЭС, и Сочи, и ГЛОНАСС, и Технопарки, и Сити, и не совсем востребованные газопроводы, и Супер Джет. Но есть еще много-много других, скрытых в отчетности каждой государственной и частной корпорации – это заводы, которые так и не заработали «из-за отсутствия спроса», это инновации, которые должны были обеспечить рост, но «не было условий», и так далее и тому подобное. И то, что мы не слышим ни об одном пунктуально завершенном инвестиционном проекте, заставляет думать, что все наши инвестиционные проекты, по сути, не выполнены.

Когда многолетний проект исполняется не по графику, то каждый его этап все равно записывается как созданная стоимость. И мы, глядя на финансовую отчетность, как бы наблюдаем за строящимся зданием. По этажу в год. Вот появился первый этаж, вот второй. Всего их будет, мы знаем, десять. Но вот через 10 лет приходит срок сдачи здания, а оно не построено. Тогда исполнители проекта говорят – решили построить не 10, а 20 этажей. Теперь у них есть еще десять лет на ту же игру: 11-й этаж, 12-й и т.п. Но в кризис здание приходится предъявить. И если оно долгострой, то считается, что его нет. И все работы за 20 лет приходится признать, как убыток. Это банкротство. Здание распродается на кирпичи, но вырученные деньги несравнимо меньше, чем выручка за 20 лет.

Наша экономика – это такое здание. Конечно, есть еще и операционная деятельность: добыли нефть - продали нефть, добыли руду – продали металл. Но вся выручка от операций может оказаться меньше суммы всех долгосрочных неисполненных инвестиционных проектов. Прибыль от операций - уже заведомо меньше. А ведь именно прибыль – это свободные деньги. И тут не помогут ни экономия затрат, ни повышение эффективности, которые способны несколько увеличить прибыль, но не могут сделать ее сравнимой с объемами такой фиктивной выручки, накопленными за много лет. Убыток, который придется признать, в кризис может по величине оказаться похож на годовой ВВП, то есть на годовую выручку всей страны. Ведь он сложится из объемов неисполненных проектов, которые мы много лет включали в объемы ВВП, и которые каждый год составляли заметную его долю.

Над миром сегодня надулся огромный финансовый пузырь. Ленивый только не сказал еще о том, что мир набрал кредитов в десятки раз больше, чем производит продукции в год. Но само по себе это не плохо. Пузырь можно сравнить с воздушным шаром. Чем больше надуешь, тем больше груза тянет вверх. Ну что плохого в десятилетнем кредите на благое дело? Кредиты эти и набраны для того, чтобы исполнять проекты и обеспечивать подъем. Но если в целом результаты по проектам хуже ожидавшихся, происходит остановка подъема и – кризис. Выход из кризиса – сбросить балласт. Т.е. закрыть, обанкротить самые плохие, заведомо заваленные проекты. И средоточием таких проектов по всем признакам сегодня выглядим мы. То есть, банкротить надо нас.

Почему же мы живы? Почему же нас не банкротят? Ответ, я думаю, такой: нас к этому тщательно готовят.

Так, чтобы обанкротить в нужный момент и уже по полной программе. Заметим, что во всей нашей сегодняшней внутриполитической чехарде вроде бы не прослеживается ни одной ясной закономерности. Кажется, что события идут хаотично. Но это если сидеть внутри нашего российского здания. А вот если посмотреть на всю картину в целом, то видно, что на нашем здании после каждого скандала вывешиваются как бы черные метки: 1. Коррупция 2. Плохая управляемость 3. Нетехнологичность 4. Непрозрачность 5. Дутая отчетность 6. Правовой беспредел 7. Готовность отбирать деньги силой. 8. Цивилизационная отсталость и феодализм. И все эти метки – правда. И все они – основание, чтобы банкротить. Но почему же нас не банкротят? Да просто время не настало. Зачем увольнять Наталью Петровну сейчас, если у нас зимой сокращение. Если ее уволить сейчас – придет работящая девочка и еще нас всех выживет. Прибережем Наталью Петровну до зимы, а пока пусть себя дискредитирует окончательно – чтобы зимой даже вопросов не стояло, от кого избавляемся. Только речь-то не о Наталье Петровне, а о России. А мы почему молчим? Ну, мы надеемся, что вот не могут же они так с нами поступить, ведь мы столько лет вместе проработали.

А все-таки, почему это надо думать, что именно с Россией так хотят поступить? Ну, вряд ли же дело в мстительных кланах заговорщиков, которые до сих пор припоминают нам то, что мы были главной частью государства рабочих и крестьян, которые против буржуев. Или, наоборот, ненавидят нас, как наследников мистической Византии. Действительно вряд ли. Для намерений обанкротить именно нас, думаю, есть четыре практических причины. Первая – мы новички в глобальной экономике, и тут часто бывает так, как в автобусе в час пик - кто последний влез, тот первый и выходит. Вторая - мы бывший центр управления, и наше развитие теснит самых сильных и хищных ее участников, мы как бы подсиживаем начальников. Третья – мы съедобны – у нас есть хорошие активы, которые в случае нашего банкротства становятся общедоступными и спасут мировую экономику. Четвертая – мы действительно по всем почти параметрам гораздо хуже лидеров. Когда в кризис глобальные компании решают, какой филиал закрывать, то закрывают филиалы именно с такими признаками.

Но почему о грозящем России разорении надо говорить? Ведь если начать говорить о наших плохих проектах – упадут акции. Плюс усилятся внутриполитические проблемы. И так уже есть недовольные. Политически, говорить надо потому, что молчать в данном случае - глупо. Внешние силы Россию, скорее всего, всё равно наметили на роль банкрота и ждут только удобного момента, так что «заговор молчания» когда нужно наши коллеги по глобальной экономике с нами заодно поддерживать не будут. Недовольство же внутренних сил как раз во многом и вызвано этим «заговором молчания», конкретно тем, что в связи с необходимостью сохранять тайну они оттеснены от принятия решений. А с экономической точки зрения нам выгодно заговорить первыми, так как инвесторы ценят правду: лучше признать финансовую дыру и представить план исправления с потребными инвестициями (использовать свои или обосновать внешние), чем в критический момент получить сенсационное раскрытие данных о нашей дыре конкурентами.

Но есть ли хоть какая-то выгода в признании плохих проектов и принятии на баланс убытка, да еще и по собственной инициативе? Есть. Такие действия дают шанс обменять дыру на план роста. Дыра – плохо. План роста – хорошо. В этом и выгода. Признание горькой правды дает право на план исправления. Инвесторы вынуждены в этом случае принять условия признавшегося. И в этом вторая выгода, так как признавшийся получает определенную отсрочку от претензий и может требовать, чтобы ему не мешали исправлять проблемы.

Конечно, для такой стратегии нужен хоть какой-то ресурс. А ресурсов после признания плохих проектов, как убытка, становится меньше. Ресурс можно создать за счет большей централизации финансов. Для этого, например, можно припарковать финансовые дыры на коммерческие банки, потом обменять долги на собственность. Способом создания силы за счет централизации финансов воспользовались многие страны при выходе из 1-й мировой (Великой) Депрессии 1929-1939 годов.

Так сложилось, что наши конкуренты в глобальной экономике являются в какой-то степени нашим начальством. Они считают более справедливым наше, а не свое разорение, и способ нас разорить у них есть – для этого им достаточно в разгар кризиса сделать нашу финансовую дыру явной для всех. Мы не эффективны и не очень сильны, но имеем полезные для всех активы на балансе, и наше разорение привлекательно, так как сулит куш остальным. По правилам конкурентной борьбы мы должны обанкротиться и передать активы другим. Но мы не хотим исчезать, даже если это финансово справедливо. Нам нельзя, как тупому подчиненному, покорно дожидаться момента, когда «начальство» объявит о нашем увольнении. Чтобы выскочить из-под намеченного удара, мы должны первыми признать проблемы, чтобы успеть конвертировать их в антикризисный план. Вот поэтому, хоть России и грозит разорение, но именно нам об этом обязательно надо говорить вслух!