Отец, смогу ли я простить тебя?

Я лежу в кровати.

В прихожей лязгает ключ о замочную скважину. Потом наступает тишина. Мне очень хочется, чтобы это почудилось.

Ключ снова бьет о замок и начинает скрежетать. Этот скрежет отдает мне где-то в животе, отчего я сворачиваюсь в клубок. На секунду наступает тишина, за которой следует такой удар в дверь, что расставленные бокалы в серванте начинают звенеть. Мать из соседней комнаты идет по коридору открывать дверь.

Можно забраться под одеяло с головой и лежать так, пока хватит воздуха.

Дверь открывается, и коридор наполняется криками отца. Я слышу, как падает его рабочая сумка на пол. Не разуваясь, он идет на кухню.

— Жрать, бл***дь, давай мне!

Я слышу, как хлопает холодильник и гремит посуда. Мать молча достает кастрюлю и железную миску. Я слышу скрежет половника: мать перемешивает суп и пытается зачерпнуть мясо со дна.

Отец надрывается.

— Я хочу жрать... Давай быстро мне жрать! Живо!!!

Под одеялом жарко и кончается воздух.

Отец ходит по квартире. Он задевает велосипед. Материться. Я слышу, что он идет в комнату. Я делаю вид, что очень крепко сплю. Дверь открывается от удара и громко бьет железной ручкой о стену. Вторым ударом отец включает свет. Я сплю, я сплю, я очень крепко сплю...

Некоторые животные притворяются мертвыми, когда видят хищников.

Отец задевает ногой мой портфель. Кричит. Я крепко сплю. Не волнуйся папа, ты меня не разбудил. Отец пинком отправляет мой портфель через всю комнату. Я сплю. Все хорошо. Бери свою водку и иди на кухню.

Он гремит своими бутылками, берет одну и уходит. Свет включен. Я боюсь выключить его, так как отец может понять, что я не сплю. Я боюсь, что он может поднять меня. Я боюсь, что он вернется.

На кухне крики.

— Сама жри!

Железная миска звонко бьет о кафель, отчего мышцы моего живота снова невольно сокращаются. Миске достается еще раз, уже ногой. Наступает тишина. Отец пьет водку. Мать тихо уходит в комнату. Я слышу, как отец ругается сам с собой.

— Зае***ли, бл**дь...

Звенит рюмка.

Тишина.

Я сплю.

— Куда ушла, давай мне жрать!

Мать снова идет на кухню.

Я сплю.

Не надо слушать крики на кухне. Надо придумать хороший сон и смотреть его.

Точно.

Мы с Саней находим много бутылок. Много. Штук тридцать. "Чебурашек". Тридцать "чебурашек" и ни одной водочной. Они лежат в кустах за домом. Кто-то их спрятал, а мы нашли. Здорово.

— Меня зае**ло твое...

Мы несем их на колонку и отмываем от этикеток и грязи. "Чебурашки" самые дорогие. Водочные не принимают. Тридцать штук.

— Я работаю, а ты ни*уя не делаешь!

Стоп. Мы еще находим ящик пластиковый. Да, ящик. За него дадут пять рублей. Плюс тридцать бутылок - это пятнадцать рублей. Все вместе - двадцать рублей, по десять на каждого. Да, точно.

— Закрой свой рот и слушай что я, бл**дь, говорю...

Мы несем их к магазину. Или, если там нет машины, на Надсоновскую. Мужик на приеме осматривают каждую бутылку. Они чистые и без царапин. Сдаем их. Нам дают двадцать рублей. Отлично.

- Я что тебе сказал? Закрой свой рот!

У нас двадцать рублей. Что можно купить на них? Можно взять "Сникерс" за пять рублей и "Марс". Или "Сникерс", "Милки Вей" и два "Чупа-чупса". Да, точно. А Саня возьмет "Марс" и мы поделим их с моим "Сникерсом" пополам. Черт, вместо "Милки Вея" надо взять сигарет. "Невских". Или "Пегаса". Можно пойти за гаражи или в садик. Нет, лучше пойти сначала за гаражи и там съесть шоколад, а потом уйти курить в садик. Забраться на яблоню и курить. Потом можно сныкать сигареты в подъезде за батареей.

А что, интересно, Саня возмет?

Отличный сон.

Я смотрю его и даже не замечаю, как крики на кухне стихли.

В комнату заходит мать.

— Пойдем отца положим на кровать.

Я встаю, натягиваю штаны и иду на кухню. Мать убирает велосипед с прохода. Я вижу, что сумка в прихожей валяется на моих ботинках. Мы заходим на кухню. Отец сидит за столом осунувшись и храпит. По всему столу разлита водка. На полу лужа из супа, а перевернутая миска выглядывает из-под стола. Мы с мамой смотрим на него.

— Уснул уж наверно? - нерешительно спрашивает мать.

— Наверно, - поддакиваю я.

— Саш... - мать начинает легонько трясти отца, - Саш, вставай...

Он не реагирует. Уснул.

— Давай за ноги его бери...

Я обхожу стул с отцом.

Мать берет его подмышки и пытается стянуть со стула. Отец падает. Мама, кряхтя, переворачивает его, и тащит по коридору. Я беру за ноги и помогаю ей. Неуклюже раскачиваясь, мать доносит его до конца коридора. Сейчас мне надо обойти с другой стороны и придержать палас, иначе он соберется под отцом в кучу. Я сажусь на корточки, натягиваю дорожку, и мать затаскивает его. До кровати мы снова тащим его вместе. Мать облокачивает его на кровать, затем мы поднимаем его за ноги и закидываем. Она разворачивает его на живот, чтобы он не задохнулся. Снимает ботинки и отдает мне.

— Положи и иди спать...

Я иду в прихожую, ставлю ботинки и закрываю входную дверь. Пока мама раздевает и укладывает отца, я на цыпочках иду на кухню. Пачка сигарет лежит на подоконнике. Я перешагиваю через лужу супа.

Если сигарет слишком много или слишком мало, дело рискованное.

Я запоминаю, в каком положении лежит пачка.

Если половина пачки, можно взять две-три штуки.

Аккуратно беру в руки и открываю.

Сигарет мало.

Ладно, вряд ли отец запомнит. Я слышу, как мать идет на кухню. Я вытаскиваю две сигареты и кладу в карман моих треников. Ложу пачку точно на место и сажусь на корточки. В момент, когда заходит мама, я открываю дверь тумбочки.

— Ты что тут делаешь? – устало спрашивает мать, — Я же сказала тебе спать ложиться...

— Можно мне взять печенья?

— Возьми и ложись уже...

Я беру три штуки.

— Я пописать схожу...

Я захожу в туалет и закрываюсь. Набиваю рот печеньем, всеми тремя кусками сразу. Пытаюсь все прожевать. Смотрю на себя в зеркало. От кусков печенья мои щеки раздуты какими-то углами. Я жую, и смотрю на себя в зеркало. Я смешной. Если сейчас со всей мочи вдохнуть, то можно подавиться и умереть.

Мама стучит в дверь.

— Что ты закрылся там? Открой, мне тряпку взять надо...