Скорый поезд Украина - Россия

        Вот и закончилось время летних отпусков. Многие россияне, проводившие его на курортах Украины, несмотря на предстоящий «бархатный сезон» стали возвращаться на родину, домой. Одними из таких курортников были я с женой и моя сестра с мужем. Мы отдыхали на Арабатской косе, что зажата между Азовским морем и Сивашом, в пансионате «Экспресс». Не буду долго распространяться об особенностях отдыха там, скажу, что уровень обслуживания в нем соответствует высоким советским стандартам и для семейного отдыха вполне подходит.

         Более подробно остановлюсь на заключительном этапе нашей курортной эпопеи, которая была насыщена всякого рода приключениями, делающими нашу жизнь относительно нескучной и порой даже привлекательной. Но к нашему случаю, к сожалению, это не относится.

         После того как пансионатский автобус довез нас до железнодорожной станции «Новоалексеевка», и мы потратили последние украинские гривны на покупку у местных жителей дынь, арбузов, грецких орехов и красного крымского лука, прибыл поезд № 98 Украинских железных дорог, на котором нам предстояло отправиться на родину.

         Это был на первый взгляд ничем не примечательный снаружи железнодорожный состав. Но после того как мы со всем своим скарбом прорвались сквозь толпу продавцов, торгующих всякой снедью, к своему купейному вагону № 5 и вошли в него, то были сразу же неприятно удивлены им. Это был старый повидавший виды советский вагон, произведенные в 70-ые, а возможно и в более ранние годы прошлого столетия, который с тех пор ни разу не ремонтировался. Так что о его общем техническом состоянии говорить не имеет смысла. По хорошему, ему самое место стоять в музее в качестве экспоната, а в худшем случае валяться в груде металлолома, подлежащего переплавке. Но в любом случае не катить по дорогам Украины и России. При этом свободных мест к моменту нашей посадки уже практически не было. Даже наши места, указанные в билетах, были заняты. Создавалось впечатление, что поезд от Керчи до Новоалексеевки ехал в режиме обычного пассажирского поезда, а наш вагон находился в его составе в качестве общего вагона, собирая курортников с многочисленных полустанков, которые были на пути его следования. Люди садились в него, занимая места не согласно купленным билетам, а исключительно по своему выбору, располагаясь основательно и надолго. Проводница в этом процессе участвовала, судя по всему, мало. Когда же с нашим появлением стал назревать скандал, она предложила нам целое купе недалеко от себя. Нам бы тогда надо было бы насторожиться: отчего это только данное купе осталось не занятым, но в посадочной горячке этому никто из нас не придал значения. И мы, не желая разрастания скандала, согласились в него вселиться.

         Купе ничем не отличалось от остальных, Оно было такое же раздолбанное, как и остальные. В нем также как в остальных было практически настежь открыто окно, т.к. вагон не был оборудован кондиционером (или он был давно сломан), а жара стояла такая страшная, что мало кто задумывался о возможности его закрыть. Но по мере продвижения поезда на север и наступления вечерней прохлады, мысли о необходимости закрытия окна наших женщин стали посещать с завидным постоянством. Ну, а когда обнаружилось, что горизонт за окном, бывший до того ясный, стали затягивать тучки, вопрос был поставлен ребром: когда будет оно закрыто.

         Выполняя поставленную женой задачу, я сделал попытку закрыть окно. Она оказалась неудачной. Потом закрыть окно попытался муж сестры. Затем мы объединили усилия. Но все безрезультатно. Окно осталось открытым. Тут терпение моей сестры, женщины очень энергичной, «лопнуло», и она со словами «тоже мне мужики» отправилась на поиски проводницы. Искать ее долго не пришлось, поскольку деться ей из вагона было некуда, поэтому вскоре обе они появились в нашем купе. Проводница, выслушав рассказ о нашей неудаче, с интересом осмотрела окно, как будто она его в первый раз видела, поохала – поахала, рассказала в свою очередь о тяжелой проводницкой доле, поинтересовалась, откуда мы будем, и, узнав, что из России, вскользь заметила, что пообмельчали в последнее время русские мужики, и пообещала нам прислать своего украинского хлопца, которому не впервой решать подобные задачи.

         Слово свое она сдержала. Не прошло и часа, как в дверном проеме материализовался поездной специалист по закрыванию вагонных окон. Это был детина мощного телосложения, высоченного роста и, как говорят в народе, с косой саженью в плечах. Добродушно усмехнувшись и снисходительно взглянув на меня с зятем, он подошел к окну и взялся за его ручку. Казалось, что еще мгновение и оно будет закрыто. Прошла минута, другая. Но, несмотря на все его усилия, окно не сдвинулось с места. Более того, через 10 минут невероятного напряжения сил рама окна затрещала и шурупы, на которых крепилась оконная ручка, начали выворачиваться из оконной древесины. Это несколько охладило пыл нашего незадачливого помощника. Он прекратил попытки закрыть окно, и сказал, что это особый случай, поэтому здесь необходим особый специалист, на поиски которого он немедленно отправляется.

         Прошел час. Мы уж совсем приуныли, расценив слова проводника-неудачника, как хорошую мину при плохой игре. Но он оказался человеком слова, и снова появился в компании с другим представителем поездной команды.

Вновь появившийся человек уступал своему предшественнику в габаритах, но выглядел более харизматичнее и, в буквальном смысле слова, источал ауру уверенности в будущем успехе своего дела.

Без лишних слов он вошел в купе, которое нами было поспешно покинуто, и приступил к работе. Первым делом он сложил столик, чтобы можно было свободно подойти к окну. Затем он, стоя на полу, стал толкать его вверх.

Между тем события, происходившие в нашем купе, порядком напугали остальных пассажиров. Все они в смятении бросились закрывать у себя окна. И когда не всем это удалось сделать самим, эти неудачники стали слезно просить им помочь. Проводник-богатырь, добродушно улыбаясь, пришел им на помощь. И вскоре все окна в вагоне практически, включая коридорные, были закрыты. Остались открытыми только в нашем купе и напротив купе нашей проводницы, которая отказалась от услуг своего коллеги-великана, сказав, что оно открыто всегда и при этом никому не мешает.

Наше же окно закрыть ни как не удавалось. Очередная попытка его закрыть, взяв за точку опоры пол, закончилась провалом. После чего стол был снова собран, и теперь он стал главной опорой в подъёме окна.

Вышеназванный специалист, взобравшись на него, подобно штангисту-тяжеловесу, присев на корточки лицом к окну, сделал отчаянным рывком поднять его. Но этот и другие такие же толчки в вверх были безуспешными.

Когда его добродушный напарник, успешно завершив компанию по понятию окон в вагоне, заглянул обратно к нам, он увидел, что его друг, потеряв всякую надежду справиться с возникшим затруднением лицом к лицу, повернулся к нему задним местом и, оставаясь в прежней позиции на столе, прилагал неимоверные усилия по его преодолению. И, увидев это, поспешил ему на помощь.

Дальнейший ход событий потряс всех невольных его свидетелей. Все, кто в это время был рядом, могли наблюдать следующую картину.

Один из проводников находился на столе в позе орла, заложенные за спину руки, напоминавшие крылья, которые он пытался поднять вверх вместе со злополучным окном. Другой, перегнувшись через стол и опершись своими руками в оконное стекло, уткнулся своим лицом в коллегу где-то на уровне его причинного места. Случайному человеку, увидевшему их в этот момент, могло бы показаться, что они занимаются каким-то неподобающим в общественном месте делом, но никак не исполнением своих служебных обязанностей. Однако на самом деле они прилагали титанические усилия по оказанию услуг пассажирам поезда. При этом лицо человека-орла от напряжения налилось кровью и покраснело. А сквозь форменные брюки было видно, как напряглись ягодицы его друга, что есть сил старавшегося ему помочь. Окно трещало и вибрировало под их напором. Казалось, еще одно неимоверное усилие и они его выдавят из вагона и отправятся в свободный полет. И в этот миг раздался звонкий треск и сдавленный крик гиганта, и он, схватив левой рукой правую, бросился вон из купе, за ним, соскочив со стола, последовал напарник, а в арьергарде «затрусила» проводница.

Мы, ничего не понимая, осторожно зашли в купе. Окно было открыто и изрядно перекошено, но внутреннее стекло его было расколото. Через всю его поверхность прошли две трещины. Причем один из осколков его основательно выдавался из пазов и испачкан кровью. Очевидно, наш богатырь слегка переусердствовал, расколол окно и поранил руку. Ему можно было бы посочувствовать, но что надо было делать нам, пассажирам его поезда, которым «светила» перспектива проделать остаток пути до Москвы в вагоне с открытым окном, в то время как за его бортом изрядно похолодало и хлестал дождь.

Но мы не долго пребывали в бездейственном унынии. Поездная бригада в лице неутомимой проводницы вагона позаботилась о том, чтобы отвлечь нас от грустных мыслей. Она снова появилась в нашем купе и вручила большой кусок картона и рулончик клейкой ленты, предложив нам самим на свой вкус и лад заделать зияющую брешь в окне, сквозь которую в вагон врывались капли дождя вперемешку с влажным по-осеннему холодным ветром Украины. Дважды нам предлагать не пришлось. Быстро с помощью полученных подручных материалов и одеял мы забаррикадировали окно и, отметив этот свой успех бутылкой украинского вина, стали укладываться на ночлег.

Уже лежа на верхней полке, я вспомнил детство. Тогда в самую счастливую пору своей жизни мои родители каждое лето отправляли меня в деревню, расположенную на одном из притоков Волги. Находилась она недалеко от одного из многочисленных райцентров, до которого можно было добраться по железной дороге из Ульяновска. Тогда местные советские власти, идя на встречу пожеланиям граждан, пустили между этими двумя населенными пунктами небольшой небольшой железнодорожный состав. Сформирован он был из списанных плацкартных и купейных вагонов, в которых, как в поезде № 98, плохо открывались и закрывались окна, отсутствовали, кроме входных, практически все двери, а посещение туалета было чревато большим риском стать инвалидом, и был он в пути всего 3 – 4 часа, и стоимость билета равнялась 2 - 3 гривенникам, что было по карману пассажирам с более чем скромным бюджетом. В то время упомянутый украинский состав от места отправления до точки прибытия добирался за 16 – 18 часов, проезд в его купе стоил около 5 тысяч рублей.

Спрашивается для чего Украине нужно было выходить из состава СССР, когда до сих пор по железнодорожным магистралям, связывающим две страны, некогда составлявшим одно государство, ездят украинские поезда ничем практически не отличающиеся от маленького поездика моего детства, добросовестно трудившегося на внутренних железных дорогах Советского Союза.

И еще. Уважаемый генеральный директор Украинских железных дорог Владимир Васильевич Козак объясните мне, пожалуйста: Почему украинские проводники должны заниматься в пути ремонтом своих вагонов вместо того, чтобы обеспечивать комфорт и уют находящимся в них пассажирам? Почему, в общем то неплохие украинские граждане, работающие на этих раздолбанных поездах, принадлежащих вашей компании, должны выглядеть как монстры, поджидающие в этих ужасных вагонах своих жертв-пассажиров?