Письма судьи из СИЗО, часть 3. О сокамерниках и тюремном быте

Бывшая судья Калининского районного суда Санкт-Петербурга Татьяна Зайферт была арестована 11 июля на заседании Квалификационной коллегии судей, сразу после того, как 9 из 12 членов коллегии проголосовали за удовлетворение ходатайства главы Следственного комитета Александра Бастрыкина о заключении ее под стражу (такая процедура обязательна для ареста "спецсубъектов", к которым относятся действующие судьи и судьи в отставке — Прим. ред). Ее обвиняют в "покушении на мошенничество" — по версии следствия, она "приняла на себя роль лидера организованной преступной группы" в деле о рейдерском захвате помещения. Сама Зайферт утверждает о своей невиновности и связывает свое уголовное преследование с делом семьи ректора Горного университета и доверенного лица Путина Владимира Литвиненко: будучи помощником его дочери, депутата заксобрания Санкт-Петербурга Ольги Литвиненко, Зайферт представляла ее интересы в судебной тяжбе с отцом за ее дочь Эстер-Марию. По странному стечению обстоятельств, все 6 помощников Ольги Литвиненко после ее ссоры с отцом оказались либо в тюрьме, либо под следствием, либо в больнице с проломанной головой, либо в эмиграции.

В своих письмах PublicPost из СИЗО Татьяна Зайферт рассказывает о предшествовавшем аресту заседании коллегии судей, об условиях своего содержания в изоляторе и о встречах с теми, кого она до этого судила.

"Обещала написать про сидящих со мной. Одна из их — Лена С., бывший сотрудник ИВС (Изолятор временного содержания) города Гатчины. Обвиняется в смерти собственной дочери (ст.116, 111 ч.4 УК РФ). Но прочитав ее документы, я в это не очень верю.

Лена окончила среднюю школу, ПТУ. В 18 лет родила сына Андрея. Как положено — мать-одиночка. Потом вышла замуж за односельчанина — он оказался алкоголиком. Когда была беременна, он ее избивал, в том числе по животу. В результате они развелись, в отношении его было возбуждено уголовное дело. Дочь Аня родилась преждевременно, роды начались дома, скорая приехала не сразу. Судя по ее рассказу о том, что у ребенка была на голове гематома — и принимали роды соответственно.

Когда ребенок подрос, стало понятно, что девочка отстает в развитии и страдает физическими недостатками: плохо стояла на ногах, не знала ограничений в еде и т. д. Она посещала обычный детский сад, хотя явно отличалась от других детей. Бывший муж покончил жизнь самоубийством.

Лена вновь вышла замуж и переехала жить в деревню Шпаньково —  это 25 км от Гатчины. Работала в ИВС сутки через трое. Потом ее мать сократили на работе, и та начала пить. Лена разрывалась между матерью, которую пыталась лечить, детьми, которых надо было возить в школу и садик в соседние деревни, причем в разные места, и суточной работой в 25 км от дома.

Дочь в учебе не успевала, учиться не хотела, так как ей было тяжело, и дети общались с ней неохотно. Лена попыталась перевести ее в Гатчину в коррекционную школу, но там не было мест, да и ее никто не поддержал — ни бывшая свекровь, ни школа.

В октябре свекровь, увидев на ноге девочки синяк, написала в милицию заявление о том, что Лена бьет дочь. Вызванная в милицию Лена сказала, что поддает дочери, поскольку та не реагирует на замечания, что было расценено как нанесение побоев. Экспертизы проведено не было.

23 февраля Лена пошла будить дочь, так как та не вставала, но Аня была без сознания, на подушке следы рвоты, девочка лежала на боку и не шевелилась. Лена вызвала скорую, машина приехала примерно через час — быстрее не доехать. Врач осмотрела Аню, сделала ей укол и сказала ее одевать. Лена принесла вещи. Врач вынула у девочки из-под головы подушку и ушла в коридор говорить по телефону. В это время у Ани начали синеть губы. Лена крикнула врачу, та прибежала, и они начали вместе делать искусственное дыхание — врач давила на грудь, а Лена вдыхала воздух, и так минут 15, потом врач делала еще уколы, потом они опустили девочку с кровати на пол и еще делали искусственное дыхание. При этом врач периодически отходила, звонила — вызывала реанимационную бригаду — она была одна, без медсестры. Через час приехала вторая скорая, там было уже несколько врачей. Они поставили девочке капельницу и положили ее в машину, а Лене сказали искать ее медицинские документы, но пока она их искала — дочь увезли.

Когда Лена с мужем и документами приехали в больницу, их к Ане не пустили — та была в реанимации. Больше они дочь живой не видели. А в больницу приехали сотрудники полиции и Лену увезли в отдел, где она рассказала о случившемся. Пришли следователи, которые уже 5 месяцев вели дело по факту побоев, и сказали, что ее дочь умерла. Было еще много народу, она плохо помнит.

Потом ее отвели к оперуполномоченным, где один стал ее бить по голове, в затылочную часть кулаком, потом стал бить по челюсти. Требовал, чтобы Лена сказала, что избивала дочь. Себя она не видела — в ИВС, куда ее поместили, зеркала нет, но к ней туда приходил врач — по чьей инициативе, она не знает.

Далее ее поместили под стражу — в связи с тем, что она может скрыться и продолжить заниматься преступной деятельностью. Сына отдали под опеку ее отцу.

Я не думаю, что она плохо обращалась с дочерью. Думаю, обычно для своей среды — как это принято в деревне. Но что правда — так это то, что никто ей не помогал с девочкой, которая отставала в психическом и физическом развитии.

Сейчас Лена в страшном состоянии — пытается уйти от реальности, переносит все свои чувства на сына, которому 9 лет. Про дочь если все-таки вспоминает, то плачет и долго не может успокоиться. Очень переживает, что не смогла на похороны пойти. Приговора еще нет — только заканчивается следствие, в сентябре дело пойдет в суд. Но она верит, что ее отпустят и она пойдет домой, — ведь "суд должен разобраться". Спрашивает меня, разберется суд или нет. Что я могу ей сказать? Что вряд ли кто будет разбираться в трудностях ее жизни, родов и воспитания детей без отцов?

Вторая сокамерница первый раз получила условный срок за несколько эпизодов карманных краж, при этом умудрилась сбежать от сотрудников полиции при проверке показаний на месте, потом ее поймали, но она опять сбежала из отдела полиции, из уголовного розыска, и уехала в другой город, где ее все же нашли. Когда ее привезли в СИЗО, она сказала, что работала в милиции, и никто не стал проверять. На самом деле она закончила платный факультет университета МВД, но курсантом не была и в милиции никогда не работала. После приговора стала интересоваться, куда ее отправят, и тут выяснилось, что она не бывший сотрудник (бывшие сотрудники и судьи должны содержаться отдельно от других заключенных — РР), и ее в два дня отправили из СИЗО в колонию-поселение.

С общением тут сложно для меня. Лену политика не интересует — в силу отсутствия образования для нее это темный лес. Думаю, что и для большинства остальных это слишком далеко и высоко. Девушка из соседней камеры, у которой во рту в 20 лет один зуб и у которой уже скоро живот на 8-й месяц потянет, не может понять: она беременна или это гепатит? Вторая [сокамерница] в силу образования (пусть это и образование за деньги) интересовалась, мы с ней обсуждали, что происходит. Кстати, в камере она читала "Яму" Куприна, чем меня очень удивила. Правда, при этом часто просила разъяснить, что значат те или иные слова "из старой жизни".

Обсуждали и фарс с Pussy Riot — не смогли понять, за что их судят. Приговор и мне непонятен: на чем он основан? Какая там "религиозная ненависть"? За что два года?

С точки зрения религии, Бог милосерден и велел всех прощать. Где же это всепрощение? Как-то на моих глазах рядом с церковью сбили ребенка. Мобильников тогда не было, и я побежала в церковь вызвать "скорую". На мою просьбу дать позвонить женщина в черном сказала, что это дорого стоит, и телефон она не даст. И только после предъявления удостоверения сотрудника милиции и угроз привлечь к ответственности я получила доступ к телефону.

Я думаю, что истинные верующие простили девушек и помолились за них. Никто не воспринял их выступление как оскорбление религиозных чувств. Но не могу сказать, что это тут было очень обсуждаемо.

Сокамерники никакие громкие процессы не обсуждают, эти люди выключены из происходящего в стране, зациклены на себе. Вы спрашиваете, что они смотрят по телевизору? "Пусть говорят", "Телесваха" (имеется в виду передача "Давай поженимся" — Прим. ред.), "Каникулы в Мексике". Потому что даже посмотреть какой-либо фильм от начала до конца — это надо напрячься, следить за сюжетом, вникать в происходящее. А Магнитского вспоминают только сотрудники следственной части при общении со мной по моим заявлениям о состоянии моего здоровья.

Кстати, я писала про кровати 1958 года рождения, так вот, матрасы и одеяла того же года. Я вся в синяках после сна, на руках и ногах, так как за прошедшие после рождения годы матрас не стал лучше. А когда его выдавали, он явно никакой дезинфекции после предыдущего владельца не проходил, как и одеяло с подушкой. А народ болеет чем угодно. Когда я пришла в камеру, женщины натерли мне матрац мылом — от клопов. Наволочка на подушку не налезает — видимо, села от стирок. Муж хотел мне передать свое белье — не приняли. Я бы сама постирала одеяло — но тазик, который мне дали для стирки, маленький, да и как оно будет сохнуть в камере, не представляю, ведь ночью даже под одеялом холодно — сплю в пижаме и шерстяной кофте. Попросила второе одеяло — не положено! Не положено в соответствии с приказом Минюста номер 189 от 14.10.2005 года. Интересно, а министр когда-нибудь его сам читал?

Как может быть в женском СИЗО помывка раз в неделю?! В камере очень сложно осуществлять гигиенические процедуры нижней части тела — есть раковина и унитаз. А как быть в жару 32 градуса на улице (в камере в это время значительно больше) и при месячных? Пытки у нас запрещены, как и унижение человеческого достоинства.

Конечно, то, что я нахожусь здесь — результат моей работы на Ольгу (Литвиненко — бывшего депутата Заксобрания Санкт-Петербурга, дочь ректора Горного университета Владимира Литвиненко, интересы которой Зайферт представляла в тяжбе с ее отцом — Прим. ред.), месть за мою помощь ей. Но то же самое я сделала бы для любого другого лица — как адвокат, как юрист и как человек. Мне не о чем жалеть, поскольку я не делала ничего, за что мне было бы стыдно. Я не сделала ничего противозаконного, ничего, что противоречило бы моим принципам и морали. Жалею разве что о том, что не сумела понять, что на другой стороне не нормальный, адекватный человек, решающий вопросы со своей дочкой цивилизованным путем в суде, а мелкий, мстительный, неадекватный человек, который заведомо неправ, но либо не может, либо не хочет это понять.

РublicPost представляет проект "Судьи о правосудии". Мы разговариваем с российскими судьями из разных регионов и судов разных уровней — бывшими, в отставке, а со временем, возможно и действующими, — которые рассказывают о том, как на самом деле устроена наша судебная система, в чем, на их взгляд, ее основные проблемы, и на что может рассчитывать гражданин, с ней столкнувшийся