Политклиника. О целях и задачах конструктивной патриотической оппозиции.

Введение

В течение всего августа я находился в деревне и писал книгу, в которой исследовал первую перестройку, сопоставлял ее со второй, занимался дешифровкой перестроечных игр и перестроечных субъектов. Такую книгу можно написать только в отдаленной деревне, где почти не осталось жителей, поля заросли уже не только сорняками, но и березками. За этот период, условно называемый отпускным, я написал не менее 300 страниц сложного аналитического текста, а также несколько прикладных политических статей. Данная статья – последняя из этого «деревенского цикла». Отчасти навеянного и собственно деревенскими наблюдениями.
Недалеко от совсем умершей деревни, в которой я специфическим образом отдыхаю вот уже 22 года, есть небольшой, абсолютно загибающийся поселок. Бывшая там когда-то фабрика не работает. В поселке несколько магазинов. Они забиты разнообразными товарами. Буквально, забиты! Не будем обсуждать качество товаров, но изобилие, ассортимент не могут не впечатлять. Итак, поля заросли, фабрика не работает, вся социальная сфера изуродована донельзя (закрыты библиотека, столовая, клуб). Но прилавки полны. И раз магазины работают, значит, кто-то что-то покупает.
Вот одно наблюдение. В магазин, заполненный товарами, приходит женщина. У нее нет денег. И она берет товар «под запись». Какой товар? Картофельные чипсы. Продавщица говорит, что цена чипсов возросла. Женщина ахает: цена превышает цену мяса – но всё же берет. А когда ее спрашивают: «Зачем вам это? Ведь на огороде картошка. Нарежьте ее ломтиками и пожарьте! Будет и здоровее, и вкуснее, и неизмеримо дешевле!» – женщина отвечает: «Все так, но ребенок хочет чипсы. Он их видит по телевизору, и ему очень хочется».

Я не могу – предельно сострадая этой женщине, возмущаясь мерзостями тех, кто ее довел до этого помрачения – назвать подобное иначе, чем социальная клиника. Да, это социальное явление. Это завладевший человеком социальный психоз. Психоз этот внедрен сознательно негодяями. Женщина – жертва этих негодяев. Но она ведь еще и социально ответственный субъект. Она мать, воспитывающая детей, хозяйка и так далее. Как распределяется ответственность за социальную клинику между нею и теми, кто эту клинику соорудил?
Предположим, что они отвечают на 90 процентов, а она на 10. Что? Они отвечают на 99 процентов? Но все равно остается 1 процент ответственности этой женщины как микросоциального субъекта. Поскольку она человек – она не может быть только объектом рекламного манипулирования. А если становится только таким объектом, то положение наше швах.
Итак, есть перестройка как сложнейшая игра разного рода сил, обладающих разной мощностью, разрушительностью и так далее. А есть перестройка как социальная клиника. И ведь не только социальная, но и политическая, не так ли?
Коммунисты, патриоты являются не только объектами, по которым наносятся информационные удары. Они еще и люди. То есть политические микросубъекты. И не просто люди, а представители более или менее организованных политических сил. То есть отнюдь не только микросубъекты.
Если эти люди и эти силы окончательно превращены из субъектов в объекты, то дело обстоит в политическом смысле столь же пагубно, как и в социальном. Ибо – что чипсы в социальной клинике, что информационные «чипсы», которые по замыслу их создателей должен «хавать пипл» - в клинике политической.
Это короткое исследование я не зря назвал политклиникой. Я искренне сострадаю всем обитателям политклиники. Я сострадаю им ничуть не меньше, чем обитателям клиники социальной. Но задача не в том, чтобы сострадать, а в том, чтобы выводить из ада. Каковым по определению является и клиника социальная, и клиника политическая, и клиника культурная, и клиника метафизическая.
Для того чтобы выводить из этого ада (а не осуществляя этого, страну спасти невозможно), нужно понять, как именно ад устроен, как в него людей помещают, как их в нем удерживают. И так далее.
Обсуждая эту проблему, я никоим образом не хочу сказать, что ситуация безнадежна.
Во-первых, я этого никогда не скажу. Потому что всегда есть какой-то шанс на выход из любой ситуации.
Во-вторых, если бы я считал, что ситуация безнадежна, то я не писал бы статей, подобных этой.
Ситуация, конечно же, небезнадежна. Но она чудовищна. И только осознание ее чудовищности, познание природы этой чудовищности может дать выход из ситуации. Давайте этим и займемся. Предположив для начала, что субъекты разного рода до конца превращены в объекты манипулирования, то есть втянуты в воронку всяческого инферно. Это необходимо для того, чтобы понять и природу казалось бы незатейливого инферно, и механизмы десубъективирования.
Давайте займемся этим не абы как, а под сугубо прикладным углом зрения. Заняться этим – значит не поболтать на сайте, а всерьез обсудить серьезное. Ведь у многих есть свои соображения и наблюдения, а это тоже немаловажно, по поводу уровня болезненности (социальной, политической и иной) нынешней ситуации. Каков масштаб повреждения, именуемого «клиникой»? Как это повреждение развивается? Дело не в том, чтобы сыпать соль на раны. А в том, чтобы эти раны лечить. Но без точного диагноза лечение невозможно.
Нам предстоит действовать в очень сложных условиях. Действия наши должны быть точными, волевыми, умными и сообразными ситуации. Данное исследование направлено на то, чтобы наши коллективные действия были именно таковыми.

Часть 1. Метод исследования сложившейся ситуации

Для начала рассмотрим простейшую военную ситуацию.
Враг хочет захватить важный объект. Например, господствующую высоту. Или важный транспортный узел. У вас – противоположная цель. Предположим для простоты, что вы не отстаиваете этот объект, а тоже хотите его захватить. Тогда возникает так называемая ситуация нулевой суммы. Либо объект попадает под ваш контроль, либо под контроль противника.
Итак, есть вы, есть враг и есть объект, который и вы, и враг хотите захватить.
Враг для захвата объекта располагает определенными возможностями. У него столько-то пехоты, столько-то артиллерии и так далее.
Вы для захвата этого же объекта обладаете своими возможностями. У вас столько-то пехоты, столько-то артиллерии и так далее.
Враг выбирает одну стратегию, вы – другую.
Перейдем от рассмотрения этой простейшей военной ситуации к ситуации чуть-чуть более сложной. Тут важно то, что именно чуть-чуть более сложной. Продвигаться к сложной ситуации мы будем, делая маленькие шаги в сторону усложнения.
Предположим, что объектом, за контроль над которым вы сражаетесь с врагом, является не господствующая высота и не транспортный узел, а общество. Или, точнее, общественное сознание.
Вы боретесь за контроль над общественным сознанием. Ваш враг занят тем же самым. Средствами борьбы за контроль над таким объектом, как общественное сознание (сознательно упрощаю ситуацию, называя общественное сознание объектом, но это пока необходимое упрощение), является не пехота, артиллерия, танки и самолеты, а слова, образы, мысли, чувства, то есть некое содержание. Обозначим это содержание буквой S.
Итак, вам для победы в войне за общественное сознание необходимо содержание, причем не в виде суммы рациональных утверждений, а в виде того, что реально захватывает и разум, и чувства. Говоря на языке войны за общественное сознание (информационной войны, идеологической войны и так далее), ваше содержание, равно как и содержание, которым располагает ваш враг, является «совокупным боеприпасом». Но ведь боеприпас S необходим, но не достаточен. Снаряды, пули надо соединить с пушками, автоматами, способными доставить эти боеприпасы в нужную точку и поразить цель.
Если содержание S (ваша правда, ваше понимание ситуации и так далее) является своего рода боеприпасом, то телевидение, радио, газеты (то есть средства трансляции этого содержания, донесения этого содержания до цели, каковой является сознание членов общества) являются своего рода пушками и автоматами.
Вы несете людям некое содержание, обладающее убедительностью S1. И доносите его до сознания людей с помощью своего транслятора, обладающего мощностью T1.
Ваш враг несет тем же людям (пока мы предполагаем для упрощения, что именно тем же) свое содержание, обладающее убедительностью S2. И располагает для донесения этого содержания своим транслятором с мощностью Т2.
Ваш военный потенциал Р1 равен в первом приближении произведению убедительности вашего содержания на мощность вашего транслятора.
Военный потенциал противника Р2 – произведению убедительности его содержания на мощность его транслятора.
Еще раз подчеркну, что там, где речь идет о воздействии на человека, все математические формулы обладают ограниченной применимостью. И что приведенная мною формула, хотя и верна, но является всего лишь первым и наиболее элементарным приближением. Математика никогда не может до конца описать процессы, происходящие в человеке. Но если бы я хотел добиться максимально точного описания, я привел бы другие формулы. Но я не предлагаю максимально точного описания. Я предлагаю максимально простое из применяемых описаний, отражающее суть дела. Потому что, честно говоря, меня больше всего интересует суть дела, а не представление этой сути в виде тех или иных математических формул.
Итак, военный потенциал Р является произведением убедительности S на мощность транслятора Т.
Р = SТ.
Это очень важная формула. Вполне пригодная для работы. И позволяющая сделать определенные выводы. Предлагаю вам простейшие выводы.
Если мощность вашего транслятора строго равна нулю, то убедительность вашего содержания не имеет никакого значения. Вы сидите у себя в комнате, в вашей голове накапливается очень убедительное содержание, но вы его даже не записываете на бумагу. И уж тем более не предлагаете людям. Какой у вас тогда потенциал в войне за умы? Строго нулевой.
Но ведь столь же справедливо и обратное утверждение. Если убедительность содержания строго равна нулю, то мощность транслятора не играет никакой роли. Сообщайте людям очевидную для них околесицу с утра до вечера по всем каналам радио и телевидения. Печатайте эту же околесицу в газетах с миллионными тиражами. Толку то? Если S равно нулю, то вы войну проиграли. Это как если бы вы обладали колоссальным преимуществом в количестве автоматов и пушек, но у вас вообще не было бы пуль и снарядов. Или все лежащие на ваших военных складах пули и снаряды были бы холостыми.
Впрочем, крайние варианты, когда либо S, либо Т равно нулю, встречаются крайне редко. Да, у вас низкая мощность транслятора Т. Но ведь не нулевая. Пишите людям письма, сочиняйте листовки, издавайте самиздат. Это в прошлом. А теперь есть такое мощное средство, как интернет. Можете вы выдать свое S через интернет-транслятор Т? Можете. Да, ваше Т будет в тысячу раз менее мощным, чем у противника. Ну и что? Значит, ваше S должно быть в полторы тысячи раз сильнее, чем у противника.
Кроме того, располагая интернетом, вы можете наращивать мощность вашего транслятора Т. А объединяясь с другими – вы можете делать это еще на порядок более эффективно.
Установили это? Делаем следующий шаг в сторону усложнения.
Для этого оговариваем, что на самом деле нет общественного сознания (обозначим его буквой О) как некоего монолита. Что О в виде монолита существует очень и очень редко. И что сейчас мы находимся в ситуации, когда проблематично утверждение о наличии какого-то единого общества. А значит, и единого О.
Общество – это социальная структура, обладающая едиными ценностями, едиными регулятивными нормами и так далее. У вас есть такое общество? Ну, и каковы же его консенсусные ценности? А также регулятивные нормы и все прочее?
В любом случае совершенно ясно, что если общество и есть, то оно крайне немонолитно. И разделено не только на борющиеся классы. Оно, увы, разорвано. Причем разорвано на достаточно мелкие социальные среды. То есть разорвано в клочья. И каждый из социальных клочков обладает своим этосом (представлением об истории в том числе), своим ценностным и этическим содержанием. А значит, уж мы-то сегодня никак не можем говорить об О как о монолите. И, обсуждая войну за общественное сознание, должны представлять это сознание О как совокупность сознаний входящих в общество групп. То есть как О1 + О2 + О3 и так далее. Если количество групп N, то наше О = О1 + О2 + О3 + … Оi.+ … ОN.
А поскольку каждое из этих Оi обладает своими фильтрами Кi, то есть калибрует транслируемое содержание сообразно ценностям, нормам, этосу (если это всё есть), референтным суждениям (которые всегда есть), то ситуация усложняется.
Принося извинения людям с гуманитарным образованием и обещая им, что скоро перестану мучить их математикой и возьму быка за рога, я сообщаю этим людям, что сумма в математике обозначается знаком Σ. И что для того, чтобы не писать длинную строчку
О = О1 + О2 + О3 + … Оi.+ … ОN,
ее заменяют более короткой и абсолютно равнозначной строчкой:

n
О = Σ Оi
1
Вновь подчеркну, что никакой разницы между приведенной чуть выше длинной строчкой –
О = О1 + О2 + О3 + … Оi.+ … ОN
– и формулой

n
О = Σ Оi
1

– нет и в помине. И что это одна и та же формула, записанная по-разному для удобства.
Индекс, размещенный снизу под буквой Σ, означает первый член суммы (в нашем случае О1).
Индекс, размещенный сверху над буквой Σ, означает последний член суммы (в нашем случае ОN).
С облегчением завершив математическое вступление и еще раз извинившись перед гуманитариями, я могу теперь ввести более сложную формулу, которая позволяет оценить наш военный потенциал и военный потенциал противника. Ведь мы хотим воевать, не правда ли? Так зачем нам пренебрегать формулами, если противник использует и все эти формулы, и формулы гораздо более сложные?
Конечно, мы не должны упиваться формалистикой, но и пренебрегать ею было бы глупо. Пренебрежем сначала этой формалистикой, потом социологическими исследованиями… И кому уподобимся? Туземцам, которые хотят воевать с колониальными войсками, обладающими принципиально другой вооруженностью? Можно, конечно, и так поступить. Это лучше, чем сдаваться без боя. Но зачем так поступать?
Итак, военный потенциал Pi, то есть степень вашего воздействия на общественную группу Оi, равен не просто произведению вашей убедительности Si на вашу трансляционную мощь Тi. Он равен произведению Si на Тi и на калибровочный коэффициент Кi.
А ваш совокупный военный потенциал равен сумме потенциалов Pi, которыми вы располагаете по отношению к каждой из групп Оi.
Поясняю.
Для одних газета «Завтра» – это транслятор Тi с огромным Кi.
А для других это транслятор с К, строго равным нулю.
Это касается любых средств массовой информации.
Возьмем, к примеру, самые мощные СМИ – телевизионные. Для одних групп всё, что говорится по центральному телевидению, – это заведомая ложь. Они либо это телевидение не смотрят, либо смотрят, чтобы накопить яд ненависти.
А для других заведомая ложь источается либерально-оппозиционным «Эхом Москвы».
И в чем тогда цена мощи транслятора при столь низком калибровочном коэффициенте?
Делаю еще один шаг в сторону усложнения.
Чего вы добиваетесь, сражаясь с врагом? Вы хотите контролировать все общество, все группы Оi, имеющие совершенно разные коэффициенты Кi?
Или вы хотите максимально глубоко укорениться в общественном сознании ключевых, опорных для вас общественных групп?
Если вас интересует контроль за всеми общественными группами, то добро пожаловать на Лубянку или в любую другую мощную секретную организацию. Потому что в этом случае вы обязательно должны спрятать себя как единый субъект, добивающийся контроля над обществом.
Назвавшись «ЦК КПСС» или «Единая Россия», или «Парнас», вы по определению такой контроль не получите. Потому что по отношению к ряду групп калибровочные коэффициенты окажутся слишком низкими.
Значит, вы просто обязаны для решения подобной задачи тайно завербовать носителей содержания и хозяев трансляторов, имеющих высокий калибровочный коэффициент по отношению к интересующей вас группе. Никакой конспирологии в этом нет. Вы просто обязаны это сделать, потому что в противном случае вы в сознание данной группы не пробьетесь.
Именно в этом решающее различие вертикальной идеологической системы, выступающей с открытым забралом, и системы тайной, подменяющей вертикаль матрицей.
В этом же отличие честной идеологической войны от спецпропаганды. Хотите завоевать все группы – снимайте спецпропагандистский урожай. И отдавайте себе отчет в том, что если это самое «спец» будет раскрыто, то ваш контроль над отвергающей такое раскрытие общественной группой упадет с максимума до нуля.
Но и это еще не все.
Если вы занимаетесь спецпропагандой, то вы должны раскрутиться определенным образом, уподобив себя своему противнику. И тогда вы сможете спецпропагандистскими методами завоевывать сознание соответствующей общественной группы.
Предположим, что кто-то из врагов нашего Отечества (неважно, кто именно – США, исламисты или кто-то другой) создаёт опасную подрывную структуру. Структура выдвигает идею разрушения страны, привлекательную для каких-то групп нашего населения. Эти группы начинают подтягиваться к структуре. Возникает реальная опасность успеха подрывного начинания. Что должны делать спецслужбы? Они могут действовать прямолинейно, подавляя эту враждебную структуру. А могут использовать более изящные «матричные» схемы. Например, создать спецструктуру или спецструктуры. Вложить в их уста ещё более грубые, отвязанные, хамские, разнузданные призывы к разрушению страны, перетянуть на себя энергию недовольства и «слить её в унитаз».
Соответственно, любые претензии к матричной системе, занимающейся подобными фокусами: «Какого черта вы вытворяете нечто неслыханное с помощью ваших агентов?» – парируется ими известным образом: «Нам нужны позиции в общественных группах, а вы к нам лезете с вашим чистоплюйством».
Выдуманная ситуация? Никоим образом.
В конце 80-х годов я, имея определённый статус, добивался от «матричных структур» ответа на простой вопрос: «Какого черта вы мобилизуете на развал СССР контролируемые вами «Народные фронты»?»
Что мне на это говорили? Что им, дескать, нужны позиции в национал-сепаратистской среде. А уж в среде исламистской – так нужны не просто позиции, а стопроцентная надежная вербовка аж всего актива.
То же самое говорилось и о других особо опасных группах.
На меня, как представителя ЦК КПСС, посланного в «горячие точки» этой вертикальной идеологической системой, выходили агенты системы «матричной» и говорили: «Убедите начальство, чтобы оно не требовало от нас слишком резких действой против СССР. Ведь потом это же начальство нас уничтожит».
Агенты были убеждены, что их хотят «запалить». Кончилось же все развалом СССР. Потому что элита матричной системы хотела этого развала, причем с далеко идущими целями.
Кто мне даст гарантии, что элита нынешней матричной системы не хочет развала РФ? Тем более, что представители элиты приходят и уходят, а матрица остается?
Впрочем, эти сложные вопросы будут мною разобраны подробно в других исследованиях, имеющих другой объем и другую аудиторию. Здесь же я обращаю внимание на то, что воистину «либо-либо».
Либо (первый сценарий) вы хотите завоевать объект под названием «все общественные группы», и тогда вы строите секретную сеть, заполняете ее своими тайными агентами, поручаете каждому из таких агентов завоевывать высокий калибровочный рейтинг Кi в определенной группе Оi и затем собираете спецпропагандистский урожай. Понимая, сколь этот урожай ядовит и двусмыслен.
Либо (второй сценарий) вы фокусируетесь на работе с определенным контингентом, расширяете этот контингент в разумных пределах и опираетесь на него. Но не тратите свои всегда ограниченные возможности для завоевания спецконтроля над всеми общественными группами.
Первый сценарий реализовывал в Российской империи достопамятный Сергей Васильевич Зубатов. Человек очень талантливый и располагавший огромными возможностями.
Второй сценарий реализовывал в той же Российской империи Владимир Ильич Ленин. Человек гениальный и располагавший минимальными возможностями. Именно он сказал, что массам надо говорить правду. То есть надо укореняться в своих опорных группах, не манипулируя их сознанием, а актуализируя это сознание и добиваясь иной степени связи между вертикальным идеологическим субъектом под названием РСДРП(б) и особо важным для этого субъекта контингентом (назовем его для упрощения пролетариатом).
Победил Ленин. Увлекшийся манипулированием Зубатов застрелился, узнав о Февральской революции.
Прошли десятилетия. Вертикальный идеологический субъект вместо людей масштаба Ленина и Сталина возглавили люди масштаба Брежнева и Суслова.
Субъект начал терять «ленинский тип» контроля над многими общественными группами. Что в таких случаях делают адекватные политические силы – известно. Меняют «мебель, девочек и шампанское».
Что делают силы неадекватные, тоже известно. Настаивают на том, что «девочки» должны быть особо проверенные, со стажем работы не менее 40 лет.
Настаивая на этом, неадекватный субъект окончательно теряет вертикальный идеологический контроль. И вот тогда появляется Андропов и говорит, что надо восстанавливать другой контроль – зубатовский, матричный.
Чего именно хотел Андропов – это отдельный вопрос. Его я опять-таки рассмотрю в исследованиях соответствующего формата и направленности. Все это лето я потратил на то, чтобы написать такое исследование и надеюсь вскоре его закончить. Здесь же я просто обращаю внимание на разные способы ведения войны за общественное сознание. И надеюсь, что моя аналитика будет воспринята адекватно. Ибо я не размышлениями о прошлом здесь занят, а наиболее актуальными проблемами нашего будущего.
И наконец, последний шаг в сторону усложнения. Сделав этот шаг, я перейду от методологии к прикладной аналитике и реальной политике.
Содержание последнего из последовательных (сознательно небольших) шагов, осуществляемых по принципу «от простого к сложному», таково.
Чего вы хотите от той группы Оi, с которой работаете? Это далеко не праздный вопрос! Ох, до чего непраздный! Вы хотите ее контролировать? Но в каком смысле? Если вы сжали в кулаке обыкновенный снежок и принесли его в теплую комнату, то вы контролируете снежок или нет? Через какое-то время этот снежок растает. Вы соберете воду в тарелку и скажете, что снежок контролируете? Да, вы действительно контролируете воду, то есть субстанцию с совершенно иным качеством. Но снежок-то вы не контролируете.
Так вас интересует качество контролируемой вами субстанции, или для вас контроль превыше всего?
Предлагая определенное содержание Si определенной группе Оi, вы чего хотите от группы? Чтобы она развивалась? Чтобы она стагнировала? Чтобы она деградировала?
Вы нанесли мощные бомбовые удары по транспортному узлу. Узла уже нет. Но территорию вы контролируете. То же самое с господствующей высотой. Вы ее срыли своими мощнейшими ударами и после этого разместили там пехоту и артиллерию. А зачем вы их там разместили? Высоты-то уже нет!
Ах, нам нужны позиции! Извините, нет позиций вообще. Есть позиция в обществе, имеющем определенную консистенцию, или в отдельной общественной группе Оi, по отношению к которой возникает та же проблема.
А ну как эта группа Оi станет особо чуткой к вашим мессиджам Si, сойдя с ума? Причем не в фигуральном, а в буквальном смысле этого слова? Вы тогда начнете сводить ее с ума, понимая, что завоевываете позиции не в группе, а в соответствующем отделении больницы Кащенко?
Если вы завоевываете позиции для того, чтобы затем их использовать (стреляя по противнику с господствующей высоты, перегоняя эшелоны по захваченному транспортному узлу и так далее), то вы не будете завоевывать позиции любой ценой. А если вы работаете на полное уничтожение объекта, контроль над которым хотите получить, то вы будете работать именно так.
Перестройка – это способ завоевания контроля над сознанием различных общественных групп с помощью ликвидации сознания этих групп. В этом ее отличие от любой революции.
Перестройка – это прежде всего работа по сведению с ума самых разных групп населения. Но в первую очередь тех групп, которые, не будучи сведенными с ума, могли бы оказать сопротивление замыслу перестройщиков. И плевать этим перестройщикам на то, что завтра эти обезумевшие группы будут неспособны решить никакие конструктивные задачи. Перестройщик не собирается побуждать объект, над которым он хочет получить контроль, к чему-либо конструктивному. Он хочет все большей власти над объектом, все более сводимым с ума за счет использования этих самых матричных технологий.
Прежде всего, перестройщик с помощью этих самых матричных технологий сводит с ума опасные для него группы, «группы риска», «группы сопротивления». Коммунисты, патриоты, националисты – весь этот опасный для перестройщиков контингент матрица должна доводить до состояния полной неадекватности. Подчеркиваю – при осуществлении перестройки речь идет не об обычном для спецпропагандистов подавлении опасного контингента через пресловутое РРС (разложение, расслоение, стравливание), рекомендуемое во всех спецучебниках, включая наипростейшие. И даже не о дополняющей РРС инверсии – «поддерживаем слабых и деструктивных лидеров в среде противника, подавляем лидеров сильных и конструктивных».
Это делают все спецпропагандисты. Перестройщики же делают и это, и нечто большее. Они доводят потенциально опасный контингент до состояния абсолютной неадекватности. Ради этого и был изобретен пресловутый постмодернизм, который кое-кому до сих пор кажется эстетической – малозначимой и достаточно безвинной – забавой.
Перестройщики добиваются впадения атакуемого контингента в состояние полной и окончательной дезориентации, вполне заслуживающей названия «политклиника». Оговорю еще раз, что, вводя это важнейшее понятие, я не пытаюсь ерничать. Я воспринимаю ситуацию как абсолютно трагическую и искренне сочувствую всем, кого вводят в подобное состояние.
А также заявляю, что умельцы, доводящие простых людей до подобного состояния, – это мои враги. Враги политические, нравственные и даже метафизические.
Если новым перестроечным умельцам в очередной раз удастся довести опасный для них контингент до нужного им политклинического коллапса, то этот контингент превратится из опасного для них – в более чем полезный. Ибо для таких умельцев совершенно не важно, в какие именно словеса упакована общественная энергия. Им главное, чтобы эта энергия работала на общественный суицид. При впадении в политклиническое состояние коммуническая, патриотическая энергия, энергия благородного и необходимого социального протеста приобретет суицидальный характер. И будет использована по назначению. То есть для окончательного решения так называемого русского вопроса, именуемого иногда «вопросом о русском наследстве».
Перестройщики хотят именно этого. Если мы воюем с ними, то наша основная задача – спасти хотя бы часть атакуемого перестройщиками контингента от впадения в политклиническое суицидальное состояние.
Это очень неблагодарная задача. Заранее сочувствую всем моим сторонникам, которые возьмутся ее решать. Предупреждаю их, что при решении этой задачи придется столкнуться не только с действиями перестройщиков, надевающих самые разные маски. Нет, придется столкнуться еще и с естественными защитными реакциями тех несчастных, которых перестройщики уже довели до определенных кондиций. Такая защитная реакция неминуема при осуществлении психоанализа, например. Больной всегда на определенной фазе психоанализа начинает ненавидеть врача.
Религиозные люди знают, что подобным образом мобилизуя все защитные реакции («не сметь мешать желанному для меня суициду!»), реагируют не только невротики, алкоголики, наркоманы – но и люди, одержимые бесом. Изгоняющий беса специалист (его называют «экзорцистом») наталкивается на колоссальное сопротивление беса, захватившего обезумевшее человеческое существо. Не вижу никаких оснований игнорировать данный образ. Достоевский написал когда-то роман «Бесы». Считалось, что он изобразил большевиков, вложив в их уста фразу: «Мы пустим пьянство, донос, мы пустим неслыханный разврат… Мы каждого гения задушим в младенчестве».
Большевики создали очень нравственное общество, великую культуру (это по определению невозможно, если задушить в младенчестве каждого гения). То есть они использовали полученные политические позиции для осуществления определенного конструктивного проекта, а не для ликвидации захваченного объекта под названием общество.
Перестройщики как раз и реализовали полностью пророчество Достоевского, став полноценными бесами.
Ну так вот, когда ты изгоняешь бесов из захваченного ими естества, которое для бесов – транспортный узел, господствующая высота и так далее, изготовьтесь к ответным действиям и самих бесов, и этого естества. Бесы рычат, сподвигают на исступленные проклятия жертву. Они не хотят покидать ее лоно, в котором разместились с огромной пользой для затеянного перестроечного безумия.
Изгоняя бесов, вы хлебнете лиха. Скажете, что уже хлебнули? И что? Устали – отойдите в сторону. А ежели не устали, то становитесь профессионалами в этом неблагодарном, но невероятно нужном антиперестроечном экзорцизме. И не сетуйте на то, что коэффициент полезного действия невелик. В борьбе с политклиникой, сооруженной бесами, нельзя холодно сопоставлять издержки и приобретения. Ибо тут не арифметика определяет результативность, а высшая математика – нравственная, экзистенциальная и даже метафизическая.
К ней и перехожу, заверяя гуманитариев, встревоженных понятием «высшая математика», что на этот раз речь идет о стопроцентно символическом использовании понятия. Но что если понадобится для пользы дела, то я гуманитариев высшей математике научу, равно как технарей – высоким гуманитарным знаниям, необходимым для сугубо практического деяния.
Засим перехожу к аналитике, раскрывающей замыслы существ, стремящихся к захвату позитивного контингента и доведению его до состояния политклиники. Сразу же оговорю, что здесь я буду заниматься только прикладной простейшей аналитикой. Борьба с политклиникой – это донельзя прикладная задача. Решая эту задачу, нельзя погружаться в исследования предельных тайн бесконечно пакостного перестроечного процесса. Об этих тайнах – как-нибудь в другой раз. Здесь же давайте поговорим о том, что не является очевидным для интересующего нас контингента лишь в силу доведения этого контингента до состояния политклиники.
Поговорим о прикладном аспекте наползающего на нас второго перестроечного безумия. И договоримся, что в этой нашей беседе о сооружаемой политклинике мы специально не заныриваем на избыточную глубину. Подчеркиваю, мы на такую глубину не заныриваем именно в этой беседе. В других беседах обязательно занырнем, снабдив ныряльщиков соответствующими скафандрами. Ибо перестройку необходимо исследовать по-разному. В том числе и фундаментально. Но всему свое время.
Наступило новое время. Оно маркируется вхождением России в ВТО, готовящимся принятием ювенальных законов, чудовищными действиями в сфере образования и здравоохранения, наступлением на социальные права наиболее уязвимых групп населения. Как ответить на вызов этого времени? На вызов, порожденный новой фазой второго перестроечного процесса? Фазой, на которой власть провоцирует своими действиями массовое социальное недовольство, уничтожая базу собственной поддержки. Ведь мы уже это все проходили в конце 80-х годов. И это проходили… И создание спецпропагандистами необходимой им политклиники…
Согласитесь, что на этой фазе прикладная аналитика перестройки ничуть не менее необходима, чем аналитика, использующая методы глубинного погружения. Я не противопоставляю одну аналитику другой. Я просто хочу в этом исследовании отдельно обсудить наипростейшее. Обходя стороной теорию элит, многоходовые международные игры. И полностью сосредотачиваясь на том, что лежит, казалось бы, на поверхности.
Заявив о таком своем намерении, я сразу же должен определить, что именно называю «политической поверхностью».

Часть 2. От методологии – к конкретной политике

Для начала – некая аналогия между поверхностью политической и поверхностью как таковой. Если нечто происходит на поверхности, то можно всегда глубокомысленно сказать, что это нечто происходит потому, что на глубине идут совсем другие процессы, порождением которых это нечто является. Иногда подобное утверждение справедливо, а иногда ошибочно. Но в данном случае дело не в том, справедливо это или ошибочно по отношению к происходящему или происходившему. Дело в том, что если на поверхности происходит нечто для вас категорически неприемлемое, то у вас возникает определённая «обязаловка». Если по степи на вас скачут всадники, то вы не можете, наплевав на это, заняться исследованием степи как таковой. Вы не можете даже заняться исследованием воздействия ландшафта на этнопсихологию, обосновывая необходимость исследования тем, что на вас скачут степняки – кочевое племя с такими-то свойствами. Может быть, это в принципе очень интересно и важно, но коли набег начался, то уже неуместно. Уместно же в этом случае только одно – определить верную стратегию отражения набега. Я не стану развивать аналогию, поясню лишь, почему она обладает прагматической ценностью. Потому, например, что глубинные процессы вы изучать не будете, а топографию будете. А ну как рядом есть какое-то укрытие, в которое вы можете увести часть своего войска! То есть никогда нельзя полностью отрешиться от изучения свойств среды, в которой разворачивается процесс, но всегда нужно знать меру. И определяется эта мера сутью текущего момента, остротой ситуации и степенью вашей вовлечённости в ситуацию.
Давая аналитический ответ на вызов, связанный с вхождением в ВТО, сообразуясь с остротой текущих процессов, оперативными и стратегическими моментами, вытекающими из факта вхождения в ВТО, я должен, прежде всего, сказать, что в стране полным ходом разворачиваются типичные перестроечные процессы.
Сказав же это, я обязан, во-первых, назвать эти самые типичные перестроечные процессы, во-вторых, объяснить, почему я считаю, что они разворачиваются полным ходом именно с вхождения в ВТО, и в-третьих, отделить оперативное от стратегического во всём том явном и неявном, что началось с момента принятия решения о вхождении в ВТО.
Но для начала необходимо дать отпор истерическим инвективам так называемых чёрных пиарщиков, которые постоянно будут заниматься одним и тем же, им положенным по профессии. То бишь восклицать по поводу всего, что будет происходить в стране: «Вы видите ли негодуете по такому-то и такому-то поводу, а ведь это сделал ваш любимый Путин, которого вы защитили на Поклонной горе, обманув доверие тех, кто голосовал за вас против либералов».
Пиарщику, конечно, хоть трава не расти, но есть же люди, на которых он хочет воздействовать. И наш долг не фыркать («мол, что это за люди, если они не понимают, что дважды два четыре!»), а бороться за умы своих сограждан. И помнить, что в политике порой приходится по сто раз доказывать, что дважды два четыре.
Пиарщику очень важно внушить тем, кого он считает «пиплом», что на Поклонной горе решалась судьба противоборства Путина и Зюганова. И что, собрав Поклонную гору, выступив на ней, я и мои сторонники отыграли в пользу Путина, а значит, против Зюганова.
На самом деле – и с каждым днём это будет становиться всё яснее даже самым наивным людям, к моменту митингов 4 февраля никакого противоборства между Путиным и Зюгановым уже не было и в помине. Подчёркиваю, если бы такое противоборство было, то мы бы и впрямь могли нынче посыпать голову пеплом. И никакие наши ссылки на то, что, открывая митинг на Поклонной, я сказал, что являюсь противником политики Путина, не имели бы тут решающего значения. Потому что в политике решают не слова, а поступки. Поступок же под названием «Антиоранжевый митинг на Поклонной горе» объективно помогал Путину. Тем более что Зюганов, пообещав сначала прийти на этот антиоранжевый митинг, в последний момент от этого отказался, сказав, что у него болит горло.
Но, во-первых, ссылки на «если бы да кабы» к политике имеют слабое отношение («надо было предугадать, что не придёт», «нельзя было делать всю ставку на то, что придёт» и т.д.).
И, во-вторых, даже если Зюганов пришёл бы на Поклонную гору, это чуть-чуть улучшило бы положение Зюганова, но никоим образом не отменило бы того, что в реальном противоборстве, имевшем место на 4 февраля, Поклонная гора являлась поддержкой Путина.

Потому что реальным на 4 февраля было только противоборство между Путиным и «белоленточниками», они же «оранжевые», они же новые перестройщики. Никакого другого реального противоборства к 4 февраля уже не было.
Зюганов «сдулся» до нуля сразу после первой Болотной площади, потому что обнаружилось нечто известное ранее лишь хорошо осведомленным людям. А именно то, что у Зюганова – формально, действительно, главного антагониста Путина, если бы речь шла о выборах как таковых – нет своей «улицы», красной или «общепатриотической». Осведомленные люди, к числу которых я причисляю себя, знали всегда, и особенно с 1996 года, что у Зюганова «красной» или «общепатриотической» улицы нет. И что в этом «нет» есть очень много слагаемых.
Первое из этих слагаемых – страх Зюганова перед подобной улицей, его категорическое нежелание ею обзавестись. По этому поводу можно сказать очень многое. Но есть один неопровержимый факт, к которому ничего больше добавлять не нужно. И этот факт не в том, что не оказалось своей «красной улицы» в необходимый момент. Ибо тому, что её не оказалось, есть два объяснения: либо Зюганов НЕ ЗАХОТЕЛ обзавестись подобной улицей, либо он НЕ СМОГ ею обзавестись. Так вот, я утверждаю, что он именно НЕ ЗАХОТЕЛ обзавестись этой улицей. И что у меня есть тому неопровержимое доказательство. Причём носящее публичный, а не «совсекретный» характер.
В эпоху интернета каждый может убедиться в том, что КПРФ и лично Зюганов провозгласили знаменитый лозунг «Россия исчерпала лимиты на революции» уже в 1993 году. В 1996 году и Зюганов, и партия подтвердили этот лозунг как словом, так и делом. Лично я и в 1993 году, и впоследствии всё время спрашивал КПРФ и её лидера, как такое заявление может сопрягаться с верностью марксизму-ленинизму, о которой тоже заявила КПРФ. Основная дискуссия между мною и Зюгановым развернулась именно по этому вопросу, а также по вопросу об устойчивом развитии. Я затратил на полемику по этим вопросам очень много сил, выступал много раз на политических клубах и в разных печатных органах. Я спрашивал, где именно «отпускаются лимиты на революцию», проводил параллель между тезисом об исчерпанности лимитов и «концом истории» Фукуямы.
Наверное, есть люди, которым кажется, что можно заявить во всеуслышание о том, что Россия исчерпала лимиты на революцию и после этого успешно развивать структуры уличного протеста. Но я адресуюсь к тем, кто знает хотя бы основные ленинские работы и понимает, что уличный протест, по определению, нужен для революции – мирной или военной, «оранжевой» или национально-освободительной.
Зюганов многие годы последовательно избегал всего, что «пахло улицей», а значит, и революцией. Это его кредо. Это, может быть, единственное, в чём он никогда не проявлял никакой гибкости. Я даже не буду спорить о том, хорошо это или плохо, просто подчёркиваю, что это так. Люди, верящие в революцию (равно как и провокаторы, работавшие на обострение) в 1993 году вели себя одним способом, а Зюганов – прямо противоположным. Он был одним из сопредседателей Фронта национального спасения и вместе с другими сопредседателями призвал народ к борьбе с Ельциным? Да, призвал. Но в последний момент – что он сделал? Он призвал народ НЕ выходить на улицу. Так ведь? Я мог бы далее погрузиться в размышления о том, как это связано было и с особыми отношениями между Зюгановым и Гусинским (именно Гусинский неоднократно заявлял, что он не против выигрыша Зюганова в 1996 году), и с особыми отношениями между Зюгановым и аналитической службой Гусинского, и с особыми отношениями между Зюгановым и Ходорковским (а также аналитической службой Ходорковского)… Я мог бы далее углубиться в вопрос о том, что стоит за всеми этими особыми связями… Но я не буду этого делать. Я всего лишь укажу на то, что нельзя восемнадцать лет кряду повторять идиотское заклинание, что «Россия исчерпала лимиты на революции», и готовить «красную улицу» – свои структуры уличного протеста.
Я укажу также на то, что уж Зюганов-то это понимает точно и его окружение это прекрасно понимает. И наконец, я объективности ради укажу на то, что Зюганов тут в чём-то прав. Не в том, что есть лимиты на революции, конечно, а в другом. В том, что начни он готовить «красную улицу», его бы раздавили в зародыше. В том, что выведи он «красную улицу», по ней бы открыли огонь на поражение, после чего бы партию с наслаждением запретили. В том, что ни он сам, ни его команда, ни его опорный широкий контингент ни к чему такому не готовы в принципе. В том, что КПРФ, разрешённая Ельциным после запрета КПСС, является особой структурой – коммунистическим элементом внутри антикоммунистической, антисоветской системы, созданной тем же Ельциным.
А значит, у КПРФ есть одна реальная задача – не протестовать по-настоящему против любых, предписанных властью результатов выборов. Подчёркиваю, изображать протест КПРФ обязана, а осуществлять его она не смеет. В этом основное правило игры, и в этом практическая суть абсурдной теоретической мантры про исчерпание Россией «лимитов на революцию».
Разобрав первое и главное слагаемое зюгановского «красноуличного» провала, скажу несколько слов и о другом, менее важном слагаемом.
Зюгановская многолетняя «антиуличность» связана не только с политическим курсом Зюганова, но и с его психологической спецификой. Зюганов хочет быть своим для существующей элиты и не хочет быть для неё чужим. Он – ярчайший представитель того крыла советской номенклатуры, которое не сумело или не захотело осуществлять головокружительные ельцинские кульбиты, превращаясь из верных сынов партии в ярых антикоммунистов. Но, не желая выворачивать себя наизнанку, уподобляясь Ельцину или Кравчуку, опасаясь такой рискованной игры, предвидя её издержки, а возможно, и питая к этому человеческое отвращение, та номенклатура, которую олицетворяет Зюганов, ещё в большей степени была неспособна и к противоположному кульбиту. А ведь именно такого кульбита – превращения позднесоветского осторожного чиновника в Че Гевару (или хотя бы в Фиделя Кастро) – потребовал бы отказ Зюганова и Ко от максимы про то, что «Россия исчерпала лимиты на революции». Ибо сразу будет сказано: «Ах, она их не исчерпала? Ну, тогда делайте революцию!» Как же, «делайте»… А тебе хрясь в ответ по зубам – и понеслась! Тюрьмы, каторги, расстрелы… Почему бы нет? Власть оправдает жёсткое подавление, назвав происходящее «коммуно-фашистским мятежом», и это ей сойдёт с рук. Как оно и сошло в 1993 году при расстреле Дома Советов.
«Сойдёт с рук»… В этой незатейливой фразе – суть неожиданной метаморфозы, которую мы узрели в 2011 году, когда сам Зюганов и большая часть КПРФной номенклатуры вдруг обрели революционный порыв. Даже не объяснив никому, почему это теперь у России появился «лимит» на революцию.
Дело в том, что в 2011 году речь о «лимитах» и «квотах» на революцию в России завели те, кто для Зюганова и его окружения являются начальниками начальника по фамилии Путин. Мы все воочию лицезрели, как этот ответственный разговор завёл второй секретарь «вашингтонского обкома», он же вице-президент США Джо Байден. Сказано было прямо: «Раньше я никогда не думал, что буду поддерживать коммунистов». Метафора о «квотах и лимитах на революцию» обрела плоть. Ибо те, кто говорили об исчерпании лимитов, вдруг услышали от «второго секретаря вашингтонского обкома»: «Да, мы раньше не выдавали ни лимитов, ни квот, а теперь мы их выдаём». Заявление о том, что лимиты и квоты расширены, вызвало затаённый ажиотаж. Во время передачи Минаева «Честный понедельник» я спросил И.Мельникова, секретаря ЦК КПРФ, каково отношение руководства партии к такому благоволению Байдена. Мельников демонстративно уклонился от ответа. Далее я задал ещё более важный вопрос – готовы ли коммунисты к альянсу с антинациональными либералами? И вновь Мельников уклонился от ответа, что политически граничило с непристойностью.
Природа этой уклончивости очевидна. Относясь к первому лицу в российской власти – Ельцину или Путину – как к начальнику, тонко ведя игру с оглядкой на новый номенклатурный расклад, Зюганов всегда исходил из того, что «национальный лидер» – это, конечно, начальник, но есть начальники и повыше. А есть ещё и олигархи, которые лавируют между «национальным (ха-ха-ха) лидером» и теми, кто повыше. Да мало ли кто ещё есть! Питая глубокое отвращение к улице, зная, что он с нею несовместим, боясь плебейско-революционной, «моветонной» стихии, считая, что риски, порождаемые альянсом с этой стихией, избыточны и наивны, – Зюганов никогда не отказывался рисковать другим, более умеренным образом. В 1993 году он пытался сыграть против Ельцина, надеясь на союзничество с Лужковым. В чём был сценарий, разработанный Гусинским и его аналитиками и очень нравившийся Зюганову? В том, что Верховный совет имел формальное право назначить то или иное лицо премьер-министром России. Вопрос о президенте не стоял, потому что им после сентябрьского автоимпичмента Ельцину в связи с Указом 1400 становился Руцкой. А вот вопрос о премьере стоял очень остро. Разные группы лоббировали разные кандидатуры. Зюганов лоббировал Лужкова и громогласно рассуждал о том, что самое главное сейчас – сделать это, единственно правильное, назначение. И что тогда борьба с Ельциным обретёт нормальный, не уличный характер. Шанс на то, чтобы стать первым, войдя во власть на плечах улицы, Зюганов расценивал как нулевой. А шанс на то, чтобы немного продвинуться, помогая Лужкову обыграть Ельцина, – как лакомый и реальный. Ещё бы – в эту же игру играл Гусинский, да мало ли ещё кто!
Зюганов всегда осторожно играл в подобные игры. Например, с Ходорковским, сделавшим КПРФ очень крупное, экономически выгодное предложение. Предложение было принято, что широко известно. Широко известно и то, что после краха Ходорковского Зюганов резко занизил в партийном выборном списке причитавшийся Ходорковскому «лимит», не вернув, выделенную ему Ходорковским «квоту».
Описывая всё это, я наполняю реальным содержанием важнейшее в политическом смысле понятие «стиль». Таков политический стиль Зюганова. Я этот стиль не осуждаю, не восхваляю, я его просто анализирую. И лишь потому, что без анализа политического стиля нельзя понять логику политического поведения.
Теперь попробуем, отказываясь от соблазна уходить на глубину и никоим образом не демонизируя Зюганова, понять, почему КПРФ вела себя во время выборов именно так, а не иначе.
Представим себе, что именно испытывают Зюганов и его команда в момент, когда белоленточники выходят на Болотную площадь, протестуя против результатов думских выборов.
Начнём с простейшего, нормального и обязательного. Против чего протестуют белоленточники? Против подтасовок, которые лишили КПРФ определённого количества голосов. Да, эти подтасовки лишили голосов не только и даже не столько КПРФ. Но ведь и КПРФ пострадала. Кроме того, КПРФ – главный конкурент «Единой России», против которой выступают белоленточники. Удар по главному конкуренту – это здорово, это надо поддержать. И, наконец, все понимают, что основная борьба впереди, что бороться на президентских выборах будут Путин и Зюганов, а значит каждый, кто бьёт по Путину, помогает Зюганову. Вроде бы никаких двусмысленностей. Остаётся один шаг в рамках данной логики, и этот шаг кажется естественным. Если те, кто бьет по Путину, помогают Зюганову, то те, кто бьет по тем, кто бьет по Путину, помогают… кому? Путину! Немцов бьет по Путину и помогает Зюганову, а если Кургинян бьет по Немцову, то он помогает Путину. Продолжим этот перечень – с тем, чтобы идиотизм стал окончательно ясен. Новодворская бьет по Путину. Да здравствует Новодворская, которая помогает Зюганову! Сванидзе бьет по Путину – он ведь бил по нему – да здравствует Сванидзе! Да здравствует Алексеева! Да здравствует Латынина! Да здравствует Березовский!
Я много раз приводил один пример, в достоверности которого легко убедиться, поинтересовавшись событиями середины девяностых. После захвата Басаевым Будённовска часть радикальных левых, по преимуществу состоявших из как бы очень коммунистически настроенных людей, выдвинула лозунг «Чубайс хуже Басаева». Кто именно хуже, я обсуждать не хочу. А вот кто именно сооружал этот лозунг и зачем – я знаю точно. И господин Пионтковский знает это не хуже меня. Обращаю внимание на то, что между данным лозунгом и названием книги г-на Пионтковского «За Родину, за Абрамовича – огонь!» есть прямая связь. Прежде всего, речь об одном типе спецпропагандистской технологии. Идёт война – та или иная. Армия должна получить образ защищаемого ею государства (той самой Родины). Противник должен разрушить безусловность этого образа. Его спецпропагандисты должны обеспечить связку священного образа, за который солдаты готовы умирать, с антиобразом, за который солдаты умирать откажутся. Образ – «Родина». Антиобраз – «Абрамович». Антиобраз должен съесть образ, тогда солдат перестанет воевать. И противник, осуществляющий эффективную спецпропаганду, выиграет войну.
Дело не в том, кто лучше – Басаев или Чубайс. А в том, что воюющим солдатам и народу, возмущённому до глубины души захватом Буденновска, говорят: «Вы хотите воевать против такого зла, как Басаев, а у вас за спиной – зло почище». В чём тут спецпропагандистская логика? В том, что «прозревший» («А у меня в тылу враг почище Басаева!») солдат перестанет воевать, и враг выиграет.
Каждый, кто знает азы спецпропаганды, понимает, что это именно так. А те, кто занимается закрытой аналитикой так называемых элитных раскладов, знают и подробности.
Но я здесь не хочу опускаться на неочевидную для большинства глубину и предлагаю продолжить движение по очевидной для всех политической поверхности. И ответить на один вопрос: если некто, например, Путин – ваш враг и если одновременно этот некто является врагом американцев или других враждебных вам иноземцев, то станете ли вы а) вообще объединяться с иноземцами против общего врага и б) заявлять об этом публично, коль скоро ваша задача – завоевать максимальное число сторонников? Если вопрос «а» в какой-то степени связан с такими «эмпиреями», как мораль, ценности, идеалы, то вопрос «б» – сугубо прагматичен.
Человек, лишённый морали и идеалов, но обладающий мощным прагматическим инстинктом, может потирать руки по поводу того, что Басаев своими действиями ослабил ненавистную ему власть. Но даже такой ущербный аморальный человек, добиваясь максимума публичной поддержки, наотрез откажется публично сказать, что он выступает единым фронтом с Басаевым. И скажет: «Да я ведь поддержку «своих» потеряю!»
Подчёркиваю – он не возмутится тем, что ему предложат контакт с негодяем, он не начнёт задумываться об интересах Отечества, он просто скажет: «Моя цель – победа на выборах. Я элементарно образованный человек, и я знаю, что если я объявлю своим союзником человека, более неприемлемого для электората, чем мой основной противник, то я сокрушительно проиграю. Я знаю также, что именно такую стратегию проигрыша всегда навязывает противоположная сторона. Я знаю, наконец, что чем больше противоположная сторона навязывает мне неприемлемые альянсы, чем больше она судачит о таких моих альянсах, чем больше она, отмежовываясь от антирейтинговых фигур, подбрасывает мне эти фигуры, – тем резче я должен вести контригру».
Мне скажут, что я подставляю читателю в виде «элементарно образованного человека» некоего «политического гиганта мысли». Это не так. То, что я изложил в виде монолога макиавеллиста, говорят на всех лекциях по выборным технологиям. Это заучивают наизусть. Это – в нашем случае – неоднократно доводилось до Зюганова, как в публикациях, так и приватно. Все вполне дошлые члены команды Зюганова говорили: «Да, это так, это очевидно», – и поступали наоборот.
Итак, возвращаясь к анализу того, что происходило в интервале между выборами в Госдуму и выборами президента РФ, я, намеренно выводя за скобки все вопросы морали, идеалов, национальных интересов, спрашиваю себя и других: что знаменовало поведение Зюганова и его команды даже с точки зрения политического макиавеллизма, согласно которому «цель оправдывает все средства»? Я не исповедую такой макиавеллизм, но я предлагаю рассмотреть произошедшие под этим углом зрения, потому что это наиболее щадящий Зюганова ракурс.
Ну так вот. Даже под этим углом зрения события выборного периода выглядят очень странно. Очевидное заигрывание с либеральными и леволиберальными силами, расширение политического фронта в эту сторону в условиях, когда это отталкивает колеблющихся патриотов, т.е. ту главную группу, за которую следует бороться на выборах, – что это всё такое?
Есть два варианта объяснения.
Вариант №1 – зюгановцы таким специфическим образом боролись за свою победу на выборах, привлекая чуждых им либеральных противников Путина, осуществляя гибкие манёвры и так далее.
Все перевозбуждённые граждане с неосоветской или советской ориентацией тут же станут восклицать, что никакого другого варианта объяснений просто не существует. Но нельзя долго находиться в перевозбуждённом состоянии, не превращаясь в пациента Кащенко.
Поэтому пора уже выходить из перевозбуждённого состояния и рассматривать наряду с первым вариантом и второй вариант объяснения.
Вариант №2 – зюгановцы после думских выборов прекратили борьбу за электоральную победу своего лидера на президентских выборах и стали осуществлять другой политический проект. Причём проект, не имеющий ничего общего с тем проектом «победа Зюганова над Путиным на президентских выборах», за реализацию которого они якобы продолжали бороться до конца.
Я мог бы, пожав плечами, сказать, что только очень «перегретый» человек может утверждать, что зюгановцы осуществляли после декабрьского митинга на Болотной площади проект под названием «выборная победа Зюганова над Путиным».
Я мог бы сказать, что зюгановцы никогда всерьёз не осуществляли такого проекта. Я мог бы сказать, что Болотная отменила этот проект, ибо речь вдруг пошла не о выборной победе, а о чём-то другом. Я мог бы сказать, что несомненность «варианта №2» ничуть не меньше, чем несомненность утверждения «дважды два – четыре». Но я не буду говорить это!
Во-первых, потому, что, как я уже говорил ранее, в политике надо доказывать даже самые очевидные вещи, причём по многу раз.
Во-вторых, потому, что ситуация у нас особая, не способствующая ясности рассудка и глубине понимания происходящего. А в такой ситуации неизвестно, где проходит грань между «дважды два четыре» и высшей математикой. Для меня излагаемое – есть последовательная констатация очевидностей. А для других?
И, в-третьих, потому, что даже перевозбуждённые прозюгановские граждане – это… в общем, это граждане, это люди, это наши соотечественники. И обязанность политического интеллектуала в том, чтобы принять к рассмотрению и их вариант. В моей нумерации – «№1».
Начав рассматривать этот вариант, я уже показал, что борьба за победу на президентских выборах несовместима с избыточным расширением политического фронта, с включением в этот расширенный фронт неприемлемых фигур. Что такое расширение фронта по принципу «да здравствуют новые союзники, если они против Путина» не мудрый тактический ход, а стопроцентный самоподрыв.
Я показал, что подобное «Да здравствует!» является стопроцентной потерей колеблющегося электората, который и есть основной, и угрожает потерей даже почти однозначных сторонников. То есть в плане выборов это контрпродуктивно. Нельзя бесконечно расширять фронт своих сторонников по принципу «объединяем всех, кто против Путина». Горбачёв против Путина – его тоже будем включать в свой фронт? Так ведь включили! И что сие может означать? Либо то. что политтехнологи, якобы работавшие на Зюганова, на самом деле работали против него, либо что в выборном штабе Зюганова заправляли абсолютно неграмотные люди, не знающие самых азов выборных технологий.
Но нельзя поддаваться соблазну теории заговора и принимать версию, согласно которой весь выборный штаб Зюганова состоит только из глупцов и изменников.
Во-первых, это, безусловно, не так.
А во-вторых, если даже это было бы так, остаётся сам Зюганов – политик довольно тёртый, в меру грамотный, в принципе осторожный, занимающийся выборами далеко не первый раз и так далее.
Так что же тогда произошло между декабрём и мартом? Перед тем, как перейти к рассмотрению Варианта №2, согласно которому после выборов в Госдуму зюгановцы свернули проект «победа на президентских выборах» и подключились на другой проект, я добавлю кое-что к уже обсуждённому выше. Причём такое «кое-что», которое неминуемо должно остудить перевозбуждённых людей.
Предположим, что вы – честный и профессиональный политтехнолог, стремящийся к победе Зюганова на президентских выборах. И что при этом вы заявляете о грубейших фальсификациях Кремля на думских выборах. Как вы после этого можете осуществлять проект «победа Зюганова на президентских выборах»? Я утверждаю, что никак. И любой человек понимает, что никак. Потому что если власть фальсифицирует одни выборы, то она станет фальсифицировать и другие, для неё самые главные. И у вас есть две возможности: либо переходить к уличным действиям, то есть к революции, либо «утираться». А продолжать рассуждать о том, какие надо применять выборные технологии для перетягивания электората на свою сторону, – это, извините, смешно. Этим пусть занимаются всякие Кургиняны.
В точности это и произошло в реальности. Говоря на протяжении восемнадцати лет об исчерпанности лимитов на революцию, зюгановцы ещё перед выборами в Думу (что весьма существенно) заявили, что «лимиты на революцию» – это чушь, что если надо будет, они станут штурмовать Кремль. Короче, Байден «снял лимиты, расширил квоты». Клинтон и Буш этого не делали, а Обама и Байден – сделали. В полном соответствии с концепцией «Глобального пробуждения», заявленной г-ном Бжезинским.
Спросят: «А что плохого в новой революционности Зюганова? Возможности другие, ситуация другая… Вы что, против революции? Они будут фальсифицировать выборы, а нам молчать? Вы за тиранию? За тиранию сил, которые будут втягивать нас в ВТО и творить остальные мерзости?»
Отвечаю. Ничего плохого я в новой революционности Зюганова не вижу. Я также не вижу ничего плохого в том, что у него могут совпасть в какой-то момент интересы с Байденом. Но и я, и любой гражданин России одинаково понимаем, что своего революционного ресурса у КПРФ нет. Те, кто этого не понимали, это увидели воочию. КПРФ сама НЕ МОЖЕТ организовать массовый уличный протест. Не тот контингент – это первое. Второе. Нельзя восемнадцать лет действовать, исходя из того, что «лимиты на революцию исчерпаны», а на девятнадцатый мобилизовывать на революцию массы. Третье. Даже если бы Зюганов мог вывести 200 тысяч людей под красными знамёнами, он бы этих людей не вывел, на Кремль не повёл, «майдана» устраивать бы не стал.
Скажут: «Вот вы опять о трусости Зюганова! Знакомая песня». Ошибаетесь. Я совсем о другом. И Зюганов, и его команда твёрдо убеждены, что если возглавляемые КПРФ массы пойдут на Кремль, то их расстреляют. А вот если массы под другими флагами поведут на Кремль Немцов, Каспаров, Шендерович и другие – то войска будут парализованы. Кремль в этом случае не отдаст свирепого приказа, Вашингтон позаботится о том, чтобы командиры правильно себя повели (ведь позаботился он этом в 1991 году – читайте исповеди кн.А.Щербатова и многое другое). Всё это для Зюганова и его команды является абсолютной аксиомой, руководящим принципом жизненного поведения. И я не могу сказать, что во всём этом нет определённого, весьма специфического здравомыслия.
Я это не с презрением осуждаю, я это просто констатирую. И – делаю неоспоримые выводы.
Первый – после думских выборов проект «победа Зюганова над Путиным на президентских выборах» был отброшен за ненадобностью и смехотворностью. И заменён проектом «революционное свержение Путина с участием Зюганова». Может ли хоть один здравомыслящий человек не понимать, что это так? Нет. Все понимают, что это так.
Второй – своего революционного ресурса у Зюганова нет. Его нет по факту: КПРФ не выводит много людей на улицу. И этого достаточно. Но нет и настоящего желания а) его заполучить, б) его использовать (см. выше).
Третий – раз это всё так, то КПРФ может оказаться только на «подтанцовке» у совершенно других сил, имеющих возможности весьма специфического свойства, и свои цели, не имеющие НИЧЕГО общего с целями, заявляемыми КПРФ.
Четвёртый – либо эти силы осуществляют свою «революцию», с целями, диаметрально противоположными всему тому, что декларирует КПРФ, либо им это не удаётся.
Если им это удаётся – что дальше? Победив на улице, они объявят президентом Зюганова??? Помилуйте! Они объявят выборы под своим контролем, и обнаружится, что они – представьте себе! – победили. Да-да, самым что ни на есть демократическим образом! Это если дело дойдёт до выборов. То, что вытворяли вожаки улицы, говорило о том, что развал для них предпочтительнее утверждения во власти. Но предположим, что они утвердились бы в ней. И что? Они отвергли бы ВТО, ювенальную юстицию, образовательную реформу, вторую волну приватизации? Они бы всё это развёртывали почём зря. Так что тут – что они, что Путин.
А вот по вопросу о Сирии и Иране, то есть по вопросу о приближении НАТО к нашим границам они бы заняли совершенно другую позицию. Во внутренней политике Путин такой же западник и либерал, как они. Но во внешней – извините, есть разница.
Кроме того, «революционный» проект, к которому пристегнули себя зюгановцы, был, как мы знаем, очень специфичен. И вполне в духе Зюганова. Суть этого проекта озвучил Удальцов: продление на два года президентских полномочий Медведева. Отсюда вытекало очень многое.
Ведь чем перестройка отличается от мятежа, осуществляемого Западом и местной «пятой колонной»? Тем, что классический мятеж подобного образца, осуществляемый в колониальной стране («банановая революция», «оранжевая революция» и т.д.), основан на четкой политической диспозиции. По одну сторону баррикад – власть. По другую – оппозиция. Оппозицию поддерживает Запад. Поддерживаемая Западом оппозиция захватывает общественное сознание. Власть вяло сопротивляется. По мере захвата оппозицией общественного сознания и организационной мобилизации, основанной на таком захвате, власть начинает шататься все сильнее и, наконец, рушится.
Но в такой классической модели власть не участвует в самоподрыве. А перестроечная модель основана именно на таком участии.
Зюганов и вся элита КПРФ никогда не будут участвовать в мятеже. Ибо это дело слишком рискованное. Но и Зюганов, и элита КПРФ, и многие другие с удовольствием будут играть в перестроечные игры. Одно дело – вести массы на штурм Кремля, сметая Путина. А другое дело – подыгрывать Медведеву на паях с Удальцовым и другими. При определенном одобрении главного элитного действующего лица – Запада.
Этот Запад должен парализовать силовые элиты. Ибо хоть они и силовые, но существенным образом подконтрольные Западу. Ибо счета их представители держат в западных банках. А для такого представителя действует фундаментальное правило: «Самое дорогое у человека – это счет».
Дело Магнитского, другие дела сходного типа – призваны парализовать сопротивление силовой элиты. Или превратить это сопротивление в новую разновидность ГКЧП. Которая, в свою очередь, является вариацией на тему так называемого корниловского мятежа: «Мобилизуем сопротивление идиотов-силовиков, затем его парализуем, силовиков сливаем, страну расчленяем».
Итак, первый хит перестройки – обеспечение паралича силовиков.
Второй хит – доведение общественного сознания до состояния политклиники.
Третий хит – возбуждение самой властью тотальных антивластных настроений. Вы считаете, что нормальная власть никогда не будет рубить сук, на котором сидит? Согласен, нормальная власть этого делать не будет. А вот перестроечная только этим и будет заниматься.
Для большего комфорта умеренно-консервативных политических сил могу сказать, что этим будут заниматься внутривластные либералы. Но по ходу развития событий, увы, придется все меньше заботиться о комфорте умеренно-консервативных политических сил. И все больше – о точности картины происходящего.
Четвертый хит – превращение всего протеста в протест, контролируемый новыми перестройщиками. То есть в протест либеральный или леволиберальный. Без подобной монополии на протест нет и не может быть перестройки.
Пятый хит – выигрыш перестройщиками идеологической и информационной войны, маргинализация всех противников перестройки.
Шестой хит – превращение тех, на кого надеются фрустрированные слои населения, в проводников перестройки. Обычно это превращение сопровождается заклинаниями по поводу того, что мы де, мол, сначала поучаствуем в создании хаоса, а потом такой порядок наведем, что мама не горюй. Первая часть программы выполняется, а вторая срывается по чьей-либо вине. Страна разрушается. Разрушители обогащаются. Народ обрекается на участь, стократ хуже нынешней.
Седьмой хит – разделение всех политических субъектов на властные и перестроечные. Для этого, увы, есть определенные основания. Перестроечные субъекты опекаются Западом во всех смыслах. Те, кто не хочет такой опеки, очень часто вступает с властью в определенные отношения. И оказывается жертвой властно-перестроечной двусмысленности. Вы хотите защитить Горбачева от Ельцина? А Горбачев с Ельциным в горбачевской резиденции нечто сооружают и обсуждают ваш идиотизм и вашу презренность. Я не хочу сказать, что диалог со всеми властными силами следует полностью прервать. Но вести этот диалог надо, учитывая природу перестройки, ее отличия от классических мятежей и так далее. Да, это очень трудно сделать. Но в этом – единственный шанс на спасение России от нового перестроечного цунами.

Заключение

Наступает время определенных размежеваний. Очень деликатных, очень гибких, лишенных амбициозности, истеричности, самовлюбленности и так далее.
Наступает также время новых идейных приоритетов. Вдумаемся, если новые перестроечные антинациональные, антигосударственные силы – прежде всего, либеральные, но всегда обзаводящиеся псевдонационалистическим и псевдолевым охвостьем – оседлают широкий народный протест, то перестройка-2 неминуема. Ведь именно это произошло в ходе перестройки-1, не правда ли?
И что же делать?
Анализируя беды минувшие и беды нынешние, мы без труда выводим ту простейшую формулу перестройки, которая носит неотменяемый характер и описывает перестройку как нечто, происходящее на политической поверхности. Предупреждаю, такая формула крайне необходима, но, по определению, не может носить исчерпывающего характера. А значит, нужны и другие формулы. Пока же – во избежание всевластия политклиники – приведем наиболее четкую и простую.
Она такова: перестройка – это завоевание протестной монополии антинациональными и антигосударственными силами, осёдлывающими справедливый народный протест, порождённый накопившимися внутри существующего уклада проблемами и стократно усиленный шквалом властных антинародных реформ.
Если указанным выше антинациональным и антигосударственным силам не удаётся завоевать протестную монополию, то перестройки не может быть. Может быть что угодно другое: гражданская война, революция – но всё это не перестройка. Следует ещё и ещё раз подчеркнуть, что перестройка – это худшее из зол. Именно об этом говорит пережитый страной чудовищный опыт.
Мы являемся свидетелями того, что власть (или, если кому-то так больше нравится, либеральное антинациональное крыло внутри этой самой власти) провоцирует народное возмущение своими сокрушительными реформами. И тем самым выталкивает на улицы широкие массы, сознательно кидая их в объятия своих ставленников: антинациональных уличных либералов, действующих по указке власти или, как минимум, её либерально-западнического крыла.
Сейчас совершенно неважно, насколько едина власть в своём суицидальном порыве. И каковы мотивы, диктующие власти данный тип поведения. Какая разница – вся ли власть обуреваема странным суицидальным порывом или же властные либералы волокут в бездну упирающихся властных консерваторов! Будущее покажет. Пока что никаких внятных телодвижений, свидетельствующих о консервативном внутривластном противодействии либеральным затеям – нет. Их нет даже в том ущербном виде, в каком они были во времена первой перестройки. Нынешняя партия власти («Единая Россия») едина как никогда, а ведь в первую перестройку тогдашняя партия власти (КПСС) оказывала хоть какое-то сопротивление действиям своего либерального яковлевского крыла. Однако не будем ничего предвосхищать и просто спросим себя: что мы собираемся делать? Ответ очевиден. Мы должны не допустить либеральной антинациональной монополии на протест. Мы должны оказаться полноценными уличными протестными конкурентами либеральной сволочи и её псевдолевого и псевдонационалистического охвостья.
Идеологически решить эту задачу невероятно трудно. Потому что либералы и их компаньоны будут активно перехватывать любые наши лозунги, извращать их и направлять протестную энергию в нужную им сторону. А раз так, то нам нужен лозунг, который они категорически не смогут перехватить. Лозунг этот прост: «Нет вхождению России в западный мир!» МЫ должны внятно показать народу, что такое вхождение – это погибель. Что сегодняшний западный мир – это «антимир», царство скверны, царство Антихриста, мир реального нового фашизма.
Либералы не смогут подхватить этот лозунг. И тогда мы сможем противопоставить своё понимание природы нынешней беды – их пониманию. Мы должны при этом подчеркнуть, что признаём нынешнее положение бедственным. Но считаем, что эта бедственность порождена стремлением власти вводить нас в пресловутую «западную цивилизацию». Наши же конкуренты скажут, да и уже говорят, что все наши беды оттого, что власть непоследовательна в проведении политики нашего вхождения в эту цивилизацию. Тогда как они как подлинные либералы будут осуществлять это вхождение последовательно и решительно. Вот мы и размежевались! Так ведь?
Мы готовы всерьез противостоять перестройке-2?
Мы понимаем ее коварные ловушки?
Мы бросаем сострадательный вызов нынешней политклинике?
Мы осознаем свою ответственность за серьезность утвердительных ответов на эти вопросы?
Если осознаем, то единственная возможность противостоять перестроечному цунами – это согласиться с перестройщиками в том, что касается губительности наличествующего. И разойтись с ними на сто процентов – да-да, на 100, а не на 99 – в том, что касается причин, породивших губительность нынешней ситуации. А значит, и в том, каков выход из этой многообразной клиники, из этого социального, политического, культурного, морального, экзистенциального, метафизического ада.
Пока – сладкого. Ибо таким всегда бывает ад на первом этапе.
Пока – чипсового, умилительного ада, именующего себя «раем» (чипсовым, джинсовым, пивным, колбасным и так далее).
За первым этапом следует второй. Если мы не хотим поглощения адом всего, чему мы служим, всего, что мы любим, – мы найдем в себе силы противостоять этому. Мы учтем коварность ситуации. И противопоставим этой коварности эффективную борьбу с нынешней политклиникой. Ибо вся ставка врага – именно на то, что такая борьба нами будем проиграна.
Дадим же врагу полномасштабный адекватный отпор.
Мы начинаем новый сезон. Мы переходим в новое качество, вытекающее из вызовов, которые бросает нам время. И мы не пасуем перед этими вызовами. Мы оцениваем их чрезвычайность и противопоставляем ей нашу полноценную мобилизованность – социальную, политическую, моральную, экзистенциальную, метафизическую.
До встречи в СССР 2.0!