Реквием советским деньгам

Человек вынул из кармана юбилейный рубль с профилем Ленина:
- Ну, ты у меня здесь не залежишься, - это тебе не в Мавзолее…

Советские люди, воспитанные в условиях брежневского застоя, привыкли к абсолютной стабильности цен и зарплат и еще к тому, что государство не замышляло против их сбережений ничего худого. Люди в шутку говорили: "Надежно, как в сберкассе", - и сами твердо верили этому. Правда, старикам еще была памятна конфискационная реформа 1947-го года. "Так то, - отвечали им, - делал нехороший Сталин, а теперь-то другие времена!" В самом деле, хрущевская деноминация 1961-го года, убравшая с банкнот один ноль, никого не обидела, хотя скопидомы отметили, что пучок укропа, стоивший прежде 10 копеек, после реформы остался в той же цене. Но это, конечно, были пустяки. Тем более, что в последующие тридцать лет в налично-денежной системе страны вообще ничего не менялось.

Как не вспомнить эти мятые, измочаленные бумажки с цифрой "1961" и мелкие серебристые монетки, звеневшие в просторном кармане или обременявшие кошелек!

Рублевая бумажка была самой маленькой, желто-бежевого цвета и всегда ветхая до невозможности. На нее можно было купить четыре лучших белых батона, столько же бутылок молока, или полкило сыра, или пять раз сходить в кино на вечерний сеанс. Полный обед в столовой (с закуской, супом, вторым и компотом) крутился где-то возле рубля.

Кроме бумажек, в обращении было много юбилейных рублевых монет, главным образом с профилем Ленина, отчеканенных к столетию его рождения (1970). Толстые, тяжелые и неудобные, они оттягивали карманы и пользовались всеобщей нелюбовью. Люди норовили избавиться от них в первом же магазине, а кассирши, словно назло, непременно всовывали их на сдачу. В начале 1990-х годов предприимчивые люди выяснили, что себестоимость сплава, из которого отлиты эти монеты, во много раз превышает их обесцененный инфляцией номинал. Организовались целые фирмы по их скупке, которые, по слухам, переправляли свою добычу на переплавку в Китай.

Трешка была уже серьезной бумажкой, грязно-зеленого цвета, и особенно уважалась пьянчугами, поскольку поллитровая бутылка водки стоила в магазинах 3 рубля 62 копейки. С трешкой в кармане я ходил и в школу, и в институт, и этого хватало при самых неумеренных излишествах.

Голубовато-мрачная пятерка была по стоимости промежуточной и встречалась не очень часто. Для повседневных покупок этого было слишком много, для капитальных приобретений - мало. Приблизительно на пятерку тянул сытный обед в заурядном ресторане (днем и без вина).

Красновато-бежевая десятка с помпезным профилем Ленина (шутники утверждали, что сначала Ленин был в кепке, но потом потерял) являлась основной денежной единицей из крупных. Десятками выдавали зарплату (если, конечно, вы не были министром); пачки десяток, завернутые в целлофан, хранились дома на случай важных покупок; десятками расплачивались в промтоварных магазинах. Каждое прибавление к зарплате чаще всего ограничивалось десяткой. Попадались восхитительно-свежие, пахнущие типографской краской бумажки, которые было жалко отдавать в кассу.

Более крупные купюры имели не слишком заметное хождение и составляли прерогативу начальства. Сиренево-фиолетовая двадцать-пятка (четвертак), выглядывая из кошелька, гарантировала уважение окружающих; широкие темно-зеленые полусотни говорили о солидности их владельца, а желтовато-розовые сотни, с панорамой Кремля от реки, встречались так редко, что до начала горбачевской инфляции я видел их всего несколько раз. Когда на работе мне выдали самую первую зарплату, едва превышавшую сотню рублей, доброхоты подложили мне сотенную бумажку, чем до крайности польстили моему самолюбию. Впрочем, этот поступок, возможно, объяснялся чьим-то нежеланием самому возиться с разменом крупной купюры.

Что касается мелочи, она вся была в активном ходу. В сущности, кошельки были набиты именно мелочью, только самые важные персоны гордо фланировали с бумажниками. Кассы продуктовых магазинов работали почти на одной мелочи, и в чеках редко значилась цифра больше рубля (если, конечно, человек не накупал полную сумку). Эти монетные россыпи по старой, еще дореволюционной памяти делились на серебро (от десяти до пятидесяти копеек) и уж совсем мелкую медь.

Первые чеканились из алюминиево-никелевых сплавов и действительно выглядели серебряными; вторые отливались из латуни и, пока новые, сияли как солнышки, но вскоре, захватанные руками, становились грязно-бурыми.

Видимо, за годы недвижного брежневского правления кое-какая инфляция все же имела место. По крайней мере, на моей памяти за одну копейку можно было купить только две вещи: спичечный коробок и стакан газированной воды без сиропа, на который трудно было сыскать охотника. Копейки чеканились совсем мелкими и часто поблескивали в пыли на асфальте, потому что люди ленились нагибаться за ними.

Двухкопеечная монета (двушка) была чуть покрупнее, встречалась гораздо реже и имела в моих глазах труднообъяснимый шарм. Когда она попадалась на сдачу, мне почему-то было приятно. Две копейки использовались большей частью для телефонов-автоматов, которые висели в стеклянных будках почти на каждом углу. Многие газеты помельче также стоили в розницу две копейки.

Три копейки (трешка, алтын) были монеткой промежуточной и всегда казались мне уцененным пятаком. Не знаю почему, но они часто бывали гнутыми и искореженными, даже совсем черными, так что с большим трудом удавалось различить цифру, и в магазинах отказывались их принимать. За три копейки можно было проехать на трамвае, но в Хамовниках трамвай не ходил. Ценность этой монетки для детей заключалась в том, что она позволяла выпить стакан газировки с сиропом, а также маленькую кружку хлебного кваса (четверть литра), который продавался в летнее время из больших пузатых бочек. За три копейки в любой столовой можно было полакомиться очаровательным салатом из свежей капусты - самой дешевой закуской. Убежденный коммунист мог за эту монетку купить обстоятельную газету "Правда".

Королем всей мелочи был, несомненно, пятак, выделявшийся своими размерами и весивший ровно пять граммов (одна копейка весила строго один грамм, две копейки - два грамма, три копейки - три грамма). Куда ни сунься, везде норовили на сдачу накидать пятаков. С одной стороны, это было хорошо, потому что за пятак ездили и в метро, и в автобусе; с другой - тяжелые и неуклюжие монеты мешались в кармане. Пятаков вообще было начеканено очень много, и их воспринимали главным образом как жетон для транспорта. Пятак позволял купить с уличного лотка коричнево-румяные жареные пирожки со страшным черным повидлом или вялой капустой внутри.

Основной мелочью в обороте было серебро. Малюсенькая и какая-то несерьезная монетка в десять копеек (гривенник) попадалась не слишком часто и вызывала некоторое разочарование, потому что на ее месте надеялись найти что-нибудь покрупнее.

Пожалуй, самой ходовой монетой были пятнадцать копеек (пятнашка, пятиалтынный), несмотря на то, что они не складывались в рубль и вызывали много просчетов у окошечка кассы. Эти монеты казались очень удобными по размеру и чеканились в огромных количествах. На пятнашках работали телефонные аппараты в сельской местности (на даче) и также в межгородских переговорных пунктах. Не успевал человек оглянуться, как очередная монетка исчезала в ненасытной щели, и требовалось поскорее класть новую.

Что касается двадцати копеек (двугривенный), эта монета выглядела солидно и составляла какой-никакой капитал. Где приходилось платить двугривенный, там уже была серьезная покупка, а не какая-нибудь безделица. Прежде чем расстаться с двадцатью копейками, следовало немного подумать. При входе в метро пассажиры совали любую из "серебряных" монет в прорезь специального автомата, а снизу со звоном выскакивали пятаки. Если в автомат попадала юбилейная монетка с первым советским спутником на лицевой стороне, он немилосердно выплевывал ее назад, а иногда и вовсе оставлял себе на память.

Что же касается пятидесяти копеек (полтинников), эти монеты, размером почти с пятак, встречались очень редко и вызывали стойкое неудовольствие. Во-первых, подслеповатые старухи то и дело платили полтинник вместо пятака, а во-вторых, никто не видел смысла таскать в кошельке две тяжелые монеты вместо одной рублевой бумажки. Полтинники также попадались юбилейные: из-за края монеты выезжала "Аврора", а вокруг было написано много мелкой чепухи.

 

Автор: Михаил Глебов, октябрь 2000