Трофей

Памяти моего деда и всех участников Великой Отечественной войны посвящается.

Трофей

Рассказ                                                                          

       Дед мой,Семён Аксентьевич, родом был с кировоградчины, но перед войной жил в Донбассе. Для людей своего поколения, выходец «из простых», он имел неплохое образование (закончил церковно-приходскую школу). В среде рабочих машиностроительных заводов и шахт, он подковался политически. Дед был кузнецом. Профессия эта всегда давала возможность иметь «кусок хлеба», даже в самые тяжёлые годы.

       В то злополучное воскресенье, мой дед, активный участник стахановского движения, был на шахте и выполнял, какую то срочную работу. Вернувшись с шахты под вечер, он устало опустился на табурет и тревожными глазами смотрел, то на тринадцатилетнего сына (моего отца), то на худенькую жену (мою бабушку). Домочадцы чувствовали, что произошло, что-то нехорошее и ждали разъяснений.

- Гитлер, напав на нас, - произнёс дед.

- Это что же, война?! – прошептала жена и её лицо исказил ужас.

- Да, война. Утром, нимци вже бомбы на Киев кыдалы.

На следующий день, вернувшись с работы, дед положил на стол небольшой листочек.

- Повистка в военкомат, - сказал он.

Жена тихо заплакала. Сын-подросток, до конца не понимающий что произошло, сидел рядом с отцом и смотрел на него, ожидая, что тот скажет ему, именно ему.

- Ты, Мыкола, одын у мамки. Теперь ты за голову у доми, - вот всё что сказал отец сыну, перед уходом на фронт.

       Через две недели, Семён Авксентьевич был уже на передовой. Попал дед в артдивизион. Там он был к месту, поскольку основной тягловой силой были лошади. Да и кроме лошадей, работы хватало: где-то что-то заклепать, что-то залатать, отковать какую-нибудь простую деталь.

       Фронтовыми дорогами он прошагал пол страны: оборонял столицу, освобождал Прибалтику, а закончил войну в Восточной Пруссии, на подступах к Кёнигсбергу. Ему посчастливилось, он вернулся. Вернулся не покалеченным и, даже, не был ни разу тяжело ранен. Не часто дедушка рассказывал о войне. Он вообще был скуп на слова. Но один эпизод, рассказанный дедом, я запомнил на всю жизнь. Вот о чём он рассказывал.*

       В городе** я не был, а только в бинокль видел готические шпили. Наш дивизион дальнобойной артиллерии расположился на подступах к окраине, среди лесных массивов и многочисленных мыз. В конце марта, бои на несколько дней затихли, и бойцы наслаждались почти мирной жизнью, среди просыпающейся, после зимы, природы. Ребята из нашей роты повадились ходить к немочкам на соседние хутора. Я тоже улучив момент, когда не было срочной работы, пошёл на соседнюю усадьбу, надеясь найти там, что мне было нужно. А нужны мне были клещи для полосового металла и скруглённый молоток для протяжки. В чехарде военных дней эти инструменты где-то затерялись, а были необходимы. Старшине роты я докладывал, что походная кузница нуждается в этих инструментах, но, как это обычно бывает, служба снабжения «задерживалась» с выполнением заказа. Накинув на плечо гранатную сумку, я пошёл, не особо надеясь на удачу.

       Миновав блиндаж нашего командира, у входа в который стоял на часах Паша из Вятки, я вышел на просёлочную дорогу, петлявшую между небольшими рощицами. Снег уже везде сошёл. Светило ласковое солнце. Я шёл и под чавканье сапог вспоминал сына, жену, наш домик в Софиевке. Как они там? Из писем я знал, что Донбасс давно освобождён и люди, не покладая рук, трудятся над восстановлением того, что разорили немцы. Мимо пробуксовала полуторка, в кузове которой сидел знакомый лейтенант. Он помахал мне и я ему, тоже.

       Минут через двадцать, я подошёл к усадьбе, красные крыши которой проглядывали среди ветвей голых деревьев. Это было добротное каменное строение с такими же каменными хозяйственными постройками. Усадьба казалась необитаемой и выглядела мрачновато. Серые, местами замшелые, камни стен были увиты хмелем, а над черепичными крышами кружили стаи ворон.

       В доме мне искать было нечего, и я пошёл к хозяйственным постройкам. Обойдя их, я понял, что кузницы здесь нет. «Вот, понесла нелёгкая! Теперь обратно грязь месить!» - ругал я себя, идя назад, через двор усадьбы к дороге. Почти миновав длинное строение, я услышал хорошо знакомую, гортанную немецкую речь. Кровь ударила мне в голову, сердце гулко застучало. «Вот, те на! Откуда они здесь?! Что теперь делать? Хорошо, что они меня ещё не обнаружили. Что же делать?» - такие мысли вертелись у меня в голове. Прижавшись к холодной стене, я лихорадочно думал, что предпринять.Чтобы выйти к дороге, нужно пересечь открытое пространство двора. Увидят наверняка. И оружие не взял. Да кто же думал, что на территории, которая уже недели три в тылу, немцы окажутся?» Машинально проведя рукой по сумке для гранат, которую взял для «находок», я вспомнил о лимонке, которая, бог знает сколько, пролежала в ней. Ещё не веря в такую удачу, я опустил руку в сумку и нащупал ребристую поверхность гранаты.

«Сколько там фрицев?» - лихорадочно соображал я, - Да хоть и пятеро, все равно, в закрытом пространстве всех прихвачу». Приняв решение, я выдернул предохранительную чеку, швырнул лимонку в открытое окно, а сам упал на мокрую землю и прижался к фундаменту. Прогремел взрыв, посыпались щепки от оконной рамы и раздались вопли немцев. Один из них, вывалился из окна, держа в руках винтовку со штыком. Гимнастёрка на нём тлела. Упав на землю, он начал кататься по ней. Обронённое при падении оружие валялось рядом. Я соображал, что делать дальше и тут фриц увидел меня. Он, на мгновенье замер, затем за ремень подтащил винтовку к себе и, опираясь на неё, поднялся. Потом он, нетвёрдым шагом контуженного, двинулся на меня, выставив штык. В его глазах отражались ненависть, страх и, в тоже время, сожаление, что он вынужден сделать это, чтобы выжить.

- Paul, halt an! Mach das bitte nicht! ***- раздался истеричный женский крик.

Из-за угла особняка выбежала молодая женщина в цветастом платье и аккуратно уложенной причёской. Она остановилась шагах в четырёх от нас и умоляюще смотрела на немца. Тот, полуобернувшись, несколько секунд смотрел на неё, а потом отшвырнул винтовку в мою сторону и обессилено опустился на землю.

         Женщина подошла к нему и прижала его голову к своим коленям. Я подобрал оружие и смотрел на них. Она что-то тихо говорила мужчине, а он что-то ей отвечал.

- Das ist mein Mann. Der ist schon lange kein Soldat mehr**** - сказала женщина, посмотрев на меня. Правильные черты её лица исказила душевная боль, а в глазах была отчаянная мольба.

     Недолго думая, я направился через обширный двор к дороге, по которой пришёл. Оглянувшись пару раз, я увидел, что они всё там же: она стоит, а он сидит, уткнувшись в её колени.

* * *

       Как память о том случае и, вообще, о войне, дедушка привёз с собой штык, который едва не стал причиной его гибели, у стены старинной мызы, стоящей среди перелесков Восточной Пруссии. Я хорошо помню этот клинок из добротной стали, с гравировкой в виде дубовых листьев и надписью готическим шрифтом, у основания лезвия.

       В семидесятые годы, после смерти бабушки, дедушка перебрался в Казахстан, к своему сыну (моему отцу). В небольшом сарайчике, над погребом, он оборудовал крохотную столярную мастерскую, где проводил почти всё своё время. Когда деда не было «на месте», я, тогда ещё подросток, прокрадывался в «дедово царство», садился на колоду и рассматривал штык. Он оказывал на меня, какое-то магическое действие. Как только я брал его в руки, перед глазами вставали страшные картины войны: столбы земли поднятой взрывами; горящие танки; тела убитых, лежащих в неестественных позах… При этом я был необычайно горд за свою страну, которая выдюжила в столь тяжком испытании. Я гордился тем, что мой дед, тоже, "приложил руку» к Победе над фашизмом.

       Его похоронили на маленьком поселковом кладбище. С тех пор прошло почти тридцать лет. Давно нет моих родителей, да и посёлка, где я вырос, нет. Осталось, только, неухоженное кладбище, где лежат мой дед и отец. Внуков разбросало по осколкам некогда великой страны… Кто придёт навестить усопших, подправить могилы?

     --------------------------------------------------------------------------------------------

*Для простоты изложения, я опускаю характерный для Донбасса говор, смесь украинского и русского языков.

**Имеется в виду Кёнигсберг, современный российский Калининград.

***Пауль, остановись! Не делай этого! (немец.)

****Это мой муж. Он, уже, давно не солдат (немец.)

Написано 22 июня 2008 года.