Отчего Украина и Белоруссия могут быть либо Русской Землёй либо польскими "Кресами"

На модерации Отложенный

 

 

 

 

Трения между поляками и русскими, обострившиеся в последнее время, нередко вызывают недоумение. Мол, непонятно, что же эти народы не поделили. При этом их же представители с трудом могут объяснить, в чём причина этих трений.

 

Русские, сталкиваясь с польской озлобленностью, обыкновенно ссылаются на старый образ из крыловской басни про собачку Моську, которая, «знать, сильна, что лает на слона!». Поляки же пускаются в рассуждения о «ценностной пропасти» между двумя культурами и объясняют озабоченность русским вопросом некой «российской угрозой», которая постоянно нависает над их страной. При этом ценностями русской культуры называют то, что в самой русской культуре имеет, обыкновенно, выраженно негативное восприятие. Оба объяснения слабы, так как представляют односторонний взгляд, притом ещё и оскорбительный для другой стороны.

 

Глубинная же причина ситуации ими никак не затрагивается: они описывают не основания для конфликта, а лишь выводы из него. Полагаю, что противоречия между русскими и поляками носят не столько конъюнктурно-политический или ценностный, сколько идентитарный характер. У нас противоречащие и даже взаимоисключающие идентичности, и в этом корень проблемы.

 

Вообще, идентичность всегда имеет ностальгическую природу, она структурирует нашу коллективную память, и поэтому её рассмотрение нельзя отделить от исторического самосознания, от представления о том, каким было прошлое – русское, польское или какое-либо другое.

 

Многажды отмечалось, что каждый народ имеет свой «золотой век» в истории. И это не просто «лучшее время» на его памяти, а иногда и вовсе не лучшее. Но это эпоха, на воспоминаниях о которой основано его историческое самосознание и его идентичность. Это как бы идентитарное зеркало, глядя в которое он видит, кто он такой. Несомненно, что для русских «золотой век» - это Киевско-Новгородская Русь, «Русь Владимира», то есть Русь X-XII вв.

 

Основы нашего самосознания запечатлены в т.н. Киевском цикле былин и в многочисленных сказках о русских князьях и богатырях. Согласно с представленной в них картине прошлого писались и учебники русской истории, и в имперское, и в советское время. Как не раз отмечалось исследователями, в образе былинного князя Владимира Красно Солнышко сошлась память о сразу о двух великих князьях – о Владимире Святом и о правившем более чем веком позже Владимире Мономахе.

 

Эта былинная Русь – образ идеального русского прошлого, идеального правителя, идеальных заступников Земли Русской, идеального уклада жизни. Далее – катастрофа XIII века, т.н. «монголо-татарское нашествие» и последовавшее иго.

 

Вся русская история в дальнейшем – это история преодоления той катастрофы и её последствий. Как сопутствующее той катастрофе событие воспринимается западная агрессия того же века, крестовые походы, которые тогда обрушились и на Русь, и на Византию (был надолго взят Константинополь, по-русски – Царьград, то есть город, в котором сидел наш царь (да и наш патриарх)).

 

Далее продолжение той катастрофы – события XIV – XVI вв., когда турки и поляки подчинили себе почти всю православную ойкумену. Это та же ситуация: опять же двойная агрессия – с Запада и с Востока, направленная на подчинение ослабленных православных народов, ослабленной Русской земли.

 

Вся политика России с того времени была основана на двух констатациях: Московское государство – единственное независимое на Русской земле и единственное независимое во всём православном мире, а потому перед ним стоят две задачи: воссоединить Русскую землю и освободить единоверные народы.

 

Такова, если угодно, главная проблематика русского исторического нарратива, такова идейная основа всей русской политики с XIV по ХХ вв. И хотя после 1917 года эта идеологическая линия была сломлена и государство стало руководствоваться иными понятиями и мотивациями, тем не менее даже в СССР власть во многом прибегала к этим же старым идеологическим формулам для обоснования и легитимации своих действий. И неудивительно – русская идентичность вынуждала с собой считаться, хотя бы в некоторой степени. «Слово о погибели Русской земли» - это название не только гениального литературного произведения XIII века, но и почти всей дальнейшей русской культуры.

 

Ностальгия помогает обрести чёткое самосознание ещё больше, чем зримая реальность – и ностальгия по утраченной единой Русской государственности определила всё русское самосознание, да и вообще всё то, что мы можем назвать русскостью. Важно подчеркнуть, что идентичность, формировавшаяся на основе православной культуры, обладала значительным своеобразием по сравнению с тем, что в это же время творилось на Западе.

 

Основы русской идентичности – это такие понятия, как «Русская земля» (каноническая территория Русской церкви, со временем осознанная как святая), «русская вера», а также «русские люди» - то есть люди русской веры, живущие на Русской земле. И благодаря тому, что в каждой деревне священник доносил до прихожан эти формулы самосознания, русская идентичность к XIV-XV векам утвердилась на Русской земле повсеместно и во всех социальных слоях. Что, опять же, очень сильно отличало русскую ситуацию от западной, и конкретно – от польской. Там, как показывают исследования, утверждение этнической идентичности в широких слоях населения происходило значительно позже, в Раннее Новое время, в XIX и даже нередко в ХХ вв. А сама идентичность становилась и развивалась другими путями.

 

Что же с поляками? Польский «золотой век» - это период XVI – XVII столетий, это Первая Речь Посполитая, шляхетская республика. По идее, поляки тоже могли бы ностальгировать по пястовской Польше, но, этому помешали два обстоятельства.

 

Во-первых, её история не закончилась катастрофой, между тем именно катастрофа рождает то чувство всеобщей ностальгии по утраченному, которое и претворяет в сознании народа предшествующий ей период в «золотой век» истории.

 

Во-вторых, более поздняя эпоха Первой Речи Посполитой была гораздо ярче и культурно значимей. И это было государство, которое занимало собою всю Западную Русь, то есть ту священную Русскую землю, возвращение которой уже в XV-XVI веках было главным нервом русской жизни, главной задачей всей политики Московского государства.

 

Мало кто из поляков помнит, как осуществлялось подчинение русских земель, когда именно была захвачена Червонная Русь, как подчинили Подляшье и Волынь, как заключалась Люблинская уния. Но все западнорусские земли ощущаются как «свои», как пространство польской истории, политики и культуры. Этот польский «золотой век», так же как и русский, закончился катастрофой.

 

И хотя уже события середины XVII века можно назвать катастрофичными, всё же та катастрофа, которая окончательно закончила этот «золотой век» – это разделы Речи Посполитой в конце XVIII столетия. Вся дальнейшая польская история – это ностальгия по утраченной государственности и по утраченному с нею национальному единству, это история борьбы за восстановление Польши.

 

Лозунг «воссоздания Польши в границах 1772 года» - важнейший для всей польской мысли с XVIII века и по ХХ. Замечу, что польская идентичность для того времени – это идентичность в первую очередь сословная, она определялась формулой «польский народ шляхетский». Весь XIX век лучшие польские умы были увлечены вопросом, как эту польскость, а значит и эту ностальгию по утраченной Польше, внушить «простому люду», и, надо сказать, немало преуспели в этом. И всё же сословная ограниченность польскости мешала организации польского сопротивления даже ещё и в ХХ веке.

 

Важнейшей проблемой было то, что тот «простой люд», на который рассчитывали поляки, был этнически очень разный: количественно бóльшую его часть составляли русские крестьяне, которые (в отличие, кстати, от польских) имели довольно определённые понятия о том, кто они и чем они отличаются от поляков (своей «русской верой»).

 

Ещё Т.Костюшко писал о том, как можно и как нужно сделать «rusinów naszych» поляками по самосознанию и уже он отметил, что главным орудием для этого может быть только католическая религия, распространение католической веры. Как мы знаем, осуществить это так и не удалось, а после Второй Мировой войны Польша была возвращена в свои пястовские границы. И в этом можно усмотреть некоторый надлом современного польского самосознания: границы соответствуют не той Польше, по которой оно ностальгирует:

 

Польша теперь телом в Центральной Европе, но душой по-прежнему в Восточной, что определяет всю польскую восточную политику. А в Польше, кстати, почти вся политика, и даже не только внешняя, так или иначе сводится к восточной.

 

Так русская и польская идентичности, сформировавшиеся в современном своём виде в разные эпохи и ностальгирующие по очень разным столетиям, пересекаются территориально: вся Западная Русь (состоящая ныне из Украины и Белоруссии) – это пространство, которое привыкли считать своей национальной территорией и русские, и поляки.

 

Главным противником в деле восстановления Русского единства всегда представали поляки.

 

Главным противником восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года всегда были русские. На этом противоречии основана и принципиальная разница в восприятии исторических событий и политики в отношении друг друга.

 

продолжение:  

http://www.apn.ru/publications/article22387.htm