«Мы имеем дело, безусловно, с политическим преследованием»



Михаил Ходорковский ответил на вопросы Зюддойче Цайтунг о деле Pussy Riot. Пресс-центр публикует оригинальную русскую версию ответов.

Процесс против участниц Pussy Riot уже многим напоминает Ваше дело. Упрек в хулиганстве по российскому закону оправдан или речь идет о символическом наказании противников государства и церкви?

Несомненно, можно считать неприемлемо вызывающим поведение девушек в храме. Однако, негативная этическая оценка не означает факт уголовного преступления. Более того, этическим оценкам свойственно разнообразие. Например, наличие в том же самом храме, по некоторым сведениям, мойки для автомашин, банкетных залов и торговых точек может тоже оскорблять чьи-то чувства.
Думаю, церковь отнеслась бы к этому проступку гораздо спокойнее, если бы не текст молитвы. Текст – антипутинский. Иерархи, вероятно, испугались потери близких отношений с властью.
Так что мы имеем дело, безусловно, с политическим преследованием. Цель – дать урок критикам режима. Во всяком случае, так происходящее выглядит, какие бы побудительные мотивы ни были у Путина изначально. То, что команда прошла с самого верха, - бесспорно.
Что до собственно «дела» Pussy Riot, то справедливым я считал бы только оправдательный приговор.

Вы знаете председательствующего на этом процессе судью Виктора Данилкина, который вынес Вам приговор. Вы верите в справедливый процесс?

О справедливости процесса говорить не приходится. Уже ряд сотрудников московского суда (и того самого Хамовнического, и Московского городского) раскрыли механизм подобных политически мотивированных судебно-театральных постановок. Судья вновь всего лишь утвердит приговор, написанный где-то за пределами суда - в прокуратуре или какой-либо другой властной инстанции.
Ни о какой самостоятельности судей даже мечтать не приходится. Нынешний российский суд – обычная бюрократическая контора в структуре вертикали власти. Причем, если там кто-то взбунтуется (что маловероятно) - вышестоящая инстанция сразу поправит.
Я наблюдаю механизм «в работе» на протяжении ряда лет. Он не вызывает ничего, кроме презрения. 
Но изменения неизбежны. Судебные чиновники и их кураторы уже понимают: отношение к ним общества (по крайней мере, в крупных городах) находится у опасной черты.

Начало процесса против Pussy Riot и принятие нового закона «об агентах» произошли одновременно: Вы считаете это случайностью или началом новой фазы государственной «строгости», и если да, то почему?

Прямой причинно-следственной связи между этими событиями я не вижу – подготовкой решений занимались разные люди. Но косвенная связь, скорее всего, есть. Это опасная тенденция - компенсировать падение собственного авторитета, политического и морального, используя репрессивный аппарат государства. 
Есть еще нечто общее между введением статуса «иностранного агента» для некоммерческих организаций, финансируемых из-за пределов России, и делом Pussy Riot.

Обе эти истории наносят очередной серьезный удар по репутации власти, по крайней мере, в глазах активной части российского общества. В результате «великий разрыв» между властью и обществом в России нарастает. Общество запугивают.
Результатом станет сначала выход на арену борьбы радикальных лидеров и последующее вовлечение широких масс уже под радикальными лозунгами. Власть сама запускает механизм «арабской весны», ставя людей перед выбором: смириться или восстать, сама исключает вариант компромисса.
Вероятность, что молодежь смирится - нулевая. Вероятность, что репрессии против молодежи заставят старшее поколение забыть об умеренности - высокая.

Несмотря на массовые протесты против правительства критика процесса по делу Pussy Riot и нового закона об НКО в обществе не выходит за рамки. Протестное движение ослабло, люди запуганы?

Не вполне согласен с Вашей точкой зрения. Простой пример: Pussy Riot поддержали десятки весьма известных в России культурных и общественных деятелей, многие из которых считались – и до сих пор считаются – вполне лояльными Кремлю и лично Путину. Да и на массовые протестные акции в Москве продолжают выходить многие тысячи образованных горожан. 
Другое дело, что российская оппозиция – и старая, системная, и новая, внесистемная – не успела в должной и достаточной мере адаптироваться к новым политическим реалиям, чтобы конвертировать рост протестных настроений в ощутимые политические результаты. Как мне представляется из той точки, в которой я сейчас волею судьбы нахожусь, российская история развивается несколько быстрее, чем политические субъекты, которые могли бы возглавить протестное движение. Это уже проблема нашей оппозиции, уровня ее стратегического понимания ситуации, твердости и последовательности в действиях, наконец, просто мужества.
Репрессии, конечно, сначала пугают неготовых к ним людей. Обыски, допросы, риск тюрьмы – все это для нормального человека психологически тяжело. Но наша психика адаптивна, и по прошествии времени происходит привыкание к любой угрозе. Я прошел такой путь, и не я один.
Дальше что? Сажать тысячи, десятки тысяч? Стрелять? Сомневаюсь, что вся наша властная элита готова к подобному развитию событий. Они же не чужаки, не монстры, а обычные чиновники, чьи дети ходят с нашими в одни школы, они живут с нами в одних городах и поселках, кроме тех, кто уже в Лондоне.
Путь ненасильственного протеста и направлен на осознание частью элиты тупиковости борьбы с собственным народом. Тогда – раскол и падение режима. 
Увы, такой путь требует непреклонности и жертвенности, готовности не отвечать ударом на удар. Впрочем, нам, русским, свойственно терпение и упрямство.