Отсутствие у вас судимости-не ваша заслуга, а наша недоработка... Часть последняя

Вся система допросов была рассчитана на морально-психологическое и физическое изматывание обвиняемых. Об этом свидетельствовал в 1938 г. и бывший заместитель наркома внутренних дел СССР М. П. Фриновский. Он, в частности, показал, что лица, проводившие следствие по делу так называемого "параллельного антисоветского троцкистского центра", начинали допросы, как правило, с применения физических мер воздействия, которые продолжались до тех пор, пока подследственные не давали согласия на дачу навязываемых им показаний. До признания арестованными своей вины протоколы допросов и очных ставок часто не составлялись. Практиковались оформления одним протоколом многих допросов, а также составление протоколов в отсутствие допрашиваемых. Заранее составленные следователями протоколы допросов обвиняемых "обрабатывались" работниками НКВД, после чего перепечатывались и давались арестованным на подпись. Объяснения обвиняемых не проверялись, серьезные противоречия в показаниях обвиняемых и свидетелей не устранялись. Допускались и другие нарушения процессуальных норм.

Несмотря на пытки, следователям далеко не сразу удавалось сломить волю подследственных. Так, большинство проходивших по делу так называемого "параллельного антисоветского троцкистского центра" длительное время отрицали свою виновность. Показания с признанием вины Н. И. Муралов дал лишь через 7 месяцев 17 дней после ареста, Л. П. Серебряков - через 3 месяца 16 дней, К. Б. Радек - через 2 месяца 18 дней, И. Д. Турок - через 58 дней, Б. О. Норкин и Я. А. Лившиц - через 51 день, Я. Н. Дробнис- через 40 дней, Ю. Л. Пятаков и А. Л. Шестов - через 33 дня.

В конечной "победе" следствия над самыми стойкими обвиняемыми, думается, сыграло важную роль то обстоятельство, что "старые большевики" не мыслили своей жизни вне партии, вне служения своему делу. И поставленные перед дилеммой: либо до конца отстаивать свою правоту, признавая и доказывая тем самым преступность государства, построению которого они отдали всех себя без остатка, либо признать свою "преступность", дабы государство, идея, дело остались безупречно чистыми в глазах народа, мира,- они предпочитали "взять грех на душу". Характерное свидетельство Н. И. Муралова на суде: "И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми месяцев, что да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я боролся в течение двадцати трех лет, за которое я сражался активно в трех революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске... Предположим, меня даже запрут или расстреляют, то мое имя будет служить собирателем и для тех, кто еще есть в контрреволюции, и для тех, кто будет из молодежи воспитываться... Опасность оставаться на этих позициях, опасность для государства, для партии, для революции, потому что я - не простой рядовой член партии..."

Террор

Антидемократическое наступление сопровождалось расширением сферы деятельности карательных органов. Все политические решения проводились при непрерывном участии чекистов. Массовый террор в мирное время стал возможен в результате нарушения законности. В обход органов суда и прокуратуры была создана разветвленная сеть внесудебных органов (Особое совещание при Коллегии ОГПУ, "тройки" НКВД, Особое совещание при НКВД и др.). Решения о судьбе арестованных, особенно с обвинением в контрреволюционной деятельности, выносились с нарушением всех процессуальных норм. Широкие полномочия карательных органов фактически ставили их даже над государственными, партийными органами; последние тоже попадали в орбиту массовых репрессий. Из 1961 делегата XVII съезда партии (1934) почти три четверти были в последующие годы расстреляны. Во всех подразделениях армии неограниченные права получили особые отделы (подразделения службы госбезопасности).

По "наводкам" услужливых, порой нечестных работников карательных органов гибли многие работники центральных и местных партийных органов, министерств, руководители ведомств, депутаты Советов всех уровней. За гибель многих партийцев вина лежала на членах ЦК ВКП (б) Кагановиче, Маленкове, Андрееве. На смену погибшим снизу поднимались все новые и новые ряды функционеров. В этой обстановке быстро по службе продвигались будущие генеральные секретари ЦК компартии Н. С. Хрущев, Л. И. Брежнев.

Процессы над лидерами оппозиции послужили политическим обоснованием для развязывания небывалой волны массового террора против руководящих кадров партии, государства, включая армию, органы НКВД, прокуратуры, промышленности, сельского хозяйства, науки, культуры и т. д., простых тружеников. Точное число жертв в этот период еще не подсчитано. Но о динамике репрессивной политики государства говорят данные о численности заключенных в лагерях НКВД (в среднем за год): 1935 г.- 794 тыс., 1936 г.- 836 тыс., 1937 г.- 994 тыс., 1938 г.- 1313 тыс., 1939 г.- 1340 тыс., 1940 г.-1400 тыс., 1941 г.- 1560 тыс.

Согласно уточненным данным, приводимым Коллегией КГБ СССР, "в 1930-1953 годы по обвинению в контрреволюционных. государственных преступлениях судебными и всякого рода несудебными органами вынесены приговоры и постановления в отношении 3 778 234 человек, из них 786 098 человек расстреляно".

Всего с 1930 по 1953 г. в бараках лагерей и колоний побывало около 18 млн. человек, из них 1/5 - по политическим мотивам.

Репрессии сверху дополнялись массовым, доносительством снизу. Доносы свидетельствовали о тяжелой болезни общества, порожденной насаждавшимися подозрительностью, враждой, шпиономанией. Донос, особенно на вышестоящих, начальников, становился удобным средством продвижения по службе для многих завистливых, карьеристски настроенных выдвиженцев. 80% репрессированных в 30-е годы погибли по доносам соседей и коллег по службе. Доносом пользовались те, кто мстил правящей элите за поруганную "буржуазную" интеллигенцию" за бывших собственников и недавних нэпманов, за раскулаченных, за всех тех, кто попадал в жестокие жернова "классовой борьбы". Недавняя гражданская война откликнулась еще одной кровавой жатвой, только теперь уже для "победителей".

В число "врагов" были зачислены церковные и сектантские организации. В росте влияния церкви, в частности на молодежь, в новых ее идеях и формах работы для верующих партия увидела для себя огромную опасность. На VIII съезде комсомола (май 1928 г.) с тревогой говорилось о том, что сектантские организации объединяют не меньше молодежи, чем комсомол. Проблемы духовности, нравственности, культуры, традиций, свободы выбора для человека не волновали новых вождей. Они становились рутинным "хламом" по сравнению с "великими планами строительства социализма".

Однако сводить политико-экономический механизм 30-х годов к одним чисткам, репрессиям, диктату центра было бы неверно. "Эффективность" (если здесь вообще можно говорить об эффективности) репрессий имеет свои пределы. Карательными мерами можно сократить прогулы, но не организовать производство; выявить "вредителей", но не подготовить квалифицированных специалистов; нарастить вал, но не обеспечить качество. В 30-е годы в области методов организации производства, форм общественной жизни при общем нарастании администрирования мы сталкиваемся со своего рода маятником: от "административного уклона", усиления репрессий к усеченному хозрасчету, ограниченной политической либерализации; от усеченного хозрасчета, ограниченной политической либерализации к "административному уклону", усилению репрессий...