Из "Русских сказок Горького"

Вот тоже — жили-были два жулика, один чёрненький, а другой рыжий, но оба бесталанные: у бедных воровать стыдились, богатые были для них недосягаемы, и жили они кое-как, заботясь, главное, о том, чтобы в тюрьму, на казённые хлеба попасть. И дожили эти лодыри до трудных дней: приехал в город новый губернатор, фон дер Пест, осмотрелся и приказал:

«От сего числа все жители русской веры, без различия пола, возраста и рода занятий, должны, не рассуждая, служить отечеству».

Товарищи чёрненького с рыжим помялись, повздыхали и все разошлись: кто — в сыщики, кто — в патриоты, а которые половчее — и туда и сюда, и остались рыжий с чёрненьким в полном одиночестве, во всеобщем подозрении. Пожили с неделю после реформы, подвело им животы, не стерпел дальше рыжий и говорит товарищу:

— Ванька, давай и мы отечеству служить?

Сконфузился чёрненький, опустил глаза и говорит:

— Стыдно…

— Мало ли что! Многие сытней нас жили, однако — пошли же на это!

— Им всё равно в арестантские роты срок подходил…

— Брось! Ты гляди: нынче даже литераторы учат: «Живи как хошь, всё равно — помрёшь»…

Спорили, спорили, так и не сошлись.

— Нет, — говорит чёрненький, — ты — валяй, а я лучше жуликом останусь…

И пошёл по своим делам: калач с лотка стянет и не успеет съесть, как его схватят, изобьют и — к мировому, а тот честным порядком определит его на казённую пищу.

Посидит чёрненький месяца два, поправится желудком, выйдет на волю — к рыжему в гости идёт.

— Ну, как?

— Служу.

— Чего делаешь?

— Ребёнков истребляю.

Будучи в политике невеждой, чёрненький удивляется:

— Почто?

— Для успокоения. Приказано всем — «будьте спокойны», — объясняет рыжий, а в глазах у него уныние.

Качнёт чёрненький головой и — опять к своему делу, а его — опять в острог на прокормление. И просто, и совесть чиста.

Выпустят — он опять к товарищу, — любили они друг друга.

— Истребляешь?

— Да ведь как же…

— Не жаль?

— Уж я выбираю которые позолотушнее…

— А подряд — не можешь?

Молчит рыжий, только вздыхает тяжко и — линяет, жёлтым становится.

— Как же ты?

— Да так всё… Наловят их где-нибудь, приведут ко мне и велят правды от них добиваться, добиться же ничего нельзя, потому что они помирают… Не умею я, видно…

— Скажи ты мне — для чего это делается?

— спрашивает чёрненький.

— Интересы государства требуют, — говорит рыжий, а у самого голос дрожит и слёзы на глазах.

Задумался чёрненький — очень жалко ему товарища — какую бы для него деятельность независимую открыть?

И вдруг — вспыхнул!

— Слушай — денег наворовал?

— Да ведь как же? Привычка…

— Ну, так вот что — издавай газету!

— Зачем?

— Объявления о резиновых изделиях печатать будешь…

Это рыжему понравилось, ухмыльнулся.

— Чтобы не было ребёнков?

— А конечно! Чего их на мучения рожать?

— Это верно! Только — газета зачем?

— Для прикрытия торговли, чудак!

— Сотрудники, пожалуй, не согласятся?

Чёрненький даже свистнул.

— Вона! Ныне сотрудники сами себя живьём в премии предлагают подписчицам…

На том и решили: стал рыжий газету издавать, «при участии лучших литературных сил», открыл при конторе постоянную выставку парижских изделий, а над помещением редакции, ради соблюдения приличий, учредил дом свиданий для высокопоставленных лиц. Дела пошли хорошо, живёт рыжий, толстеет, начальство им довольно, и на визитных карточках у него напечатано:

«Вдоль Поперёк Ивсяко Редактор-издатель газеты «Туда-сюда», директор-учредитель «Сладкого отдыха администраторов, утомлённых преследованием законности».

Тут же торговля презервативами оптом и в розницу».

Выйдет чёрненький из острога, зайдёт к товарищу чайку попить, а рыжий его — шампанским угощает и хвалится:

— Я, брат, теперь даже умываться стал не иначе, как шампанским, ей-богу!

И, зажмурив глаза от восторга, умильно говорит:

— Хорошо ты меня надоумил! Вот это — служба отечеству! Все довольны!

А чёрненький тоже рад:

— Ну, вот и живи! Отечество у нас невзыскательно.

Растрогается рыжий — приглашает товарища:

— Вань, айда ко мне в репортёры!

Смеётся чёрненький:

— Нет, браток, я, должно быть, кончерватор, уж я останусь жуликом, по-старинному…

Морали тут нет никакой. Ни зерна.