Семейное законодательство Российской империи (из монографии Ю. М. Гончарова)

ГЛАВА 1

СЕМЬЯ И ПРАВО

1.1. Брачное законодательство Российской империи

Необходимость изучения брачно-семейного законодательства при исследовании истории семьи очевидна, что уже отмечалось в литературе [1]. Эта необходимость продиктована также тем, что в советские годы брачно- семейное законодательство Российской империи оставалось самой неизученной отраслью дореволюционного права. Этому есть свое объяснение. В первые же послереволюционные годы исторически оправданная критика патриархальной семьи приобрела крайний характер и переросла в отрицание не только архаичных, отживших форм семьи и принципов семейных отношений, но и самого института семьи вообще [2]. Советское семейное право полностью порвало с дореволюционной традицией, кроме одной, наверное, самой живучей — стремлением с помощью законодательства решать идеальные цели. Не случайно Л. Троцкий называл семейное право Октябрьской революции «предметом ее законной гордости» [3].

В силу этого, в отличие, например, от государственного права, брачно-семейное законодательство Российской империи не привлекало внимания отечественных исследователей [4], что ярко контрастировало с огромным количеством дореволюционных правоведческих работ, посвященных семье.

Действительно, круг научной литературы XIX — начала XX в., рассматривающей правовые аспекты того важнейшего социального института, огромен. Даже русские философы пытались осмыслить эту проблематику. Например, В.В. Розанов образно назвал семейное право «юридической тканью около физиологического и вместе религиозного факта семьи» [5]. Семейству посвящена отдельная глава в работе Б.Н. Чичерина «Философия права» [6].

Как определяли правоведы того периода, «семейное право есть совокупность юридических норм, регулирующих отношения членов семьи» [7]. При этом давались различные определения семьи. Так, известный историк русского права М.Ф. Владимирский-Буданов писал: «Семьей называется сложный союз супругов между собой и родителей с детьми. Для бытия семьи (в теоретическом и законодательном смысле) достаточен один из этих двух союзов: семьей признается муж и жена, не имеющие детей; семью также может составлять один из родителей вместе с детьми» [8]. Более лаконичным было определение А.И. Загоровского: «Семья есть группа лиц, связанных браком или родством, живущих совместно друг с другом» [9]. При этом в определении была два главных момента: во-первых, характер отношений, связывающих группу лиц (брак или родство), во-вторых, — совместное проживание. Именно второй момент вызывал наибольшие претензии критиков семейного права во второй половине XIX — начале XX в.

По духу законодательства семейные отношения порождают семейные права, ставящие в определенную личную зависимость одного члена семейного союза от другого. При этом подразумевалось, что семейные отношения имеют особые свойства по сравнению с другими отношениями гражданского права — имущественными, так как они более моральные, чем юридические. В силу этого правоведы считали, что регулирование правом семейных отношений труднее, чем отношений имущественных: «Содержание отношений семейных в большинстве случаев дано самой природою, веления которой право только освещает и приноравливает к потребностям общества: в виду особой важности отношений семейных для общежития, предписания права, касающиеся их, имеют характер абсолютных, неизменных по частному произволу, норм, в противоположность отношениям имущественным, где частная автономия имеет полный простор. Поэтому нормы семейного права заключают в себе в значительной степени элемент публичный, тогда как нормы права имущественного запечатлены характером приватным» [10].

Семейное право дореволюционной России прошло долгий путь развития, представляя результат действия русского обычного права, византийских светских законов, церковного права и европейского законодательства. Важные изменения в сфере семейного права произошли в XVIII в., когда на развитие русского законодательства большое влияние оказало европейское право. Именно с этого времени «стало чувствоваться сильное влияние государства в семейной жизни» [11]. Подобное мнение было широко распространено: «С первых годов XVIII столетия начинается сильное государственное влияние на русскую семью» [12].

Главной особенностью семейного права являлась значительная роль церкви в регулировании брачно-семейных норм. Церковь, в частности, регулировала заключение, расторжение брака и внутрисемейные отношения [13]. Как писал специалист по семейному праву А.И. Загоровский, «на теперешнее состояние семейного права у народов христианских возымела весьма сильное влияние христианская религия, для которой семья всегда была предметом особых забот и попечения. Это влияние сказалось как на определении условий заключения и расторжения брака, так и на форме его. В известной мере оно отразилось и на определении взаимных личных отношений между членами семьи» [14]. Историк Б.Н. Миронов отмечал: «Как это ни парадоксально, в пореформенное время церковь усилила контроль за семейно-брачными отношениями. В силу этого изменения в семейно-брачных отношениях происходили в большей степени де-факто, чем де-юре» [15].

В то же время значительная роль церкви не означала устранения государства от регламентирования брачно-семейных отношений. Как отмечалось в то время, «современное семейное право развивается при весьма деятельном участии государства, которое, изъявши из рук церкви брачное право, строит его на началах общекультурных, не связанных с вероисповедными различиями, а в других отделах семейного права стремится провести принципы равноправия и покровительства и защиты слабейших членов семейного союза» [16].

Семейный союз мог подразумевать три рода отношений: отношения между супругами, отношения между родителями и детьми и между опекунами и подопечными. Соответственно при правовом регулировании эти виды отношений создавали три института семейного права: брак, союз родителей и детей, опеку. Соответствующей была и структура законодательства.

Законы, регламентирующие брачно-семейные отношения, содержались в томе X Свода законов Российской империи — «Своде законов гражданских», а точнее, в первой книге Свода, озаглавленной «О правах и обязанностях семейственных» [17]. Книга первая содержала следующие разделы: «О союзе брачном», «О союзе родителей и детей и союзе родственном», «О опеке и попечительстве в порядке семейственном». Часть законов, регулировавших имущественные отношения в семье, содержалась также в третьей книге «Свода законов гражданских» — «О порядке приобретения и укрепления прав на имущество в особенности».

«Началом и основанием» семьи являлся брак. Владимирский-Буданов писал: «Супружеский союз возникает из брака и предполагает затем определенные юридические — личные и имущественные — отношения между мужем и женой» [18]. Социолог Питирим Сорокин утверждал: «Основанием союза супругов является брак, признанный государством, заключенный в определенной юридической форме и влекущий за собой определенные юридические последствия — личные и имущественные» [19].

С юридической точки зрения правоведы XIX в. определяли брак как нормированный правом пожизненный половой союз мужчины и женщины. При этом фактическую основу брака составляло сожительство мужчины и женщины. Именно факт сожительства при наличии предписанных законом формальных и материальных условий являлся браком. Подобное понимание не исключало из понятия «брак» необходимости этического элемента. Этот элемент вводился путем законодательного требования соблюдения тех условий, без выполнения которых брак немыслим. Но и эти условия опять-таки предписывались правом и в конечном счете исполнялись как правовые нормы.

Русское законодательство в отличие от западноевропейского, причисляющего брак к институтам гражданского права, смотрело на брак как на акт религиозный по преимуществу, в силу чего и нормирование его в важнейших вопросах (в вопросах заключения и прекращения) отдавало в руки того вероисповедания, к которому принадлежали супруги. Подобная ситуация, облегчая задачу законодателя при регулировании столь важного института, как брак, в то же время создавала немало трудностей, внося разнородность по самым основным вопросам брачного права, стесняя свободу совести супругов при смешанных браках. В силу большого значения религиозных норм при регулировании брачно-семейных отношений реформирование этой отрасли права было затруднено в силу совершенно понятной консервативности религиозных норм и церковных организаций [20].

В нормах, регулировавших установление брака, главными были два вопроса: во-первых, условия совершения брака и, во-вторых, о совершении брака (форме брака).

Условия для вступления в брак, определяемые законодательством Российской империи, проистекали из разных причин — юридических, физиологических, этических и религиозных. Отсутствие условий являлось препятствием для вступления в брак.

Одним из главных условий совершения брака было достижение определенного возраста. Регламентация брачного возраста в законе была необходима не только ввиду физических целей брака (рождение детей), но и моральных, т.е. для того, чтобы можно было предположить в брачующихся ясное сознание и свободную волю при решении вопроса о браке [21].

В допетровскую эпоху минимальный брачный возраст определялся церковным каноническим правом, но нормы эти постоянно колебались. С XVIII в. в регулирование этого вопроса уже вмешивается государство. Однако установленный законом брачный возраст в XVIII и даже начале XIX в. колебался. Так, по указу Петра I о единонаследии брачный возраст определен для мужчин в 20 лет, а для женщин — в 17. С отменой указа эта норма утратила силу. В 1774 г. Синод предписывал духовенству разведывать, «чтобы они возраст имели, юноши не менее 15 лет, а девицы в 13 лет» [22]. Возраст, назначенный этим указом, в XIX в. был признан чрезмерно низким, и в 1830 г. уже не церковным, а государственным законом были установлены новые сроки: «Запрещается вступать в брак лицам мужского пола ранее восемнадцати, а женского шестнадцати лет от рождения». Но в необходимых случаях епархиальный архиерей, согласно указу 1857 г., мог по своему личному усмотрению разрешить брак, если жениху и невесте «недостает не более полугода до узаконенного на сей случай совершеннолетия» [23]. Общий срок брачного совершеннолетия был снижен для «природных» жителей Закавказья, которым дозволялось вступать в брак по достижении женихом 15, а невестою 13 лет.

Позднее особый возраст брачного совершеннолетия был установлен для офицеров. Офицерам, состоящим на действительной военной службе, во всех без исключения войсках, военных управлениях, учреждениях и заведениях, не дозволялось вступать в брак ранее 23 лет и ранее выслуги не менее двух лет в той воинской части, где они женятся [24].

Ситуация с брачным возрастом осложнялась тем, что кроме общего гражданского совершеннолетия, существовало, как пережиток прежде действовавших исключительно церковных законов, еще и церковное совершеннолетие — 15 лет для мужчин и 13 лет для женщин. Этот возраст был назначен уже упоминавшимся указом Синода 1774 г., который никто не отменял. Отношение между этими двумя возрастами брачного совершеннолетия было следующим: решающее значение имело церковное совершеннолетие — если оказывалось, что брак повенчан до достижения женихом или невестой церковного совершеннолетия, то брачившиеся должны были быть разлучены от сожительства. Это разлучение продолжалось до достижения ими гражданского совершеннолетия, когда они могли возобновить брак [25].

Законом был установлен также и крайний старческий возраст, по достижении которого вступать в брак запрещалось. Статья 4 «Свода законов гражданских» гласила: «Запрещается вступать в брак лицу, имеющему более восьмидесяти лет» [26]. Это положение появилось в праве также в XVIII в., а именно в 1744 г., когда был принят указ Синода по частному случаю вступления в брак в возрасте 82 лет. Основанием для принятия этой нормы выдвигалось то, что брак «от Бога установлен для умножения рода человеческого», что от человека преклонных лет «надеяться весьма отчаянно» [27].

Несоблюдение постановлений о брачном возрасте являлось нарушением не только гражданских законов, но также и уголовных. «Уложение о наказаниях» в статье 1563 определяло, что за вступление в брак прежде или позднее определенного законами церковными или государственными возраста сочетавшиеся лица и согласившиеся на то заведомо или побудившие к тому родители, опекуны или старшие родственники подвергаются заключению в тюрьму на срок от 2-х до 4-х месяцев или аресту от 4-х недель до 3-х месяцев.

Следующим условием, необходимым для вступления в брак, являлось умственное здоровье. Статья 5 «Свода законов гражданских» постановляла: «Запрещается вступать в брак с безумными и сумасшедшими». Возникновение этой нормы в русском праве также относится ко времени Петра I, когда в 1722 г. вышел указ под заглавием «О свидетельствовании дураков в Сенате», смысл которого состоял в том, что тем дворянам, которые не годятся в службу, «отнюдь не женитца». К этому пункту Петр прибавил в черновике: «И замуж итит не допускать». Приписка Петра, таким образом, исключала из сферы брачных отношений не только непригодных к службе «дураков», но и слабоумных девиц. По отношению к девушкам никакой процедуры не было установлено, а для юношей был введен особый порядок освидетельствования в Сенате. Сенат «смотрел» молодых людей, не пригодных в науку и службу, с тем, чтобы не допускать их до брака, грозившего дать плохое потомство и не сулившего «государевой пользы» [28].

Для вступления в брак было необходимо заручиться согласием родителей. В Своде присутствовало безусловное требование согласия на брак со стороны родителей, опекунов или попечителей (статья 6). При этом законодательство стремилось примирить две противоположных традиции: сохранить свободное волеизъявление брачующихся и дать в то же время место для участия в заключении брака воле родителей. В силу этого в статье 12 Свода было зафиксировано: «Брак не может быть законно совершен без взаимного и непринужденного согласия сочетающихся лиц; посему запрещается родителям своих детей и опекунам лиц, вверенных их опеке, принуждать к вступлению в брак против их желания» [29].

Стремясь примирить эти две тенденции, законодательство Петра I прибегало к различным мерам. Так, узаконением 5 января 1724 г. было установлено: «А понеже много случается, что и неволею сочетаемые не дерзают во время брака смело спорить, один за стыд, другие за страх, что уже после является от несогласного тех неволею сочетанных жития, — того ради в прилучающихся у знатных персон и шляхетства и прочих разночинцев браках (кроме крестьянства), прежде венчания брачных приводить родителей их обоих совокупляющихся персон, как отцов, так и матерей, а которые в живых не имеют плотских родителей, то тех, которые вместо родителей действительно вменяются, — к присяге в том, что одни не неволею ль сына женят, другие не неволею ль замуж дочь отдают» [30]. Однако эта гарантия свободы жениха и невесты не удержалась в отечественном законодательстве. В большинстве европейских стран законодательство также требовало согласия родителей на вступление в брак, однако оно было ограничено достижением детьми определенного возраста: в Пруссии — 24 года, во Франции — 25 лет для сыновей и 21 год для дочерей [31]. В России же обязанность испрашивать согласия родителей не ограничивалась никаким возрастом, и это был обязан делать даже совершенно взрослый, самостоятельный человек. Тем не менее браки вопреки воли родителей не признавались действительными, хотя и могли привести к серьезным последствиям для «ослушников родительской воли», а именно: заключение в тюрьме на срок от 4 до 8 месяцев и лишения права наследования по закону, если родители впоследствии не простят виновного.

Значимой правовой нормой, касающейся большого числа населения империи, было требование письменного разрешения начальства на вступление в брак для лиц, состоящих на государственной службе: «Запрещается лицам, состоящим в службе, как военной, так и гражданской, вступать в брак без дозволения их начальств, удостоверенного письменным свидетельством» [32]. Традиция испрашивать дозволение начальства на брак имела в России древние корни. Как писал Владимирский-Буданов, «это требование, не существовавшее в византийском праве, встречаем лишь в отечественных памятниках и в обычном праве. Первоначально оно имело общее применение не только для служилых лиц, но и для неслужилых, так как брак, по русскому праву, есть не только личное и семейное дело, но и общественное» [33]. Современники считали причиной такого положения дел патриархальный характер любой власти в России: «Но ни один отец или опекун с семейным советом женили сына и выдавали дочь: это право, при известных обстоятельствах, принадлежало всякой власти, — помещику, общине, царю, — т.к. всякая власть носила отеческий характер: Идея отеческого вмешательства власти в дело заключения брака до сих пор живет даже в нашем законодательстве, выражаясь в обязанности жениха иметь дозволение подлежащего начальства на вступление в брак» [34]. Во время петровских реформ эта норма была законодательно закреплена для гражданских и военных чиновников. Она исходила из представлений об обязанности государства опекать своих подданных и вместе с тем из обязанности подданных подчинять личные интересы служебным. Нарушение этого правила, однако, влекло только дисциплинарное наказание — выговор с занесением в послужной список.

Для военных был установлен особый порядок получения такого разрешения. На вступление в брак офицер должен был испросить разрешение у командира своей части, который решал вопрос о пристойности брака, а для этого было необходимо, чтобы невеста была «доброй нравственности и благовоспитана». Кроме того, при разрешении брака, необходимо было принять во внимание общественное положение невесты. Командир части представлял свое заключение на усмотрение начальника дивизии, которому и принадлежало право окончательного решения [35].

Офицерам, получающим от казны менее 1200 руб. содержания в год, вступление в брак разрешалось начальством не иначе, как по предоставлению имущественного обеспечения в виде недвижимости, приносящей не менее 300 руб. годового дохода, или в виде единовременного вклада в 5000 руб. [36] Однако сомнительно, чтобы последняя мера часто применялась в провинции. В противном случае большинство офицеров никогда бы не смогли вступить в брак.

Брак также не мог быть заключен при существовании предыдущего, не расторгнутого по закону. Это касалось прежде всего лиц христианских вероисповеданий [37]. Запрещено многоженство было также у евреев [38]. Что касается браков нехристиан, то российское законодательство регламентировало их в значительно меньшей степени: «Каждому племени и народу, не выключая и язычников, дозволяется вступать в брак по правилам их закона, или по принятым обычаям, без участия в том гражданского начальства или Христианского духовного правительства» [39]. В силу этого, поскольку Коран разрешал мусульманам иметь 4-х жен, это допускалось и существовавшим законодательством.

По закону также существовали ограничения в числе повторных браков, и брак одним человеком, по прекращении предшествующих, мог быть заключен не более трех раз. Статья 21 Свода законов гласила: «Запрещается вступать в четвертый брак». Для предупреждения двойных и четвертых браков предписывалось: «:на выдаваемых лицам обоего пола видах на жительство, в случае вступления сих лиц в брак, делаются надлежащие о том рукою Священника отметки с означением, с кем именно, когда и какой церкви совершено венчание. Сообразно с сими отметками, военные и гражданские начальства, при перемене или возобновлении упомянутых видов на жительство, означают в них и брачное состояние тех лиц, коим они выдаются» [40].

Вступить во второй брак женщине было сложнее, чем мужчине, в силу целого ряда правовых ограничений: «Наш свод гражданских законов сильно препятствует вторичным бракам женщин. С этой целью он пользуется ничтожными помехами. Он подвергает сомнению их права на опеку над детьми, лишает их этого права и, что всего важнее, права распоряжения имуществом, если дети несовершеннолетние; также он лишает их права на получение денежного содержания от зятя, снохи и т.п.» [41].

Запрещались также браки монахов и лиц, имеющих духовный сан. По церковным постановлениям брак был немыслим как для монахов, так и для священников и диаконов, пока они сохраняют свой сан (статья 2).

Вступление в брак могло быть запрещено и в силу судебного приговора. Запрет распространялся на тех, чей брак был расторгнут вследствие виновности в прелюбодеянии, двоеженстве, неспособности к брачному сожительству или вследствие виновного безвестного отсутствия (статьи 40, 41).

Юридические ограничения на вступление в брак существовали также для лиц, отбывающих наказание. Находящимся под арестом вступать в брак было запрещено. Ссыльным до их распределения по местам ссылки в Тюмени также запрещалось вступать в брак между собою, но дозволялось вступать в брак на пути к месту ссылки с не преступниками. Ссыльно-каторжным мужчинам и женщинам запрещалось вступать в брак до того, как их переведут в отряд исправляющихся и они там пробудут без замечаний определенный срок — от 1 до 3- х лет в соответствии с разрядом преступления. Эти ограничения устанавливались «Уставом о содержащихся под стражей» и «Уставом о ссыльных» [42].

Запрещалось также вступать в брак родственникам и свойственникам. При этом в данном случае Свод законов регулирование данного вопроса отдавал церкви: «Запрещается вступать в брак в степенях родства и свойства, церковными законами возбраненных» [43] — гласила соответствующая статья свода законов. В праве различались следующие виды родства: кровное или естественное, гражданское и духовное. Кровное родство основывалось на «единстве или общности крови», вследствие происхождения одного лица от другого или нескольких лиц от общего предка. Близость или отдаленность кровного родства определялась степенями, а степени считались по числу рождений. Например, между отцом и сыном одно рождение, следовательно, одна степень родства, между дедом и внуком два рождения, и потому две степени родства, две степени родства по боковой линии было между родными братьями, три — между дядями и племянниками. Ряд степеней, последовательно идущих одна за другой, назывался родственной линией [44].

Под гражданским родством подразумевалась связь, возникающая между известными лицами вследствие усыновления. Духовное родство возникало после крещения между крестными родителями (восприемниками) и детьми (воспринятыми) на основе восприятия крестимого из купели во время обряда. В духовном родстве считались восприемник, воспринятый, физические родители воспринятого и нисходящие родственники всех этих лиц [45].

Свойством называлось родственное отношение, происходящее от сближения двух родов посредством брака их членов. Свойство определялось правоведами как «связь, основанная на браке двух лиц, принадлежащим к разным родам. Оно называется двухродным, если определяется связь одного супруга с родственниками другого, или же связь родственников обоих супругов, следовательно, связь двух родов, и трехродным, если имеется в виду связь трех родов, например между мачехой и мужем падчерицы» [46]. Отношения свойства приравнивались к кровнородственным на основании библейской формулы о муже и жене как одной плоти. Различалось свойство между одним из супругов и кровными родственниками другого, между кровными родственниками одного и кровными родственниками другого супруга. Обе родственные фамилии, вступившие в свойство, рассматривались как две боковые линии в кровном родстве. Тем самым родственники жены становились родственниками мужа в тех же степенях, в которых они родственны жене, но не по кровному родству, а по свойству.

Подобные запрещения существовали во всех европейских законодательствах и диктовались физиологическими, расовыми и моральными причинами. При этом пределы родства, препятствующие заключению брака, со временем сужались. Так Русская православная церковь, первоначально запрещавшая браки до 8-й степени родства, постепенно снизила требования, ограничившись 4-й степенью. Во второй половине XIX в. церковью запрещались браки между родственниками по прямой линии, а в линиях боковых и в двухродном свойстве до 4-й степени родства включительно; в трехродном свойстве — только свойственникам первой степени. Сверх того, указами Синода предписывалось, чтобы в сомнительных случаях приходские священники испрашивали разрешение у епархиального начальства. В духовном родстве православная церковь запрещала браки восприемника с воспринятой и ее матерью, а восприемнице с воспринятым и его отцом [47].

К числу условий для заключения брака относилось также требование соответствия вероисповедания брачующихся лиц. Это требование обосновывалось соображениями религиозного характера и церковной формой заключения брака. Следуя постановлениям вселенских соборов, русская церковь издавна воспрещала православным заключать браки с иноверцами, отказывавшимися перейти в православие. Ситуация изменилась в XVIII в., когда в состав России вошли обширные территории с неправославным населением, а на русской службе появилось много иностранцев. Начали заключаться браки между православными и представителями других христианских конфессий. Необходимость законодательного подтверждения новой практики привела к появлению ряда узаконений Синода, регламентировавших такие браки [48]. По новым правилам считалось, что «брак лица вернаго с неверным правильный и законный есть», если он не приводит к совращению православного [49]. При этом супруги могли придерживаться раз- личной веры, но детей следовало крестить по православному обряду.

Действовавшее законодательство второй половины XIX — начала XX в. запрещало браки между православными и раскольниками, а также между православными, католиками и греко-униатами, с одной стороны, и нехристианами, с другой. Также запрещались браки между протестантами и язычниками. При совершении браков православных с иноверцами «Свод законов гражданских» требовал соблюдения ряда условий: 1) чтобы неправославные давали подписку, что не будут ни поносить своих супругов за принадлежность к православию, ни склонять их к принятию своей веры и рожденные в браке дети будут крещены и воспитаны в правилах православного исповедания (подписка должна была браться священником перед совершением брака); 2) чтобы при совершении брака были соблюдены все правила, установленные для браков между православными; 3) чтобы браки совершались в православной церкви по православному обряду [50].

Достаточно важен вопрос о форме брака, поскольку только совершение брака в установленной законом форме делало его действительным. Российское законодательство признавало только церковную форму заключения брака, и только эта форма имела силу для лиц всех вероисповеданий, признанных государством: «Законный брак между частными лицами совершается в церкви, в личном присутствии сочетающихся, во дни и время, для сего положенные, при двух или трех свидетелях, совокупно с обручением и во всем сообразно правилам и обрядам» [51]. Гражданский брак законом не предусматривался: «Гражданский брак у нас до сих пор не дозволен, и те невенчанные связи, которые под этим названием все более и более умножаются в обществе, закон считает греховными и преступными, а живущих в них лиц — «явными прелюбодеями» [52].

Совершению брака должно было предшествовать так называемое оглашение, т.е. оповещение о предстоящем браке. Для православных существовала следующая процедура: желающие вступить в брак были обязаны известить об этом своего приходского священника, сообщив ему письменно или словесно свои звания, имена, фамилии. На основании этого извещения священник три раза по воскресеньям или праздникам делал оглашение о предстоящем браке в церкви. Оглашение имело целью дать возможность заявить о препятствиях к браку всем, знающим о них. Вместе с оглашением причт церкви, в которой намечено венчание, должен произвести брачный обыск, т.е. исследование о том, существуют ли препятствия к браку, о выполнении которого должна была быть сделана запись в обыскной книге. Акт обыска подписывался женихом и невестой, поручителями жениха и невесты (по 2 с каждой стороны), которые свидетельствовали, что все сведения верны, а также членами причта [53].

Совершение брака представителей нехристианских религий производилось по правилам их вероисповеданий, при этом как у евреев, так и у мусульман требовалось присутствие при венчании свидетелей, а у мусульман также и оглашение о браке [54].

В особом положении относительно совершения браков находились старообрядцы, которые в законодательстве именовались раскольниками. Исповедание раскольников долго не признавалось государством, соответственно не признавались и их браки. Раскольники могли официально венчаться только при одном условии — присягнув в верности православию, т.е. отказавшись от своей веры. Но так как в раскол перешло огромное число подданных, то государство не могло не регулировать их брачного права. При Петре I последовали некоторые послабления, и браки между раскольниками, не освященные церковью, могли утверждаться государством при уплате специальной пошлины [55].

Непризнание браков раскольников продолжалось вплоть до второй половины XIX в. Ясно, что из коллизии двух обстоятельств — непризнания за раскольниками свободы вероисповедания и необходимости регулировать гражданско-правовые последствия брака — был единственный выход: разрешить им совершать браки гражданским порядком, и регистрировать их светскими властями, что и было, наконец, им разрешено указом 19 апреля 1874 г. Для регистрации браков раскольников были введены особые метрические книги. Однако указанные правила распространялись не на всех раскольников, а только на так называемых записных, т.е. официально числящихся в расколе [56]. Сама процедура заключения брака слагалась из нескольких моментов: 1) подавалось письменное или словесное заявление в полицейское управление или волостное правление о предстоящем браке; 2) при дверях управления или правления выставлялось в течение 7 дней объявление о предстоящем браке; 3) из полицейского управления выдавалось свидетельство о сделанном объявлении и о том, что никто не заявил о препятствиях к браку; 4) желающие вступить в брак лично являлись в полицейское управление; 5) поручители от жениха и невесты (по 2 с каждой стороны) письменно заявляют о том, что брак не принадлежит к числу запрещенных законом; 6) жених и невеста дают подписки о том, что они принадлежат к расколу от рождения [57].

Вопрос униженного положения старообрядцев по сравнению даже с иноверцами проявлялся в брачном законодательстве и в начале XX в. Так, в поступившем в 1903 г. на имя министра внутренних дел В.К. Плеве «Прошении старообрядцев, приемлющих священство», rejqr которого был одобрен Пятым всероссийским старообрядческим съездом, говорилось: «Наше брачное законодательство приравнивает старообрядцев, «раскольиков» и «еретиков» вообще к магометанам, язычникам и евреям. Желая оставаться верными обрядам предков, мы не можем вступать в браки с принадлежащими к господствующей церкви. Мы не будем говорить о том, как глубоко несправедливо такое отношение к старообрядцам, приемлющим священство; мы укажем только на нравственное значение того подневольного отступничества, которое при известных условиях требуется от старообрядцев и к которому они бывают вынуждены прибегать: Нельзя ставить истинно верующего и убежденного старообрядца в таком положении, чтобы он отказался от брака с любимой им девушкой только потому, что она принадлежит к господствующему исповеданию, покровительствуемому государственной властью, а он к старообрядчеству, этой властью только терпимому» [58].

Браки, совершенные с нарушением приведенных выше условий, считались незаконными и не имели правовых последствий (в частности, рожденные в таких браках дети считались незаконнорожденными). Действительный же брачный союз мог быть прекращен или расторгнут. По учению церкви брак прекращается только физической смертью, и данное представление отразилось и в законе: «Брак прекращается сам собою через смерть одного из супругов». При этом «по смерти одного из супругов, оставшийся в живых может вступить в новый брак, если нет законных к тому препятствий» [59].

Расторжение брака могло быть произведено только «формальным духовным судом» по просьбе одного из супругов. Бракоразводными делами ведала церковь. С 1805 г. все бракоразводные дела со всех концов Российской империи сосредотачивались в Синоде. Как отмечали правоведы, «эта централизация бракоразводных процессов способствовала, конечно, немало развитию постоянства в бракоразводной практике; но вместе с тем и укреплению в ней письменного формализма, связанного с заглазным и по мертвому материалу изучением дела и с неминуемыми от этого последствиями достижением больше формальной основательности, чем материальной правды» [60].

К середине XIX в. одной из главных проблем в институте развода были противоречия между системами церковного законодательства и гражданского права. Изначально правовая система пыталась пересмотреть границы между духовным и светским участием в институте развода посредством введения отличия между внутренней стороной брака, подвластной церкви, и внешними отношениями, регулируемыми государством [61]. К концу XIX в. принятие решения о подтверждении окончания брака, официального признания о его действительности или недействительности и развод были по-прежнему в юрисдикции духовных судов, «несмотря на то, что личные и имущественные отношения супругов и детей относились к юрисдикции гражданского суда» [62]. Таким образом, различные стороны семейной жизни контролировались гражданским правом и церковным законодательством. Бракоразводный процесс мог рассматриваться гражданским судом, например, в случае совершения преступления против государства или исчезновения в «неизвестном направлении», но перед этим исковое заявление должно было быть поданным в Духовную консисторию.

Закон устанавливал, что прекращение брака могло быть осуществлено по инициативе одного из супругов при наличии обстоятельств, оговоренных законом, которые являлись основаниями для подачи прошения о разводе [63].

Причины, по которым брак мог быть расторгнут, были четко определены законом. Это были: 1) доказанное прелюбодеяние одного из супругов; 2) неспособность одного из супругов к брачному сожительству; 3) «в случае, когда один из супругов приговорен к наказанию, сопряженному с лишением всех прав состояния, или же сослан на житие в Сибирь, с лишением всех особенных прав и преимуществ» и 4) в случае безвестного отсутствия одного из супругов [64].

Каждый бракоразводный процесс включал в себя несколько обязательных элементов. Традиционной была следующая схема: подача прошения от имени одного из супругов, предоставление необходимых документов (метрических выписей, письма приходского священника о его попытках «возвратить супругов на путь истинный» и т.д.), официальная клятва на Библии, слушание дела в суде, подтверждение решения от Святейшего Синода, возможность подачи апелляции и отказ [65]. Можно привести пример прошения о начале бракоразводного процесса: омский мещанин Лазарь Алексеевич Благодатских писал: «Жена моя по второму браку Любовь Семеновна Благодатских, ведя неблагопристойный для семейной жизни образ действий, позволила себе сотворить блуд, и в данное время сожитель-ствует с: Леонидом Фадеевым: оставив меня с малолетней дочерью от первого брака. Признавая действия жены крайне для меня прискорбными и влекущими расстройство в домашнем обиходе, я вынужден обратиться в Духовную консисторию и покорнейше просить о расторжении брака и о разрешении мне на вступление в новый брак» [66].

Под прелюбодеянием подразумевалось «оскорбление святости брака» фактом половой связи одного из супругов с лицом посторонним. Необходимо было, чтобы прелюбодеяние было фактом состоявшимся, а не покушением, чтобы оно было совершено сознательно и свободно, следовательно прелюбодеяние, совершенное вследствие насилия или во сне, не могло дать повод к разводу. Факт прелюбодеяния должен был подтвержден несколькими свидетелями [67]. Кроме того, даже личное признание вины в нарушении святости брака со стороны ответчика не являлось доказательством и не принималось во внимание Духовной консисторией, если оно не соответствовало показаниям другого супруга и свидетелей. Поскольку брак не мог быть расторгнут по взаимному согласию, данный повод давал единственную возможность для развода путем дачи ложных свидетельских показаний [68]. Известный дореволюционный историк права B. Трелин высказал мнение, что такая практика была широко распространена в России к началу XX в. Для того, чтобы доказать прелюбодеяние, супругам нужно было только «устроить романтическую «случайную встречу», различные «пикантные ситуации» или же воспользоваться свидетельскими показаниями «знакомых людей», кто был готов подтвердить любое ложное свидетельство за деньги. Статья 249 Устава Святейшего Синода выполняется, и публика счастлива» [69].

Последствия развода по причине прелюбодеяния заключались в запрещении виновному супругу вступать в брак навсегда (эта норма сохранялась до 1904 г.) и в назначении церковного наказания — епитимьи — по церковным правилам. Виновный мог быть также заключен в монастырь или в тюрьму на срок от 4-х до 8-ми месяцев. Однако заключение в тюрьму могло применяться только по решению светского суда и только в том случае, если другой супруг не обращался в церковный суд за разводом. Фактически действовавшее законодательство уже не знало иных наказаний за прелюбодеяние, кроме развода. Законодательством выделялось и квалифицированное прелюбодеяние — бигамия, т.е. двоебрачие.

Неспособность к брачному сожитию являлась поводом для развода при наличии следующих условий: если эта неспособность естественная («природная») и существовала до брака, и если со дня заключения брака прошло не менее трех лет. По точному смыслу действовавших законов даже венерическая болезнь одного из супругов не могла быть поводом к расторжению брака, даже если она была нажита супругом до брака. Точно так же должен был оставаться в силе брак с лицом оскопленным, если оскопление произошло после заключения брака. Кроме того, данный повод был сильно стеснен процессуальными постановлениями и, таким образом, мало пригоден для применения на практике. Личного заявления о половой неспособности к супружеской жизни считалось недостаточным. Консистория во главе с архиереем принимала во внимание только тщательное медицинское освидетельствование такого лица, не избегая внимательного исследования подробностей интимных отношений супругов [70]. Последствием развода по причине признания супруга неспособным к брачному сожительству было запрещение ему вступать в брак навсегда.

Для того, чтобы безвестное отсутствие супруга составляло повод для развода, три факта должны были быть констатированы, прежде чем духовный суд приступит к решению. Должно было быть удостоверено, что между просителем супругом и отсутствовавшим действительно был заключен брак, что супруг находится в безвестном отсутствии (поэтому пребывание даже многие годы в отсутствии известном и даже так называемое злонамеренное оставление супруга не являлось поводом), а также что отсутствие длилось установленный законом срок. Изданные 14 января 1895 г. правила о расторжении браков по безвестному отсутствию одного из супругов предусматривали следующий порядок. После того, как один из супругов, отлучившись из места своего жительства, отсутствовал более 5 лет, то другой супруг мог просить о расторжении брака и о дозволении вступить в новый. Просьба о расторжении брака должна была подаваться в Духовную консисторию по месту жительства просителя с приложением метрической выписи о браке. В просьбе проситель обязан был указать: где проживали супруги, совместно или раздельно жили, где и когда последний раз виделись, когда и при каких обстоятельствах началось безвестное отсутствие супруга, когда и откуда получены были последние сведения о нем, какое имелось у обоих супругов недвижимое имущество, из какого сословия оба происходили, каковы были занятия или служба отсутствующего супруга. Кроме того, проситель был обязан назвать поименно всех известных ему родственников, как своих, так и отсутствующего супруга и их место жительства. Он мог представить любые имевшиеся в его распоряжении доказательства, удостоверявшие безвестное отсутствие супруга в течение 5 лет, а также указать лиц, могущих это подтвердить.

Приступив к производству дела о расторжении брака, консистория рассылала через полицейские управления повестки ко всем родственникам и лицам, которые могли иметь сведения об отсутствующем, а также могла обратиться в губернское правление для разыскания сведений. Объявление о предъявленном иске должно было публиковаться в «Церковных ведомостях», рассылавшихся по всем приходам. Если в результате всех этих мер были получены известия о месте пребывания супруга, то дело прекращалось, и брак оставался в силе. И только в том случае, если через год с момента публикации объявления никаких сведений об отсутствующем супруге не поступало, консистория, по ходатайству просителя, приступала к рассмотрению обстоятельств дела.

Состоявшееся решение по делу епархиальное начальство должно было представить на утверждение Синода [71]. При расторжении выдавалось уведомление, гласившее, например: «по решению Святейшего Синода брак томского второй гильдии купца Павла Максимовича Горбачева с женой его Анной Ефимовой, урожденной Афиногеновой, вследствие неспособности его к супружеской жизни расторгнуть и он оставлен навсегда в безбрачном состоянии» [72].

Особым образом регламентировался развод при ссылке. При этом «из всех пяти видов ссылки только ссылка в каторжную работу, на поселение и житье, при наличии второстепенных условий: дают по закону право на расторжение брака, но при том непременном, главном условии, чтобы ссылка эта была определена судебным приговором в Сибирь, а не в какие-либо другие, хотя бы и отдаленные места» [73]. В этом случае, если другой супруг не последовал добровольно за осужденным, он имел право «просить свое духовное начальство о совершенном расторжении брака, которое в разрешении сей просьбы руководствуется правилами своего исповедания» [74]. В силу этого, например, для католиков развод по этой причине был невозможен. В браках же между православными и в браках православных с лицами других исповеданий супруги лиц, присужденных к ссылке в Сибирь и не последовавшие за осужденным на место ссылки, по истечении 2 лет со дня вступления в силу приговора могли направлять прошение о расторжении брака в Духовную консисторию. Если же супруг последовал за осужденным к месту его ссылки, то он терял право на развод по этой причине [75].

Соответственно и супруг, приговоренный к каторжным работам или ссылке на поселение в Сибирь, имел сам право, в том случае, если второй супруг не последовал за ними, подавать прошение о разводе и разрешении вступить в новый брак по истечении определенного срока: ссыльно-каторжные первого разряда — через три года, второго разряда — через два, третьего — через год после поступления в отряд исправляющихся; ссыльно-поселенцы — по истечении двух лет со дня вступления в силу судебного приговора.

Кроме указанных поводов к разводу, в соответствии с законодательством, брак мог быть расторгнут: 1) при принятии обоими супругами монашества по взаимному согласию, 2) в случае принятия крещения одним из супругов не христиан, если оставшийся некрещенным супруг не пожелает жить с обращенным или не даст обязательства воспитывать детей в православной вере [76].

Поскольку бракоразводное право во многом регулировалось церковными правилами, основания для развода у неправославных были другими. Порядок и причины развода регламентировались не «Сводом законов гражданских», а постановлениями соответствующих религиозных организаций. Строже всего к разводу относилась католическая церковь. У католиков оснований для развода было всего три: 1) прелюбодеяние, 2) жестокое обращение одного супруга с другим, 3) уличение одного из супругов в преступлении или проступке, подвергающем его суду и уголовному наказанию.

Более терпимо относились к разводам евангелистко-лютеранское и реформатское вероисповедания. Согласно их постановлениям, причинами к разводу признавались: 1) нарушение супружеской верности, 2) злонамеренное оставление одного супруга другим, 3) долговременная (более 5 лет) отлучка, 4) отвращение или неспособность к сожитию, 5) неизлечимая прилипчивая (т.е. заразная) болезнь, 6) сумасшествие, 7) развратная жизнь, 8) жестокое и угрожающее опасностью жизни обхождение, ругательства и иные чувствительные оскорбления, 9) доказанное судебным порядком намерение лишить жизни или чести супруга, 10) тяжкое преступление, в том числе и противоестественные пороки.

Развод у мусульман допускался в следующих случаях: 1) по требованию жены в случаях лишении мужа всех прав состояния, его безвестном отсутствии в течение 5 лет, вследствие супружеской неверности, безумия, оскорбления и полового бессилия мужа; 2) по усмотрению мужа, если он совершеннолетний, в здравом уме, а жена состоит в законном и постоянном браке и не беременна; 3) по обоюдному согласию с вознаграждением мужа за развод, 4) вследствие взаимного отвращения супругов, 5) по обряду проклятия при обвинении жены в прелюбодеянии или непризнании мужем ребенка своим.

У евреев действовало положение, по которому муж не должен был давать своей жене развода без причин важных, по крайней мере настолько, чтобы они казались уважительными в глазах всякого богобоязненного человека. Причем, если приведенные мужем причины не признаются женой действительными для развода, то раввин в присутствии двух духовных лиц разрешал вопрос о действительности развода. Для жены причины развода с мужем устанавливались следующие: 1) физические недуги мужа, делающие невозможность к сожитию, 2) когда муж примет на себя такие труды и обязанности, которые угрожают жене опасностью лишиться жизни и здоровья, 3) если муж предается безрассудным привычкам и наклонностям, угрожающем жене потерею жизни, 4) если муж ленив и не хочет работать, чтобы доставить жене средства к жизни, 5) если муж перейдет в другую веру [77].