Я графоман!

До одури писал я спозаранку
Потом перед обедом, натощак,
И даже ночью сыпал соль на ранку,
Да так, что чуть над рифмой не зачах.

Писал о том, о сём, и самом главном,
А что ещё главней, чем жизнь и смерть?
Писал ритмично, музыкально, плавно,
Используя размеров круговерть.

И взлёты поэтической натуры
Бывало, заносили, но всегда,
Я чувствовал и меру и фактуру,
Да просто вкус имел -  чего гадать?

И вот  освоив первые ступени, 
И  опрокинув штоф для куража,
Решил прочесть плоды своих творений,
Пока всего  знакомым с этажа.

И я позвал сантехника Тимоху,
Чтоб устранить неладное с трубой,
Мол, от капели скоро я оглохну,
Иль плохо кончу от борьбы с водой.

Маэстро труб откликнулся охотно,
Такой он, прямо скажем, Тимофей,
А я лелеял мысль, что за работой
Прочту ему под звяканье ключей.

Прочту ему красивые сонеты
Про жизнь, любовь, и кое что ещё,
 Такие мы нахальные "поэты",
Куём, пока железо горячо.

И я исполнил свой коронный номер,
Я вывалил ночных борений труд,
А слесарь лишь наждачил на изломе,
И матерясь, затягивал хомут.

А сладив, вздорным голосом торговки,
Каким-то деревянным языком,
Канючил мне про штуцер, оголовки,
И надо, мол, добавить на прокорм.

И вытянув наличности сверх меры,
Мою слабинку поняв, хорошо,
Как загнанный в овсы, голодный мерин,
Он наследил в прихожей и ушёл.

Я был прибит, раздавлен, как Лоханкин,
Тому ещё,  счастливцу, повезло,
Он получил  всего лишь, розг охапку,
Я ж был унижен холодком низов.

 Что может быть обидней для "поэта",
 Чем храп под то, что он творил пером?
 Но, огорчённый, помнил я при этом,
Что есть в соседях Рома астроном.

И возбуждённый, новою затеей,
Да так, что запульсировал висок,
Схватив тетрадь передобедных бдений,
Я радостно прошёл наискосок.

Я зачитал учёному соседу
Про космос и созвездие Тельца.
Не оценил. Но предложил отведать
Немирова. И с дачи огурца.

И долго плакал, что в таможне, гады,
Закрыли путь на меховой товар,
И с турками он дела не наладил,
А в КНР аж четверной навар.

И вдрызг наевшись, водки, огурцов ли,
Мы славно с ним сошлись, два глухаря.
Он всхлипывал про подлости торговли,
А я рыдал, стихами говоря.

Но даже утром  ничего не поняв,
То ль астроном, то ли челнок Роман,
Упрямо торопил меня на поезд,
Который шёл на Тихий океан.

Я не поехал ни в Пекин, ни в НАнкин,
Не принял предложения в Тибет,
А разослал стихи, что спозаранку,
В редакции журналов и газет.

И получил ответ. Вот он примерно:
«Искусство, друг, не терпит суеты,
Неладно что-то с музою, наверное,
Коль шляется к ней тип, такой как ты»

Изящно изъяснился червь бумажный,
Поди, в таких делах поднаторел,
Но я, какой бы не был эпатажный,
Не стал в него пускать ответных стрел.

Итак, я исчерпал запас терпенья,
Но пониманья в массах не нашёл,
Теперь строчу свои стихотворенья,
И сразу отправляю. Прямо в стол!