Венесуэльская модель для русской оппозиции

«Манифест свободной России», обнародованный и как бы «принятый» с голоса митингом, – какой-то документ-фальстарт. С одной стороны, для объективно эклектичного (а другим оно пока и не может быть) протестного движения это, как любит говорить наш бывший президент, «нормально». Тем не менее, брошенное режиму обвинение в превращении «страны в сырьевой придаток Запада и Китая», перекочевавшее со страниц какой-нибудь конспирологической ультранационалистической брошюры в свободолюбивый «Манифест», ничем не лучше выступления на митинге 12 июня Ивана Миронова. Известный наследственный национал-патриот с трибуны обвинил Путина в разрушении с помощью ВТО национальной промышленности, в травле населения алкоголем и в геноциде русского народа. То есть ровно в том, в чем Владимир Владимирович и сам кого хочешь обвинит. Все-таки это смешение жанров, стилей и идеологий сильно снижает ценность оппозиционных требований.

«Нынешняя верховная власть в России незаконна», - пишут люди, подписавшие «Манифест». И несколькими абзацами ниже, не раскрывая, правда, механизмов, походя упоминают возможность Круглого стола – то есть переговоров с незаконной властью, она же – «диктатура воров». Здесь какая-то логическая и логистическая неувязка. В том числе и в том, что механизмы Круглого стола или посредников не сработал даже в декабре, когда власть, казалось, была шокирована протестами и не знала, как реагировать на новую реальность.

Парламент нелегитимен. Но в то же время ему, нелегитимному, предлагается выполнить миссию принятия нового закона о выборах. И почему тогда такой закон должен оказаться легитимен?

В «Манифесте» признается ценность выборов, хотя с их помощью «власть не поменять». Хорошо, а как тогда поменять власть, если в документе заявлен «плавный переходный процесс» к новой власти без общественных потрясений? Путин сам засохнет и отвалится что ли? Или его надо «мирно» брать штурмом?
Вот не удался в «Манифесте» раздел «После Путина», потому что все действия, которые предстоит предпринимать и планировать и системной, и несистемной оппозиции, и широкому протестному движению, и небольшим партиям, состоятся «при Путине». Не учитывать этот фактор – просто нереалистично.

«Марш миллионов» показал, что протест никуда не делся, его энергия по-прежнему велика. Протест не теряет ни в количестве, ни в качестве человеческого материала.

Он по-прежнему испытывает дефицит лидерства, одним из признаков которого как раз и оказался «Манифест».

(Кстати, недавнее исследование ФОМ по поводу симпатий/антипатий к лицам протеста свидетельствует, что в широкой выборке респондентов Парфенов, Шевчук, Кудрин, Акунин популярнее «стандартных» фигур оппозиции от Собчак до Навального.)

Как и раньше, никаких других способов легальной политической борьбы, кроме уже существующих – гражданские инициативы и выборы – не существует. Считается, что это недостаток, но на самом деле признание самоценности игры на законном поле, а не на поле провокаций, где власть точно невозможно переиграть – уже чрезвычайно важно. Об этом, кстати, на митинге говорил всего-то один человек – Дмитрий Орешкин, но это было лучшее выступление 12 июня.

Даже в слабом «Манифесте» сделана попытка нащупать пути выхода из кризиса лидерства. Это еще не пропеченная и не прописанная процедурно идея выборов в Координационный совет.

Не получился Круглый стол с властью, которая повела себя безответственно и не сделала шагов навстречу оппозиции – возможно, стоит начать с Координационного совета. В сущности, это в зачаточном виде путь своего рода «праймериз». По нему пошла, например, оппозиция в Венесуэле, где буквально позавчера был зарегистрирован единый кандидат от оппонентов правящего режима. Характерно, что за этого кандидата проголосовало 1,8 миллиона человек из 3 миллионов, принявших участие в выборах лидера оппозиции (вот и готовая технология). Характерно и то, что 39-летний Энрике Каприлес Радонски – не представитель «андеграундной» оппозиции, а губернатор штата Миранда. То есть человек, имевший опыт выборной кампании в рамках режима Чавеса. Здесь – прямая параллель с нашими политическими обстоятельствами.

Так что нам есть куда двигаться. И как это не парадоксально – по венесуэльской модели.                                                                      

Андрей Колесников, обозреватель «Новой газеты»