Елизавета Ксаверьевна Воронцова - Муза Пушкина

Елизавета Ксаверьевна Воронцова, урожденная графиня Браницкая, была дочерью польского магната и племянницы светлейшего князя Потемкина. «Ей было уже за тридцать лет, – рассказывал пушкинский современник Ф. Ф. Вигель, хорошо знавший семью Воронцовых, – а она имела всё право казаться молоденькой… В ней не было того, что называют красотою, но быстрый, нежный взгляд ее миленьких, небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, подобной которой я не видал, так и призывает поцелуи».

Отцом ее был великий коронный гетман граф Ксаверий Петрович Бранницкий, поляк, приверженец России, владелец крупного поместья Белая Церковь в Киевской губернии. Мать, Александра Васильевна, урожденная Энгельгардт, русская, была любимой племянницей Потемкина, в молодости слыла красавицей и несметно богатой наследницей. Она даже точно не могла указать размеры своего состояния и в разговоре небрежно бросала: «Кажется, у меня двадцать восемь миллионов рублей».

Между дочерью и матерью не было душевной близости. Воспитывали Елизавету в исключительной строгости, до двадцати семи лет прожила она в деревне и лишь в 1819 году впервые отправилась в свое первое путешествие за границу, во время которого познакомилась в Париже с графом Воронцовым и вышла за него замуж. Так что светский и любовный опыт был незнаком этой миловидной барышне.
Выйдя в 1819 году замуж за графа Михаила Семеновича Воронцова, Елизавета Ксаверьевна сделала одну из самых блестящих партий по тогдашнему времени. Сын знаменитого екатерининского дипломата, участник Отечественной войны, своими привычками и вкусами напоминавший английского лорда, стройный и привлекательный, Воронцов командовал русским оккупационным корпусом, расположенным во Франции. С мая 1823 года он стал новороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником Бессарабской области.

Елизавета Ксаверьевна Воронцова, появилась в Одессе через два месяца после Пушкина. Ей шел 31-й год, но вряд ли кто-нибудь дал бы ей эти годы. Хороша, моложава, утонченна... В это время она была в «интересном положении», на людях и в обществе не появлялась, а потому поэт открыл для себя «прекрасную полячку» не сразу, лишь через два месяца после родов. Позднее они виделись довольно часто, на приемах, которые устраивала у себя Елизавета Ксаверьевна, в театре, на балах у Ланжерона.

Граф, а впоследствии князь Воронцов, человек государственного ума и несколько тщеславный, широких взглядов англоман, собирал свое общество, в котором обсуждались дела государственные, политические и придворные, царили заезжие философы или шарлатаны, и уж во всяком случае не читали стихов. «Как все люди с практическим умом, граф весьма невысоко ценил поэзию; гениальность самого Байрона ему казалась ничтожной, а русский стихотворец в глазах стоял едва ли выше лапландского». Поначалу он очень ласково принимал Пушкина, позволял ему пользоваться своей ценнейшей библиотекой, хранившимися в ней архивами (в частности, А.Н. Радищева), любезно предоставлял ему возможность знакомиться с новинками книжными, поступавшими в Одессу едва ли не раньше, чем в Петербург. Но все это было несколько сухо, и скучно-умно.

Куда как приятнее в салоне графини, она любезнее и приветливее, она остроумна и прекрасно музицирует, в ней что-то манит и обещает... Она не лишена дара литературного, и ее слог и беседа чаруют всех окружающих... С Пушкиным она состоит в некотором соперничестве словесном, а между ними возникает внутреннее сопряжение. Графине не хватает настоящей страсти, она как будто бежит встреч тайных и одновременно готовится к ним. Несомненно, магнетизм ее тихого, чарующего голоса, любезность обволакивающего милого разговора, стройность стана и горделивость аристократической осанки, белизна плеч, соперничающая с сиянием так любимого ею жемчуга, - впрочем, и еще тысячи неуловимых деталей глубинной красоты пленяют поэта и многих окружающих мужчин.
Со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода она был душою, молода и наружностью.Графиня многим кружила голову, и, похоже, ей это нравилось.Все это и исключительная женственность позволили ей вскружить голову императору Николаю, большому охотнику до женщин, но она «из гордости или из расчета посмела выскользнуть из рук царя», что обычно не удавалось неопытным придворным барышням, «и это необычное поведение доставило ей известность» в светских кругах.



 

«Предания той эпохи упоминают о женщине, превосходящей всех других во власти, с которой управляла мыслию и существованием поэта. Пушкин нигде о ней не упоминает, как бы желая сохранить для одного себя тайну этой любви. Она обнаруживается у него только многочисленными профилями прекрасной женской головы спокойного, благородного, величавого типа, которые идут почти по всем его бумагам из одесского периода жизни», - пишут об этом периоде жизни поэта. Еще долго будет преследовать его этот профиль... В рукописях с 1823 по 1829 год найдено до тридцати изображений Е.К. Воронцовой.

Среди пушкинистов считается, что брак Воронцовых был заключен по расчету: Елизавета Ксаверьевна к числу бесприданниц не относилась. Супруг не считал нужным хранить ей верность; Пушкин в своих письмах упоминал о волокитстве и любовных похождениях графа – может, затем, чтобы как-то оправдать поведение самой Елизаветы Ксаверьевны?

В глазах друзей и знакомых (по крайней мере, по молодости, до вмешательства в их семейную жизнь Пушкина) Воронцовы выглядели любящей парой. «Вот чета редкая! – сообщал одному из своих корреспондентов А. Я. Булгаков. – Какая дружба, согласие и нежная любовь между мужем и женою! Это точно два ангела».

«Судьба Воронцовой в замужестве слегка напоминает судьбу Татьяны Лариной, но хрустальная чистота этого любимого создания пушкинской фантазии не досталась в удел графине», – считал известный пушкинист П. К. Губер.

Исследователи не случайно связывают имя графини Воронцовой с известной пушкинской героиней. Именно судьба Елизаветы Ксаверьевны вдохновила поэта на создание образа Татьяны Лариной. Еще до замужества она полюбила Александра Раевского, с которым состояла в дальнем родстве. Елизавета Браницкая, уже совсем не юная девица (ей было двадцать семь – на три года больше, чем Раевскому), написала Александру, окруженному ореолом героя Отечественной войны 1812 года, письмо-признание. Как и Евгений Онегин в пушкинском романе, холодный скептик отчитал влюбленную девушку. Ее выдали за Воронцова, и вся история, казалось, на этом и закончилась. Но когда Раевский увидел Елизавету Ксаверьевну блестящей светской дамой, женой известного генерала, принятой в лучших гостиных, его сердце загорелось от неизведанного чувства. Любовь эта, затянувшаяся на несколько лет, исковеркала его жизнь – так считали современники.

Оставив службу в начале двадцатых годов XIX века, томимый скукой и бездельем, он приехал в Одессу, чтобы завоевать Воронцову.

А.Н.Раевский, 1821 год

В Одессе Воронцовы занимали великолепный дом и держали многочисленную прислугу. Приехав сюда в июле 1823 года, Пушкин был обласкан графом и зачислен на службу, приглашен бывать в его доме «запросто» и пользоваться богатейшей библиотекой. С графиней он познакомился, скорее всего, только осенью: какое-то время Елизавета Ксаверьевна, ожидавшая ребенка, не показывалась в обществе. В октябре у нее родился сын. А в декабре поэт обратил внимание на Воронцову, влюбился в нее и, если верить стихам, тогда же достиг взаимности. Елизавете Ксаверьевне был тридцать один год, Александру Сергеевичу, еще свободному от семейных уз и обязательств, – двадцать четыре…

«Интимные отношения между Пушкиным и Воронцовой если и существовали, то, конечно, были окружены глубочайшей тайной, – повествует П. Губер. – Даже Раевский, влюбленный в графиню и зорко следивший за нею, ничего не знал наверное и был вынужден ограничиваться смутными догадками. Он задумал устранить соперника, который начал казаться опасным, и для этого прибегнул к содействию мужа».

Для Пушкина страстное увлечение Воронцовой было лишено какого-либо расчета и обещало скорее гибель, чем счастье. Столкновение в Одессе с Раевским – с его изощренной хитростью, неожиданным коварством и даже с прямым предательством – стало одним из самых тяжелых разочарований в жизни поэта.

Видимо, именно Раевский «подстроил» в мае 1824 года унизительную для Пушкина командировку на борьбу с саранчой. Он же убедил Александра Сергеевича написать Воронцову резкое послание с просьбой об увольнении. Но Воронцов упредил его, отправив к канцлеру Нессельроде коварное письмо.

«Если граф Воронцов имел основания ревновать, то последующее его поведение становится вполне объяснимым и не столь преступным, как об этом принято говорить, – считает литературовед Нина Забабурова. – Ему, естественно, необходимо было удалить человека, посягавшего на его семейное благополучие... Не заметить пылких чувств поэта к собственной супруге граф Воронцов, естественно, не мог. Это не могло не усилить взаимной антипатии генерал-губернатора и рядового чиновника его канцелярии. Видимо, к маю 1824 года ситуация предельно обострилась, и в письме М. С. Воронцова к Нессельроде звучит нескрываемое раздражение. Кажется, ему изменила обычная аристократическая выдержанность: «...я повторяю мою просьбу – избавьте меня от Пушкина: это, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе...».
Результатом стало высочайшее повеление об отправке Пушкина в Псковскую губернию в имение родителей, под надзор местного начальства.

Графиня Воронцова  дарит ему талисман - сердоликовый перстень с загадочной древнееврейской надписью, вырезанной на камне. Он клянется не расставаться с ним никогда, и исполняет клятву. До самого конца дней своих не расстается Пушкин с перстнем. И на дуэль он отправляется с талисманом. С уже мертвой руки поэта его снимет Жуковский. Себе Элиза оставляет такой же перстень. Как она радовалась, когда ювелир принес ей два одинаковых камня с непонятной надписью, как старалась сохранить тайну, заказывая сделать из них два перстня! Это было тайное обручение, свидетельство того, что все это было не сновиденье, не обман: 
Прощай, надежда; спи, желанье,
Храни меня, мой талисман!
Уже потом, в Михайловском, он будет получать письма, запечатанные таким же перстнем. Она уехала, что-то оборвалось навсегда. Свидятся ли?
В начале сентября 1825 г. сентября Пушкин получил от нее письмо, украшенное вензелем и печатью, с просьбой-мольбой уничтожить письмо. Никому не обмолвился Пушкин о содержании письма. Получал и другие и всегда запирался в своей комнате, долго читал их, а затем сжигал. Только в стихах проговорился, в октябре записал стихотворение «Младенцу». Все перечеркнутое, переделанное, оно было прочтено уже много позже: 
Прощай, дитя, моей любви
Я не скажу тебе причины.
А дитя появилось ровно через 9 месяцев после жаркого июля, 3 апреля 1825 года. У Элизы родилась дочка Софья, отличавшаяся от всех остальных светлокожих и светловолосых членов семьи Воронцовых своей смуглостью и живостью натуры. Для тех, кто догадывался о романе, наверное, не была загадкой ее милая смуглость. Поэт же, получив это письмо в октябре, не скажет об этом ни слова. Лишь в стихах... 

Фамильная галерея Алупкинского (Воронцовского) дворца по сей день хранит портрет юной графини Софьи Михайловны ВОРОНЦОВОЙ - предполагаемой дочери Пушкина.

 «Роман А. Н. Раевского с Елизаветой Ксаверьевной имел после высылки Пушкина довольно длинное продолжение, – продолжает П. Губер. – Во второй половине 1824 года Раевский был еще близок к графине, и близость эта, по крайней мере, одно время, имела весьма интимный характер. Но затем Воронцова удалила его от себя».
Рассказывают, что в 1828 году он с хлыстом в руках остановил на улице экипаж графини и крикнул ей: «Заботьтесь хорошенько о наших детях» или – по другой версии – «о нашей дочери».
Скандал получился невероятный. Воронцов снова вышел из себя и под влиянием гнева решился на шаг совершенно неслыханный: он, генерал-губернатор Новороссии, в качестве частного лица подал одесскому полицеймейстеру жалобу на Раевского, не дающего прохода его жене.

Но Воронцов скоро опомнился. Сообразив, что официальная жалоба может сделать его только смешным, он поспешил прибегнуть к другому средству, уже употребленному с успехом против Пушкина. Мы не знаем, что именно доносил он в Петербург, но три недели спустя было получено высочайшее повеление о немедленной высылке Раевского в Полтаву, к отцу, «за разговоры против правительства и военных действий». Донос сделал свое дело.
Подтверждением достоверности этой истории может служить и письмо старика Раевского. Защищая сына от политических обвинений, он признавался:«Несчастная страсть моего сына к графине Воронцовой вовлекла его в поступки неблагоразумные, и он непростительно виноват перед графинею».

Поздней осенью 1827 года князь Воронцов вместе с женой приехал в Петербург из Англии.  Пушкин тотчас же пишет ликующий любовный дифирамб. А потом были несколько тайных встреч, несколько записок, корзина цветов, английский магазин с отдельными кабинетами и выходом на другую улицу... Она могла доверять Пушкину, он, несмотря на свой страстный и несколько взбалмошный характер, несмотря на свою открытость и, порою, браваду перед друзьями о своих сердечных победах, ни разу, никогда и никому не выдал их тайну, не опорочил и не предал ее чувств. Остались только стихи, за которыми угадывались различные стадии их отношений и ее образ...