Куда же ты, Россия?

Русь, куда ж несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа…

Чудным звоном заливается колокольчик; летит мимо всё, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства…

Н. В. Гоголь

Куда же, в самом деле, она несется – птица-тройка Русь? Есть ли ответ на этот вопрос у Владимира Путина, который 7 мая 2012 года, вступая в должность президента России, заявил: «Мы добьемся успеха, если будем сплоченным народом, если будем дорожить нашим Отечеством».

Это хорошо, что «у нас есть всё для движения вперёд, для созидания: дееспособное и развивающееся государство, прочная экономическая и социальная база, активное и ответственное гражданское общество». Но все же не ясно, в чем, собственно, заключается «новый этап национального развития»? Какие «задачи принципиально иного уровня» нам потребуется решать? Почему «ближайшие годы будут определяющими для судьбы России»? И чем, по мнению президента, обусловливается наша «способность стать лидерами и центром притяжения всей Евразии»?

Да мы должны «дорожить своим Отечеством, укреплять демократию, конституционные права и свободы, расширять участие граждан в управлении страной». Но что же дальше?

«Мы обязательно добьёмся успеха, - говорит Путин, - если будем опираться на те ценности, которые всегда составляли нравственную основу нашей жизни». Так ведь в том-то и фокус, что мы изменили этим ценностям, утратив страну, где у каждого была «свобода и простор для приложения таланта и труда, своих сил». См. утраченная страна советов.

Ну, не верю я «в силу наших общих целей и идеалов». Решимость Путина «преобразить страну» можно только приветствовать. А для такого преобразования нам и в самом деле потребуются «объединённые действия граждан». Но для того, чтобы народ сплотился, недостаточно иметь национального лидера. Для этого нужна общенациональная идея. К сожалению, в инаугурационной речи Путина она так и не прозвучала.

Без общенациональной идеи у России не может быть будущего. А если мы не обратимся к утраченным ценностям, некогда составлявшим нравственную основу нашей жизни, Россия прекратит свое существование.

А теперь об одной невинной провокации. Однажды у президента Международного университета содружества (Украина), директора Института теологии и философии, заведующего кафедрой гуманитарных дисциплин, профессора Крымско-американского колледжа Джорджа Кэриллея я поинтересовался, какую стратегию следует предпочесть, то ли изменяться самим, то ли пытаться изменить окружающий мир?

Ответ на этот, казалось бы, незамысловатый вопрос затруднил д-ра Кэриллея. И немудрено, потому что стратегии, пригодной на все времена, попросту не существует. И, тем не менее, есть методология, позволяющая выбрать правильную стратегию для любого субъекта.

Напомню, что в инаугурационной речи Владимир Путина сколько-нибудь ясной стратегии так и не обнаружилось. А ведь выбор стратегии, наиболее подходящей для страны в данный исторический момент, пожалуй, и есть главная миссия президента.

Разработка методологии выбора такой стратегии – это удел философов. Но политиков их разработки, к сожалению, не интересуют. Сказанное, по-видимому, относится и к ситуационным исследованиям, в которых специализируется заведующий кафедрой философии КАИ-КГТУ, доктор философских наук Натан Солодухо. Собственно говоря, последующий текст представляет ничто иное, как адаптированное для широкой аудитории изложение доклада, опубликованного в сборнике материалов всероссийской с международным участием научно-философской конференции, прошедшей в Казани в ноябре 2010 года.

Такого рода доклад, казалось бы, не должен был предполагать обращения к какой-либо практической задаче. Но я нарушил устоявшуюся философскую традицию, согласно которой философу надлежит быть выше практики, и попытался проиллюстрировать возможности предложенной мной методологии.

Должен заметить, что разрабатываемая мной субъектология достаточно удачно вписывается в школу проф. Солодухо, ориентированную на управление ситуациями. Так стоит ли изучать ситуации? И если да, стоит, то с какой целью?

Очевидно, что это необходимо, чтобы своевременно выявлять нежелательные тенденции. А если они все же возникают, находить правильные решения проблем, обусловленных этими тенденциями.

И если вы, читатель, поставили перед собой такую задачу, как выбор оптимальной стратегии, то начинать вам следует с выяснения характера проблемы, представляющейся доминирующей в данный момент.

Впрочем, в отдельных случаях взаимоотношения субъекта с окружающим его миром могут складываться достаточно гармонично, чтобы у него никаких проблем не возникало. Но если гармония все же не достигается, субъект начинает испытывать дискомфорт, обусловливающийся расхождением его потребностей с параметрами окружающей среды. Возникающий дискомфорт вынуждает субъекта действовать, пытаясь его устранить.

Отсюда основной постулат субъектологии. Звучит он так: если субъект не испытывает проблем, то он сохраняет состояние покоя. На Востоке такой состояние называют нирваной. А может быть, самадхи, потому что нирвана – это, скорее, цель, а самадхи – то состояние умиротворения, растворения субъекта в окружающем его мире.

Контроль над расхождением своих параметров с состоянием окружающей среды свойственен всем кибернетическим системам. Каждая такая система имеет определенный набор элементов. Это датчики, измеряющие параметры внешней среды, устройство сравнения или нуль-орган, нормальный элемент или внутренний стандарт и исполнительный механизм.

Если устройство сравнения обнаруживает, что расхождение внешней среды с параметрами кибернетического устройства, хранимого нормальным элементом, превышает заранее заданную величину – дискрет, включается исполнительный механизм, который восстанавливает динамическое равновесие между кибернетической системой и окружающей средой.

Это может происходить двумя, в принципе возможными способами: либо путем воздействия на кибернетическую систему, либо на окружающую среду. Очевидно, что в зависимости от складывающейся ситуации субъект может прибегнуть либо к восточной стратегии (предполагает его адаптацию к окружающей среде), либо к западной стратегии (сводится к экспансии этой среды)

Философской школы, способной предложить методологию выбора оптимальной, то есть наиболее подходящей в той или иной ситуации, стратегии, не существует. Поэтому попытаемся описать эту методологию, проиллюстрировав ее на конкретных примерах.

Начнем с цивилизации, нежелательное развитие которой было обусловлено затянувшимся ее развитием по западному типу, что и повлекло за собой чрезмерную антропогенную нагрузку на природу. Не случайно Нильс Бор предрек гибель человечества не от атомной бомбы, а от отходов жизнедеятельности человека.

Читатель едва ли станет оспаривать утверждение о том, что сколько-нибудь продолжительно могут существовать лишь те кибернетические системы, которые обладают способностью поддерживать динамическое равновесие с окружающей средой, что, в свою очередь, предполагает последовательное чередование ими названных стратегий.

Человечество к числу таких субъектов отнести нельзя. Поэтому, как утверждает автор Антропологического манифеста, заведующий кафедрой философии Национального Таврического университета, доктор философских наук Феликс Лазарев (Симферополь, Крым, Украина), дальнейшее развитие цивилизации по западному типу с неизбежностью повлечет за собой ее гибель. Точкой невозврата по Лазареву может стать уже 2012 год. Опасения Феликса Васильевича разделяют далеко не все, но ведь, как говорят японцы, и краб резвится в воде, в которой его варят, пока она еще не слишком горячая…

Следующей иллюстрацией может послужить философия, проблемы которой философам не удается понять в силу принципа Геделя, согласно которому проблемы, существующие в системе, не могут разрешиться без вмешательства извне. Как сказал поэт, лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…

Определенная отстраненность от философии позволяет сделать вывод о том, что основная ее проблема – это пренебрежение принципом чередования основных стратегий. Поэтому тысячелетиями практикуя экстенсивное приращение знаний, философы пока не спешат с переходом к интенсивному их использованию. Они позволяют себе абстрагироваться от политики. Но у политиков, возможно, есть свои резоны не доверять рекомендациям философов.

А мы не можем не заметить, что природное качество философии – быть интегратором знаний, добываемых конкретными науками, развиваясь неограниченно, обращается в собственную противоположность. Как заметил А. А. Богданов-Малиновский, философия постепенно вырождается, превращаясь в часть, на полном серьезе продолжающую заниматься целым.

В одиннадцатом тезисе своей статьи о немецком философе-материалисте и атеисте Людвиге А.Фейербахе Карл Маркс высказал мысль о том, что философы лишь различным образом объясняют мир, тогда как дело сводится к тому, чтобы его изменить.

Это свидетельствует о том, что Маркс был приверженцем западной стратегии. Той самой стратегии, которая, как считает Лазарев, и погубит нашу цивилизацию.

Многие мыслители пытались постичь смысл жизни. Но нам, живущим, не дано его понять, поскольку мы не можем взглянуть на нее со стороны.

Тем не менее, недостатка соответствующих определений не существует. Но чем бы она ни была, жизнь есть ничто иное, как ограниченный во времени процесс взаимодействия субъекта с окружающей его средой. В течение своей жизни он обменивается с ней энергиями и веществами.

Субъекты взаимодействуют и между собой, что происходит в одном из двух, в принципе возможных, режимов. Это либо параллельное преследование единой цели, что характерно для конкурирующих субъектов, либо последовательное ее достижения, свойственное сотрудничеству.

Примером ожесточенной конкуренции могут послужить сперматозоиды, сотнями миллионов устремляющихся к одной яйцеклетке. Интересно, что, достигнув цели, победитель выделяет специальное вещество, блокирующее доступ к яйцеклетке его конкурентам.

Конкурируют между собой животные, например, из-за пищи или из-за полового партнера, что обеспечивает их выживаемость. Но более продвинутые животные, например, высшие приматы нередко демонстрируют сотрудничество, совместно отражая нападения соседних стай.

Прежде чем продолжить, совершим небольшой экскурс в понятийный аппарат субъектологии. Начнем с общих категорий устойчивости и эффективности, свойственных исключительно абстрактному объекту. Использование этого «маловразумительного» термина по мнению Эвальда Ильенкова «очень плохо вяжется с тем пониманием проблемы абстрактного и конкретного, которое свойственно диалектической традиции в Логике».

Так вот, с точки зрения субъектологии, устойчивость как таковая есть ничто иное, как способность объекта существовать сколько-нибудь продолжительно в условиях переменчивой внешней среды. Соответственно, эффективность характеризуется количеством ресурсов, необходимых этому объекту для такого существования.

Определимся и с качеством. Под ним чаще всего понимают некую определенность, в силу которой тот или иной предмет является данным, а не каким-либо иным. Очевидно, что «данный предмет» мы можем наделить множеством свойств. И, тем не менее, его качество с точки зрения оценивающего субъекта может быть либо положительным – если он способствует устремлениям субъекта, либо отрицательным – в противном случае.

Объектом же будем считать всякую вещь, привлекающую внимание субъекта. Заметим, что по А. Н. Аверьянову любой объект есть система. Но если одни системы относятся к целенаправленным – их мы наделяем определенным назначением, то другие – к целеустремленным, то есть обладающим потребностями. Целеустремленные системы и есть предмет субъектологии.

Основной принцип субъектологии заключается в том, что субъект, не испытывающий дискомфорта, сохраняет состояние покоя и активизируется лишь тогда, когда у него возникают противоречия с внешним миром, что, заметим, вполне соответствует замечанию Гегеля о том, что движение обусловливают противоречия.

Итак, наиболее простой целью субъекта служит устранение дискомфорта. Цели могут быть и более сложными. Но в любом случае для достижения намеченной цели субъекты используют какую-либо стратегию. Стратегия же может быть признана оптимальной только в том случае, если при ее выборе субъект учитывает характер доминирующей в данный момент проблемы. Такой проблемой может быть либо недостаточная эффективность, либо дефицит устойчивости этого субъекта. И если в первом случае следует избрать западную стратегию, то во втором – восточную…

А теперь о стратегии современной России. Очевидно, что ее едва ли можно разработать, не исследовав факторы, предопределяющие процессы, протекающие в стране в данный момент. Наиболее значимым процессом такого рода представляется переход к капитализму.

Нередко возникают споры, что же лучше: капитализм или социализм? Очевидно, что капитализму в большей степени свойственна конкуренция, в отличие от социализма, которому свойственно. Обсуждая проблему выбора между социализмом и капитализмом, следует иметь в виду, что для социализма характерен более высокий уровень обобществления и, соответственно, более высокая устойчивость общественного производства. Капитализм же, имея сравнительно низкий уровень обобществления, характеризуется более высокой эффективностью общественного производства.

Так что же предпочтительнее для современной России: социализм или капитализм? Чтобы корректно ответить на этот непростой вопрос, следует проанализировать ситуацию, сложившуюся в СССР накануне перестройки и характеризовавшуюся нарастающей потерей устойчивости. Однако политическое руководство СССР, увидев бьющие в глаза преимущества капитализма, и явно недооценив достоинства социализма, решилось «перестроить» страну «с социализма на капитализм», что оказалось поистине катастрофической ошибкой. Закономерным ее итогом послужило нарастающее преобладание центробежных сил, в конечном итоге обусловивших распад некогда могущественной державы.

Есть разные предположения о мотивах Горбачева, затеявшего перестройку. Например, что ее навязало ЦРУ. Или что политическое руководство желало присвоить национальное достояние. Однако в данном случае это не имеет сколько-нибудь большого значения.

Другое дело – мог ли СССР избежать подобного сценария развития событий? Да, вполне. Но в том единственном случае, если бы политическое руководство избрало стратегию, наилучшим образом соответствовавшую сложившейся к тому времени ситуации.

Стратегия эта заключалась в том, чтобы существовавший в то время социалистический базис можно было надстроить рыночными структурами. Очевидно, что это не требовало привлечения дополнительных ресурсов. Достаточно было дать некоторую свободу рыночной инициативе.

Но в том-то и дело, что отцы перестройки были полны решимости сменить способ общественного производства. Для этого была предпринята тотальная приватизация, охватившая крупнейшие технико-технологические комплексы и системообразующие отрасли, что и обусловило разрушение экономического базиса страны.

К сожалению, умеренная приватизация, ограничивающаяся сельским и отчасти жилищным хозяйством, а также сферой бытового обслуживания населения в гайдаро-чубайсовскую стратегию не вписывалась. Она не обеспечивала снижения уровня обобществления, достаточного для обретения капитализма. Перестройка не могла не сопровождаться нарастающей потерей централизованного управления, являвшегося одним из важнейших преимуществ социализма.

Двадцать лет потребовалось России, чтобы несколько оправиться от последствий горбачевской перестройки. Однако неустойчивость скороспелого российского капитализма все еще сохраняется, что не может не вызывать обоснованную озабоченности у всех, кому не безразлична судьба России.

Тем не менее, сохранить Россию в качестве целостной державы можно. Однако Владимир Путин едва ли решится на то, чтобы под неустойчивую капиталистическую экономику России подвести прочный социалистический фундамент, ведь это потребует широкомасштабной национализации.

На такой шаг политическое руководство России может решиться лишь в том случае, если в полной мере осознает ошибку Михаила Горбачева. Обладая практически неограниченной властью, он сумел таки добиться поражения социализма как идеи. Горбачеву ему удалось очаровать российское общество, утомленное затянувшимся брежневским застоем. И, пожалуй, главным «достижением» Горбачева послужила смена ценностных ориентиров, в итоге которой основным критерием успешности в России стали деньги притом, что цена вопроса сколько-нибудь существенного значения уже не имела. В условиях беспринципного капитализма купить можно не только все, но и всех.

Горбачёв по его собственному признанию развалил страну, победить которую не смогла гитлеровская коалиция. Это ему удалось благодаря массированному промыванию мозгов. Государственная пропагандистская машина постаралась внедрение в сознание общества идеи капитализма, оказавшегося убийственным для СССР, основанного на принципах социализма.

Можно ли остановить прогрессирующую инфраструктурную разруху России, которая, впрочем, очевидна пока далеко не всем? Да, это возможно, но, к  сожалению, деньги уже стали главным критерием успеха для всех. Возможно, и для тех, кто был бы способен повлиять на курс нашей страны.

Объявляя войну коррупции, российские власти упускают из вида значение этого термина: в переводе на русский он означает ничто иное, как разложение. Так неужели кому-то еще не ясно, что Россия разлагается, прежде всего, в плане духовном? Что же касается ее разрушения в плане физическом, то это всего лишь вопрос времени...

Здоровые силы в России, однако, существуют. Но, правда, они разобщены. Консолидировать их возможно, обусловив реанимацию социалистической идеи. Но для этого должен найтись лидера, который реализует идею  обратной перестройки. И еще один вопрос. Можем ли мы рассчитывать на оппозицию? Пожалуй, что нет, не можем. Максимум, на что она способна, так это митинги. Но ведь сколько-нибудь серьезная политика не может основываться на митинговой фразеологии. В основании серьезной политики должна лежать такая идеология, которая могла бы овладеть сознанием масс. Сможет ли такую идеология принять Владимир Путин? Время покажет…

Россия со всей очевидностью сползает в пропасть. А для того, чтобы прекратить это сползание, потребуется оптимальное сочетание капиталистических начал и социалистических принципов. Отсюда резюме: отказавшись от имеющихся штампов и объединив свои усилия, сообща поискать такой способ общественного производства, который, обладая устойчивостью, свойственной социализму, имел бы эффективность, не уступающую капиталистической. И тогда, быть может, мы сможем ответить на вопрос Гоголя: «Русь, куда ж несешься ты»?