В поисках Великих Шаманов, или хождение кругами ( Белоногова Н.М.) Продолжение.

Почему именно «круг»?

В его начале я беру в качестве предпосылки «научную картину мира». То есть, исходный пункт изложения — «логика», которая полагается сначала как целое,первое и неопределенное, но в процессе рассуждения получает свое определение и будет определяться далее. В этом смысле она является и субъектом, и объектом рассуждения.

Один и тот же субъект-объект является как исходным пунктом, так и результатом рассуждения. Поэтому круг — это круг.

Но всё же точка входа в него не полностью совпадает с точкой выхода: в некоторой плоскости между ними имело место поступательное движение. Поэтому Капитан Очевидность подсказывает, что это не совсем круг, а скорее спираль. И в этом смысле любой последовательный логический круг — это виток спирали.

Кроме того, очевидно, что такое «движение по кругу» списано с диалектического движения. Но стоит оговориться, что это только живописание диалектики, а не сама диалектика. Мерой диалектичности изложения должна выступатьдоказательность, которая выступит во всей полноте только в рамках собственного развитого языка, подобного языку математики. Что же касается моего изложения, то всё хорошее и истинное в нем происходит от диалектики, а всё неправильное — от недостаточности моего понимания.

После всех этих необходимых оговорок, повторю естественноисторический круг на философском языке.

Эволюцию форм можно рассматривать как движение и самоопределение целого внутри себя. Частный случай такого движения — происхождение человека, где сам человек играет роль условного субъекта. Субъект противостоит условному же объекту — окружающей среде.

Говоря о субъекте или объекте, я всегда имею в виду условный субъект и условныйже объект. Оставаясь равноправными моментами целого, они определяются как субъект и объект лишь по отношению друг к другу. Асимметрия здесь вносится только положением. Поскольку мы — люди, для нас естественно считать субъектом и активным началом именно человека, а не ту среду, в которой он воспроизводится. Однако нетрудно перевернуть картину и представить всё наоборот: весь остальной органический и неорганический мир использует человека для собственного производства и воспроизводства. И та, и другая картина будет неполной, если брать ее изолированно.

Моменты целого — форма и ее среда — существуют в формате согласованного изменения обеих сторон, коадаптации, постоянного иностановления. В процессе биологической эволюции рождаются различные варианты синтеза: происходитосвоение формами процесса собственной адаптации к среде. Тем самым идетстановление целого для-себя.

Один из вариантов синтеза был достигнут в ходе биологической эволюции человека. Целое, которое прежде двигалось в-себе, стало отражаться в моделях реальности человека, стало не только в-себе, но и для-себя сущим. Тем самым оноопределилось внутри себя как объективная и субъективная реальность. Результатом явилось:
1) само это определение;
2) целое, взятое теперь в новом качестве как определенное.

Грубо схематически это можно изобразить так:

Неопределенное целое преобразуется путем внутреннего движения своих моментов. В результате оно определяется внутри себя как условный субъект и условный объект.

Далее меня будет интересовать человек и человечество в качестве такого условного субъекта с дальнейшим его становлением. Ну и между делом продолжу искать Великих Шаманов.

Круг Второй Первый
(искусственноисторический субъективный)

Великие Шаманы были носителями и первооткрывателями технологий, в том числе — технологий мышления. Как им удавалось первооткрывать, они и сами толком не понимали и вполне искренне сваливали ответственность на богов. Пользоваться логикой мышления люди начали гораздо раньше, чем осознали ее. И, должно быть, до сих пор не осознали ее полностью.

Большим шагом на этом пути стало освоение формальной математической логики. Древние эллины вдруг начали подозревать, что мыслят логически. Они стали изучать мышление, искать и формулировать его правила. Порядочные античные философы считали своей прямой обязанностью разрабатывать логику. Делали они это в основном ради собственного удовольствия, хотя очень уважали сам процесс.

То, что они были Великими Шаманами, становилось всё более очевидно со временем. Выдающиеся труды эллинов заложили фундамент развития всей западной цивилизации, и сегодня изложение практически любой научной дисциплины можно смело начинать словами: «Еще Аристотель…»

С появлением науки формальную логику стали разрабатывать целенаправленно, особенно в математике. Был велик соблазн выстроить всю математику — царицу наук! — на четком формальном базисе. В начале 1920-х годов такой проект заявил не кто-нибудь, а сам Давид Гильберт.

И действительно, в последующие годы было сделано много полезного в этом направлении. Но достигнуть главной цели не удалось. В теории множеств математики то и дело возникали неразрешимые парадоксы и скоро стало понятно, что формализовать всю математику невозможно. Точку в этом вопросе поставила теорема Гёделя о неполноте, доказанная в 1931 году, согласно которой любая непротиворечивая формальная система первого порядка является неполной. Часть научного сообщества прямо восприняла этот факт как изгнание из рая, в котором жили Кантор и Гильберт.

Стоит заметить, что проблема, которая фрустрировала математиков в начале ХХ века, была известна еще древним грекам. По сути теорема Гёделя утверждает, что в формальной теории Т недоказуемо и неопровержимо высказывание G, гласящее: «G недоказуемо в Т». Это аналог парадокса лжеца, сформулированного Эвбулидом еще в IV в. до н.э. Античные мыслители часто ломали головы над такими парадоксами. В итоге самым мудрым из них оказался Сократ, провозгласивший: «Я знаю, что я ничего не знаю».

Девиз Сократа на поверку оказывается не просто ложной скромностью: он являет собой типичный пример неформализуемого высказывания. Может ли кто-либо знать, что он ничего не знает? Ведь если он это знает, то он уже знает что-то. Стало быть, он ошибается, когда утверждает, что не знает ничего. Но если он ошибается в том единственном, о чём якобы знает, то выходит, что он действительно ничего не знает. Если он прав, то ошибается; если он ошибается, то он прав.

Аристотель тоже ощущал ограниченность формальной логики, поэтому разделил свой «Органон» на «Аналитику» (формальную логику) и учение о «Категориях» — высших понятиях, для которых построение внешних, формальных определений проблематично. В ходе кризиса оснований математики старая проблема получила новую актуальность. Мышление в явном виде обнаружило «объекты», с которыми оно не может систематически работать с помощью привычных формальных методов.

Решить такую проблему можно было двумя путями:

1. Искусственно ограничить сферу работы мышления теми объектами, где формальные методы применимы.
2. Поднять мышление до такого уровня, чтобы последовательная работа с противоречивыми объектами стала ему по силам.

Математики пошли по первому пути. Система аксиом была дополнена так, чтобы запретить появление противоречий. Логические парадоксы в теории множеств появлялись по схеме

а ∈А ⇄ а ∉ А,

где А — множество, а а — элемент, который отрицает определение множества А, будучи сам отнесен к нему.

Вместо А и а можно подставить известные логические парадоксы, например:

Поскольку в определении множества А участвует элемент того же множества а,определение теряет формальность: оно больше не является внешним по отношению к определяемому.

Напротив, в процессе определения объект взаимодействует с собой, становится субъектом собственного определения, то есть субъект-объектом.

При этом в математике возникает неразрешимое противоречие, для которого я здесь использую знак ⇄. Он не математический, а скорее химический. Но мне он кажется уместным для выражения простого логического круга, логической взаимообусловленности двух состояний — того отношения, которое лежит за рамками формальных логических законов.

Переработанные системы аксиом теории множеств запрещают элементу множества участвовать в его определении. Тем самым избегается появление противоречий. Однако такое решение в стиле «Волков — бояться! В лес — не ходить!» удовлетворило математиков лишь отчасти. Можно закрыться от противоречий в искусственной формальной системе, но всё равно они останутся частью нашего живого языка. Мы регулярно используем в речи противоречивые высказывания со словами «всё», «везде», «любой», «каждый» и т.д. И мы вовсе не смущаемся этого, а иногда даже считаем такие фразы остроумными.

Так была ли попытка по-серьезному разобраться со столь привлекательными парадоксами, найти способ в мышлении, пригодный для работы с ними? В некотором роде — была. Причем даже прежде, чем проблема оформилась в науке. Я, конечно же, имею в виду разработку диалектической логики.

Поначалу древние греки называли диалектикой искусство ведения спора, искусство свести любой аргумент противника к абсурду и противоречию. В этом смысле диалектика рассматривалась как нечто отрицательное, не порождающее новое знание. Единственное, что сделал Гегель — нашел в этом отрицательном зерно положительного и дал ему прорасти.

Излагая науку логики, Гегель движется по той же схеме, что и авторы парадоксов теории множеств. Он начинает с категории бытия, которое должно иметь определение, предел — иначе оно будет не бытием, а чем-то неопределенным. Это определение должно быть внешним по отношению к бытию, то есть отрицанием бытия (а ∉ А). Но если отрицание бытия (ничто) существует как определение бытия, то оно не является внешним по отношению к нему и не полагает его границу (а ∈ А). Т.е. определение бытия существует и не существует. Оно определяет само себя, является субъектом и объектом самого себя.

Можно буквально свести начало Гегеля к парадоксу Рассела — математическому аналогу парадокса брадобрея (эта параллель позаимствована мною с форума Марксистов России, как и ряд других идей, здесь излагаемых):

Но Гегель только начинает там, где заканчивает Рассел. Его наука логики уходит в большое плавание, и перед тем как отчалить, Гегель «напутствует» желающих следовать за ним: «Единственное, что нужно для научного прогресса и к совершенно простому пониманию чего следует главным образом стремиться, — это познание логического положения о том, что отрицательное равным образом и положительно или, иначе говоря, противоречащее себе не переходит в нуль, в абстрактное ничто, а по существу лишь в отрицание своего особенного содержания, или, другими словами, такое отрицание есть не отрицание всего, а отрицание определенной вещи, которая разрешает самое себя, стало быть, такое отрицание есть определенное отрицание и, следовательно, результат содержит по существу то, из чего он вытекает; это есть, собственно говоря, тавтология, ибо в противном случае он был бы чем-то непосредственным, а не результатом».

Здесь Гегель в явном виде разделяет два отрицания: 1) «отрицание всего» — отрицание целого, гибельное противоречие, на котором всё заканчивается и которого действительно необходимо избегать в мышлении; и 2) «определенное отрицание», которое есть по сути логическая взаимообусловленность и самоопределение. Такое «определенное отрицание» не исчезает, оно сохраняется в своем ином и воспроизводится в нём. Оно несет с собой не больше «отрицательного», чем фраза: «В каждом из нас умер ребенок». Это такая «смерть», которая продолжает жизнь, а не убивает ее.

В логическом «парадоксе» Гегель выделяет второе, «определенное отрицание». Это позволяет ему не останавливаться перед кажущимся противоречием, а брать его как отправную точку для следующего круга.

Такой «ответ» на вызов неразрешимых противоречий дал Гегель. К сожалению, до сих пор непонятно, как взять то, что он дал. Гегель не сумел донести свой метод до других мыслителей и сам это понимал. Однако он сумел их заинтриговать. Не стану даже раскрывать здесь секрет его фокуса. Скажу лишь, что Гегель изложил свою систему так, что нельзя было не признать его Великим Шаманом. В итоге многие величайшие мыслители XIX и XX века испытали на себе его сильное влияние — не только те, кто восхищался его методом, но даже те, кто отвергал и ненавидел его.

Между тем познание субъект-обектов до сих пор не перешло от стихийности к технологии. Пока оно остается уделом Великих Шаманов — тех, кто интуитивно или сознательно пытается освоить новую логику. В числе этих людей — Маркс, Энгельс и Ленин. Их попытка применить метод Гегеля к общественному процессу имела колоссальные исторические последствия.

Таков субъективный искусственноисторический круг.

Его предмет  — субъективная реальность, определившаяся на первом, естественноисторическом круге. Теперь она сама выступает теперь как целое, первое, неопределенное и бесконечное. Сформировавшись как средство отражения объективной реальности и определившись по отношению к ней, она сама далее отражается и определяется в себе. Она сама субъект и объект этого процесса.

Деление субъективной реальности я рассматриваю здесь только в применении к человеку и не рассматриваю субъективную реальность других субъект-объектов. Это объясняется 1) практической заинтересованностью человека в исследовании именно себя и 2) возможностью непосредственного наблюдения: ведь за эволюцией «мышления» обезьян, муравьев или камней человек можно наблюдать только опосредствованно.

Повторю еще раз субъективный искусственноисторический круг:

В его начале субъективная реальность человека движется в-себе: идеи спонтанно порождаются, изменяются, сохраняются или отвергаются в мышлении без какого-либо сознательного контроля со стороны самого мышления.

На некотором этапе мышление осознает себя как процесс. Возникает философия, посредством которой мышление рефлексирует свою деятельность. Истинность идеи в мышлении осознается как свойство, наследуемое по определенным законам. Мышление исследует эти законы, пытается сознательно использовать их для порождения истинного знания.

Субъективная реальность становится объектом самой себя, идет ее становление для-себя. В этом процессе она определяется как сознательное, технологичное,рациональное мышление, которое противостоит своему иному — своей среде и источнику развития — стихийному, иррациональному мышлению.

На сегодняшний день мышление полноценно освоило законы формальной логики. Однако формальная логика не позволяет работать с самоопределяющимися внутри себя субъект-объектами, и они до сих пор не могут быть предметом рационального мышления. Возможно, методы работы с ними будут освоены на следующем этапе становления субъективной реальности для-себя.

Добавлю Первый Второй круг на схему:

Так субъективная реальность делится внутри себя. Наконец перейду к последнему, третьему, Второму Второму кругу, чтобы рассмотреть деление объективной реальности, — опять же ограничившись сферой объективной деятельности человека, как самого доступного для наблюдения и наиболее интересного субъекта мышления. И последний круг будет самым подробным, поскольку объективная деятельность интересует нас превыше всякой другой.